Уходящие из города
Шрифт:
А писатель – тот, кого читают. Поэтому Влад начал писать про политику и удары с разворота.
Из темноты
На свой день рождения, который отмечали у него на даче, Сашка пригласил весь класс. Пришли, правда, не все: в памяти у Лолы, когда она погружается в тот день, сквозь толщу воды-времени видятся только некоторые лица: Олег, Влад, Надька, Олеська… (Лу понятно почему не пришла – готовилась к вступительным экзаменам. А почему не было Андрея?..) Первый Лолин выход в свет после того, как… в общем, после Полины. Выход новой Лолы. Из зеркала на нее смотрело чужое лицо: раньше это была пухлощекая девочка с обиженно поджатыми губами и большими испуганными глазами – страх, глядящий из них, казался смешным из-за того, что глаза навыкате. Теперь щеки растаяли, как сугробы по весне, глаза стали еще больше и темнее, и это была другая тьма – совсем без
– Состригите все это… мертвое. Ничего, если получится слишком коротко.
Парикмахер, дама средних лет, постаралась скрыть гримасу недовольства: «Ох уж эта молодежь, сами не знают, чего хотят: сперва сожгут волосы, а потом приходят и стригутся почти налысо». Мальчишеская стрижка с задорной челочкой, уголком падающей на лоб, заставила Лолу улыбнуться своему отражению. Улыбка вышла красивая, но немного безумная – может, из-за того, что Лола постаралась задержать ее на лице как можно дольше, не желая отпускать. Удерживая уголки губ поднятыми, она расплатилась в парикмахерской и пошла прочь – все так же улыбаясь, хотя щеки уже начинали болеть.
В витрине магазина заметила платье – черное, в ярко-красные розы – и решила примерить. Такие платья обычно проживают долгую витринную жизнь: привлекают внимание, но не вызывают желания их купить – для большинства женщин в Заводске они слишком яркие, а кто-то даже сказал бы – вульгарные. Но этому платью повезло: Лола купила его. Ее теперешнего размера не было, и она взяла на размер больше, из-за чего глубокий вырез стал казаться совсем уж неприличным, а рукава – слишком длинными. Но это мало ее волновало – ей так понравилось само платье, что было безразлично, как она в нем выглядит: Лола всегда любила именно так – без расчета на взаимность. В этом платье, к которому купила еще и ярко-красные крупные бусы (продавщица втюхала, сказав, что они прямо просятся в комплект), она и приехала на дачу к Сашке. И еще в кроссовках – Сашка предупредил: праздновать будем на свежем воздухе, надевайте удобную обувь. Подарка у нее не было, поэтому она купила бутылку шампанского. Так, сжимая горлышко бутылки и улыбаясь, она явилась на праздник. Никто, кроме нее, не пил шампанского: мешали сок с водкой, а кое-кто – в основном парни – просто водку, не слишком церемонясь; только Олеська Скворцова пила исключительно сок. Отмечали на берегу озера, сидели на бревне, очищенном от коры, теплом и настолько гладком, что с него то и дело соскальзывали на песок, смеялись, отряхивались. В этом песке вязли туфли Олеськи – она, видимо, проигнорировала предупреждение Сашки, или у нее не было другой обуви, кроме изящных черных лодочек. Могла бы их снять и ходить босиком – но на ней были еще и колготки, поэтому она предпочитала мучиться. Шампанское открыли – специально так, чтоб оно выстрелило пеной, облив Лолино новое платье. Потом она пила его из горлышка, бутылка тяжелая, неудобная, но Лола приноровилась.
Лола помнила, как они побежали в воду, как она сбросила кроссовки и измеряла глубину озера, заходя в него шаг за шагом – подняв подол так высоко, как могла, а потом и вовсе наплевав на этот подол, промочив платье до самого пояса – когда она вышла на берег, оно неприятно облепило ноги. Лола не помнила, чтоб она что-то ела, аппетита не было, шампанское ударило в голову – она смеялась, танцевала, разговаривала со всеми весело и бессвязно. Олег, по-дурацки, по-олеговски шутя, пытался душить ее бусами, она делала вид, что задыхается и умирает, вываливала язык и выкатывала глаза, потом воскресала, набрасывалась на Олега, боролась с ним, чувствуя, как его тело отвечает совсем не так, как отвечают на агрессию, и смеялась от этого еще громче. Ей нравилось это все – шампанское, песок, сосны, озеро, небо, камыши, пирс, лодки – нравилось быть живой.
– Я пойду, пожалуй, электричка скоро. – Олеська встала с бревна, отряхнув от песка короткую джинсовую юбку. И одернула ее, чтоб не дай бог не выглядеть неприлично. Футболку одернула тоже. Чтоб не морщилась. Госпо-оди-и, какая же Олеська правильная, какая противная. Зачем она приехала вообще?
– Ты чего? – удивился Сашка. Именинник выглядел очень счастливым, кажется, к нему даже не приставало опьянение. – Сейчас стемнеет, будем фейерверки пускать.
– Вы пьяные все – и фейерверки? Смотрите, чтоб кому чего не оторвало, – бросила Олеська. – Нет, я домой. На Дне города фейерверки посмотрю.
– На Новый год одному парню из нашего дома петардой палец оторвало, – Влад, как всегда, ляпнул что-то никому неинтересное (а то вдруг кто-то не заметит, что он тут присутствует!).
– Да ты чего, Лесь? – не унимался Сашка. – Мне папка поможет, не волнуйся. Никакого
членовредительства! Круто будет, лучше, чем на Дне города.– Оставайся, Олесь! – сама от себя не ожидая такой душевной щедрости, сказала Лола. – Утром мой па на машине нас в город отвезет. Оставайся! Это же будет наш фейерверк! Наш общий!!!
– Ага, – сказал Сашка. – Прямо над головой. Будет офигенно!
– В электричках вечерних столько бухих и торчков ездит, что одной возвращаться я бы не советовал, – неожиданно сказал разумную вещь Олег. – Лучше встречай рассвет с нами. Я тебя не трону, не ссы!
– Пфф. – Олеська скривилась и села обратно на бревно. – Ладно, уговорили.
Лола не стала раздумывать, чей аргумент лучше подействовал на Олесю: ее, Сашкин или Олегов. А может, Олеська просто вспомнила про Полину, которая вот так же ушла одна в ночь и не вернулась. Так или иначе, больше с Олеськой Лола в тот вечер не говорила. Она допила шампанское и куда-то выбросила бутылку, а потом расхаживала по песку, босая и пьяная, то и дело наступая на шишки, спотыкаясь, падая, смеясь и повисая на шее у любого из парней, который подхватывал ее во время очередного падения. Ночь опускалась медленно-медленно, как входят в воду люди, которые боятся плавать: небо сперва побледнело, потом нежно порозовело, затем цвета стали сгущаться – розовый становился все алее, а бледная голубизна превращалась в синеву, и оба цвета стали наплывать друг на друга, сливаться в один – темно-фиолетовый, уходящий в черноту.
– Все, зажигаем! – прокричал Олег.
Лола увидела впереди, шагах в двадцати, их с Сашкой спины – и огонек, потом Сашка и Олег отскочили в стороны, что-то взметнулось вверх, бахнуло – и распустились огненные цветы, и полетели вниз, вниз, вниз – маленькими живыми звездочками.
Лола до этого видела фейерверки только издалека. В детстве, когда они ходили на день города, па сажал ее на плечи, чтоб она лучше могла рассмотреть огни, но тогда, стоя в толпе, среди множества других людей, она не испытывала ничего подобного. Те огни были далеко, а эти – вот здесь, сейчас, над ее головой. И падали, падали прямо на нее! Лола закричала от восторга. И тут же снова забахали, раскрываясь, лепестки цветов, огромных, в полнеба. Второй залп вышел таким красивым, что закричали все, хором, и парни, и девушки:
– Ура!
– С днё-ом!
А Олег, перекрикнув всех, завопил:
– С Но-вым го-дом!
Общий смех перекрыл даже грохот фейерверков. Лола не могла усидеть на месте, восторгом ее сорвало с бревна, и она скакала по песку, как безумная, подпрыгивая к небу, как будто желая коснуться летящих ей навстречу звезд.
– Ребята, ребята! – кричала она, а больше ничего не могла сказать, кроме этого одного слова. – Ребята, ребята!
Потом был еще один залп, и еще крики, и еще. А потом все погасло. Как-то резко стало темно, совсем. Лола замерла, остановилась в полной темноте, сначала удивленная, а через секунду – испуганная. Все, кто был рядом – Сашка, Олег, Олеська, Влад – исчезли, как будто их не было. И озера не было, и сосен, и камышей, и лодок, и бревна, и… Она одна посреди тьмы. Лолу охватил страх – как ее радость была громкой, так страх оказался немым – она стояла молча, не двигаясь, реальность как будто исчезла для нее, ничего не было в мире, кроме ее собственного дыхания и стука сердца.
Кто-то легонько коснулся ее руки.
– Лола?
Это был Сашка. Она узнала его по голосу. Она кивнула, не понимая, что он не видит этого, потом сказала что-то невнятное вроде «А?», и тут же рядом вспыхнул фонарик – к ним подошел Олег.
– Вот ты где! Далековато ушла, пошли!
Сашка взял ее за руку, и они двинулись в сторону бревна, там ребята разжигали костер, а когда он наконец разгорелся, сели возле него. Сашка обнимал Лолу, она положила голову на его плечо. Она чувствовала, что ему поначалу было неловко и тяжело, потому что у нее тяжелая сумасшедшая голова, но потом ему даже понравилось. Он коснулся щекой ее волос, и она ощутила рядом со своим лицом его дыхание. Больше ей не было страшно.
– Кто хочет в дом, давайте за мной! – скомандовал Олег, и кто-то пошел вслед за ним, Лола не следила, кто – потому что они в тот момент целовались с Сашкой.
Из черного, в ярко-красные розы, платья не так просто выпутаться, проще задрать его почти до подбородка. Зато стрижка короткая удобна – из длинных волос потом пришлось бы вычесывать песок. Но особенно мешали чертовы вездесущие шишки, исколовшие Лоле всю спину. Да и бревно – там был сучок, о который Сашка поцарапался. Но больше всего мешало то, что у обоих это был первый раз – и что они так мало знали друг друга. За эти одиннадцать лет в одном классе они едва ли говорили по душам хотя бы один раз, но вот так вышло, что Лола Шарапова и Сашка Трошкин лишились невинности на берегу озера под звездным небом, таким красивым, что ни один фейерверк не сравнится.