Украденная память

Еле справившись дрожащими руками с пробкой, Катя схватила стакан и налила в него желтоватой, дурно пахнущей жидкости. Видимо, воду в графине не меняли сто лет. А может быть, это реквизит? И пить ЭТО ни в коем случае нельзя? Она посмотрела на стакан с мутным содержимым.

Тусклая дежурная лампочка, забранная для сохранности ржавой решеткой, мигнула. Или Кате только так показалось? Внезапно все вокруг закачалось, покрылось белесым туманом. И теперь в стакане вместо вонючей зацветшей воды плескалась... кровь! Самая настоящая кровь. Густая, тягучая, с приторным цветочным запахом.

– Что за шум, а драки нет?

Произнесенная фраза вывела Катю из оцепенения. Она повернула голову. На нее в недоумении смотрела Светка Агафонова.

– Я мимо проходила и услышала крик, – пояснила Светка, внимательно разглядывая кончик собственного носа. – Репетируют, что ли?

– С Бондаренко неладно, – растерянно сообщила Катя. Она боялась посмотреть на стакан. – Я вот воды ей налила, а вода какая-то странная...

– Дай-ка. – Агафонова вырвала из Катиных рук стакан, взболтала содержимое, понюхала и сморщилась. – Да уж, пованивает. Ну, ничего. Для Бондарен-ко – в самый раз!

Бондаренко по-прежнему сидела на полу. Рыдать она перестала, вперилась отсутствующим взглядом в одну точку и судорожно вздыхала. Громко, со свистом.

– Лариса, в чем дело? – строго спросила ее Агафонова. Словно учительница математики нерадивую ученицу. Как ни удивительно, но именно такое обращение привело Бондаренко в чувство. Она протянула к Светке ладони с торчащими из них занозами и попросила:

– Больно, вытащи.

– Темно здесь, – авторитетно заявила Агафонова. – Пошли в гримерку.

Катя еле дождалась окончания рабочего дня. Весь вечер Бондаренко разводила капризы, скандалила, грозилась развернуться и уйти – сорвать спектакль. Весь театр суетился вокруг нее. Ржевская вливала в нее валокордин, Агафонова, сменившая гнев на милость, таскала из буфета зеленый чай и апельсиновый сок. Бледный директор, покинув свой уютный кабинет, долго убеждал в чем-то артистку Бондаренко за закрытой дверью гримерки. Яков Борисович Пескарь, красный как рак, хватался за сердце и горстями глотал валерьянку.

К концу сыгранного с грехом пополам первого акта Бондаренко угомонилась. Все вздохнули с облегчением. Директор порозовел, а зав. труппой, наоборот, приобрел нормальный цвет лица.

Как вдруг... В антракте на женском этаже появилась законная супруга Михал Михалыча Порогова, скрипачка из оркестра театра, и принялась с торжествующей улыбочкой прогуливаться по длинному, как кишка, коридору. Это вызвало новый приступ истерики у Бондаренко. Все началось сначала. Суета пошла по второму кругу. Ржевская – с валокордином, Агафонова – с чаем, директор – со скорбным ликом, Яков Борисович – с валерьянкой... Короче говоря, сумасшедший дом!

Поэтому, едва закончился злополучный спектакль, Катя, как ошпаренная, выскочила из театра.

Дома, лежа в постели, она вернулась мыслями к Юле Дроздовской.

Они подружились около двух лет назад. В тот день давали «Чайку». У Кати все валилось из рук – бывают такие дни. Сначала она, когда клеила усы, попала клеем народному артисту прямо в нос. Потом испачкала гримом белоснежное платье актрисы, игравшей Нину Заречную. И наконец, криво приколола шиньон Бондаренко, выступавшей в роли Маши. Приплетенная коса слетела с нее во время действия.

Окончательно расстроившись, Катя уселась на диван в «зеркалке» – комнате, примыкающей к сцене, предназначенной для концентрации артистов перед выходом к зрителю, – закрыла глаза и попыталась отключиться.

– Неудача – это тоже удача, но не твоя, – раздался над ухом низкий ироничный голос.

– Что? – встрепенулась Катя. На соседнем кресле примостилась Юля Дроздовская. Она была занята в массовых сценах, и костюм у нее был соответствующий – нелепая, некогда белая шляпка с огромными полями и длинное платье в застарелых пятнах. В руках, затянутых в штопанные сетчатые перчатки, Юля вертела потрепанный кружевной зонтик.

– А мне сегодня тридцатник стукнуло, – вдруг улыбнулась Юля.

– Поздравляю...

– Спасибо. Шикарный возраст для актрисы. – Дроздовская закурила сигарету и глубоко затянулась.

Подвинула поближе старую консервную банку, служившую пепельницей. – Еще молода и полна сил. И в то же время накоплен жизненный опыт. Полный шкаф скелетов, – принялась Юля загибать сетчатые пальцы, – пара чемоданов разочарований, сундук расколотых надежд, целый ящик предательств и крохотный мешочек счастья. Чем не арсенал для дальнейшего развития творческого потенциала? Представляешь, с какой неожиданной стороны я смогу теперь раскрыть образ зайчика из детского утренника? А? Или какое двойное, тройное дно вложить в знаменитую фразу «Кушать подано»?

– Да уж, – расхохоталась Катя.

– Я целый день об этом думаю... У меня вредная привычка подводить под любое событие базу, пытаться все объяснить с точки зрения логики. Что ты смеешься? Правда, вредная, совершенно бесполезная привычка. Знаешь, чем старше я становлюсь, тем яснее понимаю, что выбрала не ту профессию. Ну, не умею, не хочу я прогибаться, подстраиваться. Не мое это. А с другой стороны, засосало уже по самое... Не улыбайся! – Юля устроилась поудобнее, закинула ногу на спинку кресла. Тупоносый туфель на каблуке-обрубке скатился на пол.

– Зря ты так, – покачала головой Катя, – ты очень талантливая. Честно, я искренне говорю. Я уверена, что у тебя все еще впереди. Все получится. И твой бесценный жизненный опыт обязательно пригодится для работы над какой-нибудь грандиозной ролью. Да вот хотя бы Нины Заречной... Уж у тебя-то как раз эта несчастная дамочка откроется с невиданной стороны, заблестит новыми гранями. У тебя...

– Друг мой Аркадий, не говори красиво, – перебила Дроздовская. В ее зеленых глазах плясали насмешливые искорки. – Видишь, уже классиков цитирую. Возраст! Погоди-ка... – Юля прислушалась к происходящему на сцене. – Ух ты, черт, чуть свой эпохальный выход не пропустила!

После спектакля они поехали к Юле. Проболтали всю ночь, будто знали друг друга тысячу лет. Пили текилу. Тягучую, обжигающую. Словно лава великих мексиканских вулканов – Попокатепетля и Икстасихуатля. Наливали текилу в специальные стопки с толстым донышком – caballito. Потом капали сок лимона на тыльную сторону ладони, сверху посыпали солью и слизывали языком. Так началась их странная дружба...

Глава 23

Она прошмыгнула в подъезд, предварительно убедившись, что ее никто не видел. Бесшумно поднялась по лестнице.