Уездный город С***
Шрифт:
— Какой… своеобразный вывод, — заметил Титов, задумчиво разглядывая собеседницу: — И вы сделали его всего лишь на основе двух таблиц умбры?
— Вы мне не верите?
— Отнюдь, — отмахнулся поручик. — Для этого нет причин, ваши слова звучат очень убедительно и вполне могут оказаться правдой. Я просто пытаюсь успеть за вашими мыслями и чувствую при этом, что безнадёжно отстаю. Вы умеете удивлять, Аэлита Львовна. То рассеянная и путающаяся в мелочах, а тут вдруг — столь смелый, неожиданный вывод. Впрочем, я вечно забываю, что в вещах вы понимаете куда больше не то что меня, но всех знакомых мне вещевиков… Но всё же поясните подробнее, что именно вас так зацепило в этих результатах?
— Их невозможность, — спокойно пожала плечами девушка. — И вероятность
— Да, я помню, вы еще в прошлый раз что-то подобное говорили, — задумчиво кивнул Титов. — Что ж, вариантов у нас немного, будем выяснять подробности. А поскольку никакого материла для исследований, как я понимаю, у нас нет, остаётся попытаться добыть эти сведения у того, кто ими владеет. В этом нам повезло: мы знаем, к кому идти с вопросами. Но для начала — в Департамент.
На улице в сравнении со вчерашним распогодилось. Слегка потеплело, облака поднялись и поредели, местами обретя тусклый серо-голубой цвет — там, где они вот-вот грозили прорваться чистой синью. Пахло подсыхающими лужами и тополями. Выйдя на крыльцо, сыскари, не сговариваясь, несколько секунд постояли на месте, наслаждаясь утром, которое обещало хороший, светлый день.
Поручику слегка портила настроение низменная мысль о том, что надо выкроить время и заглянуть к портному: вся вчерашняя одежда пришла в негодность, и теперь у него имелся единственный комплект повседневной формы. Конечно, был еще тёмный вариант, «боевой», но беда в том, что предвидеть неприятности Натан не мог, а в обычных обстоятельствах ношение такого варианта формы не поощрялось. Да и сам поручик, хоть и ворчал, а к белому кителю привык куда больше.
— Вы не против немного прогуляться вон туда, до перекрёстка? Хочу купить газету, — предложил Титов. Мужчина хоть и вооружился на всякий случай привычной тростью, но почти не хромал.
— Нет, не против. Знаете, Натан Ильич, я вот еще что подумала… Жалко, что в том доме всё взорвалось. Почему-то мне кажется, мы бы обнаружили там точно такие же следы, как вчера. Я, конечно, не могу ничего доказать, но почти уверена: наше с вами предчувствие связано как раз со странностью умбры этих необычных явлений.
— Интересная версия, — покосился на неё поручик. — Но, насколько я знаю, заметить умбру на расстоянии, да ещё без навыка, почти невозможно.
— Совершенно верно, но ведь это не значит, что она куда-то пропадает и прекращает влиять на окружающие предметы и людей, — логично возразила девушка. — Обычная умбра людей и вещей не вызывает никаких чувств ни вблизи, ни на расстоянии, потому что они окружают нас постоянно, обыденны и привычны. А вот с этим нечто возникает явственный диссонанс, на который мы подспудно реагируем как на угрозу, потому что это нечто новое, незнакомое. В этом смысле её можно сравнить с инфразвуком: его мы тоже не слышим, но всё же реагируем, испытывая безотчётный страх. Это моя теория. Сырая, правда, с множеством пробелов, а проверить и найти ответы я пока не могу, но и опровергнуть её пока нечем. Очень надеюсь, что Бобров и впрямь поможет. Что пишут? — полюбопытствовала она, потому что в этот момент поручик развернул взятую у торговца газету.
— Ничего неожиданного, — отозвался Натан, проглядывая заголовки и, по диагонали, заинтересовавшие его заметки.
«Губернские ведомости» кричали про маньяка и бездействие полиции, а все прочие темы не представляли интереса. Вчерашняя авария, к слову, в печать не попала; да и ничего удивительного, где замешана Охранка — прессе не место. Сложив газету, с тем чтобы внимательнее изучить позже, Титов вновь предложил девушке локоть, и они двинулись в обратный путь.
В двадцать третьей комнате вновь царствовала Элеонора, а в углу тихо сидел Бабушкин со своим пасьянсом.
Женщина подняла взгляд на вошедших, несколько секунд их рассматривала, и в это время её тонкие, тщательно выщипанные брови медленно поднимались всё выше.— Хоро-о-ош! — с почти искренним восхищением протянула она, завершив осмотр.
Поручик только усмехнулся в ответ. Он прекрасно отдавал себе отчёт, как выглядит с рукой на перевязи и, главное, ссадинами на лице — особенно внушительной над бровью, окружённой насыщенным фингалом, и несколькими помельче.
— Зато живые, — возразил он весело.
— Это не может не радовать, — сдержанно улыбнулась Михельсон. — Что у вас там произошло — не спрашиваю, заходил Василий, всё обсказал.
— Кхм. Хорошо, — с лёгкой растерянностью кивнул поручик.
У Титова самого к себе оставались вопросы после того происшествия, а у окружающих, выходит, нет?! То ли Федорин умолчал о загадочных деталях падения, представив его рядовой дорожной аварией, то ли Элеонору всё это и вправду не заинтересовало, что было весьма неожиданно. Чтобы любознательная делопроизводительница отказалась от возможности почесать язык и обсудить мистическое явление? Да быть такого не может! Впрочем, Титов уже усвоил, что Михельсон — женщина своеобразная и лишь чуть менее странная, чем Брамс, так что не стоит удивляться, если порой не удаётся постичь её логику.
— Было еще что-нибудь важное?
— Да, из архива пришли списки обитателей кварталов у начала Новособорной, — рассеянно и равнодушно кивнула Элеонора, и Натан решил, что она сегодня просто не в настроении. — Про некоторых известно, куда подались после, про некоторых — нет. И дело на дурачка и его сестру, оказывается, всё же завели. Да, вот ещё от пожарных бумага о взрыве.
— Замечательно! Что бы я без вас делал? — улыбнулся Натан. — Давайте-ка мы, Брамс, для начала сравним списки, а то, может, и ехать никуда не придётся…
Как ни странно, повезло почти сразу, причём по-крупному: в деле среди фамилий очевидцев упоминался «отрок Руслан Меджаджев семи лет от роду, сын ссыльного смутьяна с Кавказа». Титов растерянно хмыкнул.
— Платон Агапыч, Элеонора, а что, в городе ссыльные живут? Вот прямо так, среди прочих граждан?
— Это ты где такое вычитал? — озадачилась Михельсон, и поручик процитировал.
— А-а, — протянул Бабушкин. — В девяносто первом дело было? Так за пару лет до того на Кавказе опять какие-то волнения случились, вот царь-батюшка и осерчал, вывез всех смутьянов, прямо целыми семьями. Этот твой Меджаджев, видать, смирный был или из родовитых каких, вот до Сибири и не доехал, здесь осел. Горцы, вообще, когда целая семья есть, милейшие люди: и гостеприимные, и домовитые, и работящие, и к старикам уважительные. Но то ежели отец семейства рядом, слово отца для них — закон, тут бы и нашим некоторым впору поучиться послушанию. А вот если молодые парни без глазу, то ровно стая делаются, словно совсем иные люди: да оно и понятно, чужаки им не указ, кровь горячая, ухарства — на троих в каждом. Вот их и перевозили сразу семействами, со скарбом, стариками и детьми. Тех, что не совсем пропащие, конечно, не разбойники. Вот и эти, видать, из таких.
— Ясно. Значит, где-то и дело на отца семейства должно быть?
— Поищу, — понятливо пообещала Элеонора, и поручик опять погрузился в списки: следовало проверить всё до конца.
Однако на этом везение закончилось, других совпадений не было, если не считать нескольких однофамильцев иных вещевиков из списка, которые в поле зрения Титова до сих пор не попадали. А выяснить, есть ли между теми именами и нынешними фигурантами связь, предстояло всё той же незаменимой Михельсон.
Да и отчёт пожарных невероятными открытиями не изобиловал, а лишь подтверждал изначальные предположения о динамите «со взрывателем неустановленной конструкции». Да Титов на него и не надеялся. Потом поручик сдал делопроизводительнице письма и дневник для приобщения к делу, какое-то время потратил на бюрократические мелочи — подписание всевозможных отчётных внутренних бумаг. И только после этого, прихватив Брамс, двинулся к выходу.