Удар током

– Верно, ничего не помню, какие-то образы и картинки мелькнули, затем выкатился к вам на руки, - Петрушевский улыбнулся.
– Значит всё-таки машина времени? А почему так быстро?

– Слушаешь меня не внимательно! Объяснил: время способно сжиматься и растягиваться. Что толку, если я сейчас начну писать формулы и сыпать научными терминами? Прими на слово: время в нашем измерении тянется годами или десятилетиями, как в твоём случае, а в четвёртом измерении значительно быстрей.Важен результат, остальные подробности тебя не касаются и своим близким не трепли - просто процедуры и гипноз, понятно?

– Да, красиво излагаешь, недаром кандидат математических наук.

Соболев вновь усмехнулся, достал из ящика стола карточку и протянул Петрушевскому.

– Держи, это представительская визитка вместо той рабочей.

На пластмассовой поверхности, в обрамлении позолоченной рамки, красовалась надпись: “Соболев Виктор Сергеевич, действительный член Российской академии наук, доктор физико-математических наук”.

– Солидно, сразу видно, попал в надёжные руки.

– Ещё в какие надёжные, оттого и занимаюсь твоей особой, как в те годы. Пользы ты принёс немало, попутно спас мне жизнь… Вот если бы не твой шебутной характер. Ладно, иди отдыхать, завтра изучим тебя ещё разок, займёмся воспоминаниями, обсудим план мероприятий, а там домой к жене и твоим любимцам.

Прежде чем уйти в свою палату, Петрушевский хлопнул себя по лбу ладонью:

– Витя, я тут допытывался про свой бросок в прошлое, ведь всё началось в хозблоке и совсем забыл тебе рассказать про электрический счётчик рядом с распределительным щитом. Сам-то ничего не знал, это жена поведала: на панели время зависло с момента аварии, число и дата тоже. Может это как-то связано со случившемся, ты ведь рассказывал про временные узлы и всё такое? А не может быть мой сарайчик условным пространственно-временным порталом?

Петрушевскому показалось, что начальник слегка напрягся, он вопросительно смотрел на Соболева и ждал ответа.

– Ничего сказать не могу, Дима, давай как-нибудь потом. У нас график работы напряжённый, выберем время и съездим к тебе на дачу, я себе помечу: прислать техников к Петрушевскому, может и сам заеду, если пригласишь.

– О чём речь? Конечно приезжай, вот только звонить на нашем прежнем знакомстве не стану.

– А вот это правильно. Мы тебя лечим всякими процедурами и препаратами без всяких подробностей. Впрочем, мы об этом уже договаривались в начале эксперимента. Иди, отдыхай.

7. Диалог

Утром следующего дня Соболев сам заглянул к подопечному. Дмитрий Сергеевич валялся на кровати и пялился в экран монитора; “говорящие головы” энергично вещали про обстрелы Донбасса, войне в Сирии, терактах в Европе, некстати выпавшем снеге в Западной Сибири и прочих “бодрых” новостях. Взгляд бездумно скользил по бегающим и дёргающимся фигуркам спецкоров, озвучивающих на полном “голосовом форсаже” свои репортажи. Петрушевский мысленно был далеко и не сразу среагировал на появление куратора из прошлого.

– О чём задумались, больной?

– От воспоминаний голова трещит, Виктор Сергеевич. Что-то тут не так, словно две одинаковые биографии накладываются. Что-то не срастается. Всего конечно не упомнишь, но узловые моменты разнятся по восприятию, поступкам, последствиям.

Соболев подхватил стул, приставил к постели и грузно приземлился.

– Ну-ка, ну-ка, излагай свои проблемы, ведь я как раз по этому поводу зашёл поговорить, да лежи ты, успеешь набегаться.

– Значит так: всё что было до моего возвращения из будущего вопросов не вызывает, но дальше словно скорректировали поступки. С одной стороны перед глазами жизнь по страницам автобиографии, словно писал очень близкий человек с моих слов, с другой - моя восстановленная память в реальности последующих лет, но уже сохранёнными знаниями. Как так может быть, словно проживали два человека, в одном теле. Бред! На вскидку разнятся выступления нашей группы “Феникс”, драка в школе, которой не было в романе, откуда встреча с Путиным, бухалово по поводу и без, курил - это да. Завод какой-то смазанный, словно со стороны, путяга, люди вокруг, служба в армии, музыкальное училище, класс ударных, ведь не было этого. Завод, институт, одни вопросы. Но главное, что я тебе сейчас скажу: я вёл записи в общую тетрадь. Зелёную такую, за сорок четыре копейки, помнишь, продавались в каждом канцелярском магазине.

Соболев вскинулся, гневно сверкнул глазами, стало заметна его нервная реакция на откровения подопытного пациента. Явно сдерживаясь, стальным голосом осведомился :

– И где же эта тетрадь, летописец ты наш, ненаглядный?!

– А я помню? Точно записывал несколько лет, сперва подробно, потом, ради экономии места отмечался фрагментально, узловыми событиями. Не знаю! Искал после освобождения. Куда-то сунул перед подсадкой, не повезёшь ведь в зону подобные откровения: “господа-товарищи, я из будущего”! Каждый день шмон, объясняй потом куму, что я писатель, а текст - всего лишь дневниковые записи фрагментов будущего фантастического романа.

– Да как ты мог вообще позволить такую вольность?! Ведь была договорённость: язык на замке, а ты такой компромат держал, молодец, ничего не скажешь! Подписку забыл, эта тайна принадлежит не только тебе. Чёрт тебя дери, подставлялся ежедневно!

– Ну, держал! Я - особенный, вольности должны с рук сходить, не всё вас, комитетчиков, слушать. Я словно подопытный кролик и тогда был и вот сейчас, опять тайны! Виктор Сергеевич, с тобой как на духу, а ты мне предъявлять. Да пошёл ты!

В глазах Петрушевского плескался гнев, вызванный не только непредсказуемой реакцией куратора, но страхом и неопределённостью. Соболев жёстко осадил приятеля:

– Давай без истерик! Что в той стране, что в этой: ты обязан подчиняться законам социума. Государство, это система, ты её винтик, пусть и не такой как все. Повторяю, обязан служить родине, как бы пафосно не звучало, помогать науке и спецслужбам. За тобой ухаживают, врачи бегают, память вот вернули, а ты тут капризничаешь: кролик он подопытный! Ты, Дима, избалованный и амбициозный гость из будущего, сколько я с тобой возился и разруливал твои “подвиги”, забыл?

– Я на Литейный не сам пришёл, ты меня чуть ли не за шкирку притащил и выбора не оставил. Жил словно под домашним арестом, а что я натворил-то?! Это не моя вина, а промысел Божий или ещё какой. Вернул память, спасибо! Но попрекать зачем, чай не пацан, давно уже седьмой десяток разменял. Тебе самому поди уже за семьдесят.

– Семьдесят два года, уважаемый “гость из будущего”.

В кабинете повисла тишина, каждый по своему переживал сказанное. Вновь заговорил Соболев:

– Ладно, проехали. Давай не будем собачиться. Прочитал твои воспоминания, пишешь интересно, вроде знаю о тебе много, а оказалось далеко не все, вот разволновался. Записей о наших отношениях ровно никаких, как и упоминаний о будущем. Другими словами, у меня складывается впечатление, что ты альтернативного бытия не знал. Все нестыковки в биографии “двух Петрушевских” надо систематизировать и что-то решать. Хочу тебя использовать в опытах нашего центра, не возражаешь. Или обиду затаил?

– Нет, конечно, не суди строго больного человека, - Петрушевский заулыбался и протянул руку, - возраст, да нервишки не к чёрту, сам понимаешь.

Соболев встал и пожал протянутую ладонь. Петрушевский легко соскочил с кровати и стал натягивать спортивный костюм.

– Товарищ старший лейтенант, агент по особым заданиям к продолжению службы готов!

– Послушай, агент, ты чего же меня так низко ценишь: я полковник запаса с выслугой более тридцати лет. Пошли в мои “хоромы”, там удобней продолжить дружескую и тёплую беседу.