Ульгычан, или хроника турпохода

Ладка кратко описала Лэлсе свои приключения в поселке. Тот помрачнел, но от комментариев воздержался. Все сидели и молчали, глядя на затухающие угли. Наконец, Галка задала весьма резонный вопрос:

– Лэлса, а что пираты рассчитывают иметь со всей этой истории? Если ты говорил, что установка уникальная, тиражировать ее они не смогут...

– Им до зарезу нужно то, что здесь добывается: золото. Скорее всего у них действительно свой человек в лагере, который тайком переправляет им часть добытого...

– Значит это не параша - про начальника!

– Что ты имеешь в виду, Андрей?

– Я же рассказывал, что был на Ульгычане год назад. В живых остался чудом. Но на этапе один человек говорил мне, что теперь там все изменилось - в лучшую сторону. Я не поверил...

Вкратце излагаю рассказ Андрея, дополненный некоторыми комментариями ИФ.

Этот ОЛП много лет подряд считался одним из самых страшных и гиблых мест. На золотодобыче на Колыме везде было плохо, но здесь - в особенности. Просчеты то ли геологов-изыскателей, то ли тех, кто прокладывал выработки, привели к тому, что план здесь не выполнялся почти никогда. Бесконечные аварии, несчастные случаи... Нескольких начальников сняли, кого-то даже расстреляли за вредительство. Без толку: против природы не попрешь. До высшего руководства это в конце концов тоже дошло. В 1947 году сюда назначали начальником тихого алкаша с подполковничьими погонами и большими связями наверху. Безобразия в лагере при нем превзошли все мыслимые пределы.

А весной 1949 вдруг, без видимых причин, все переменилось. Золото с Ульгычана потекло сначала ручейком, потом - речкой. Начиная с мая месяца план не только выполнялся, но регулярно перевыполнялся. Гражданин начальник напрочь завязал с выпивкой, обложился специальной литературой, сам лазал по выработкам... Он жестоко приструнил блатных, назначил на руководящие должности людей наиболее знающих, толковых и дельных, не взирая на статьи. Это могло ему самому выйти боком: таких людей больше всего оказалось среди политических, но он мастерски балансировал на грани возможного.

А шепотом, суеверно оглядываясь, говорили про него и вовсе странные вещи. Будто бы он заговорен от смерти, не боится никого и ничего. Будто безо всяких стукачей знает все, что происходит на подведомственной ему территории: ходит по лагерю, по поселку в чужом обличьи, неузнанным, подслушивает и подсматривает. Будто бы читает мысли и может одним взглядом заставить любого выполнять свою волю. Люди, которые пытались копать под него, или еще каким-то образом мешали, один за другим гибли дурной смертью. Особист при куче свидетелей вместо спирта проглотил стакан серной кислоты. Кинолога разорвали озверевшие овчарки - он до того сам их учил, кормил и холил. Авторитетнейший вор в законе, перед которым трепетала вся зона, на глазах у целого барака сам утопился в параше...

Повара и прочая обслуга теперь боялись растаскивать продукты, предназначенные для заключенных. Работа на руднике осталась убийственно тяжелой, нормы - невыполнимо высокими, но смертность в лагере резко уменьшилась...

Так, значит, все это было не более чем прикрытием беспрецедентно наглой пиратской аферы!?

– Уж не твой ли это дружок, Лэлса?

– Не знаю, может быть. Мне нужно его увидеть, тогда скажу точно.

– Ладка его видела.

– Это не то. Он действительно может носить любую маску. Подбросьте чего-нибудь в костер и смотрите на меня внимательно.

Еще одна охапка мелких стланиковых веток (вообще-то - припасенных на утро) взбодрила совсем было потухший огонь. Мы послушно уставились на Лэлсу. Он сидел, спрятав руки в рукава слишком просторной для него ладкиной куртки, маленький, тощий, похожий на пацана-беспризорника. Оранжевые блики плясали в его больших, темных, неподвижных глазах. Потом вдруг... Странное ощущение. Трудно сфокусировать взгляд. На чем угодно, только не на его фигурке. Я отвлеклась, чтобы поправить ветку в костре, а когда посмотрела на Лэлсу снова, на его месте сидел ИФ. Меня давно перестали удивлять бесшумные и стремительные перемещения нашего шефа в пространстве, я спросила его:

– Игорь Федорович, а куда Лэлса пропал?

– Пропал?
– голос ИФ прозвучал совсем с другой стороны, я посмотрела туда и увидела еще одного: точно такого же, только очень мрачного.

Я снова глянула на двойника, чтобы сравнить, но обнаружила там копию уже не ИФ, а Сереги. Очень характерным Серегиным жестом копия дернула себя за бороду... Чтобы через секунду (я опять чего-то проморгала) снова превратиться в Лэлсу.

– Ты как это делаешь?
– Ладка первой вышла из ступора.

– У нас это называют "авети ини". Не знаю, как перевести точно. Если дословно, больше всего подходит русское "лицедейство". А если по сути дела - это какая-то разновидность внушения, гипноза. Сенха был талантливым лицедеем. Он создавал необычайно достоверные образы: даже эдэлсэрэнцы не сразу распознавали подделку. Мог носить маску очень долго, почти не уставая. Ему прочили блестящую карьеру артиста или тайного агента, пока он не увлекся горным делом, и не стало очевидно, что это его главное призвание.

Не передать, какая горечь прозвучала в голосе Лэлсы. О своей рухнувшей научной карьере он говорил куда спокойнее...

– Удивительно разносторонний и одаренный человек этот твой Сенхара. Ценный кадр пиратам достался, нечего сказать, - иронично-зло подвел итог Сережка.

– Я его хорошо помню, - неожиданно вступил в разговор ИФ.

– Кого?

– Начальника...

Рассказ ИФ.

Мать мыла полы в управлении и часто брала меня с собой, помогать. Убирались, в том числе, в его кабинете. Максим Николаевич был... Казался очень хорошим человеком. Все понимающим, умным, добрым - несмотря на дикие слухи о нем, что гуляли по поселку. Он был ласков ко мне: маленькому, на всех озлобленному зверенышу. Однажды, я это прекрасно помню, угостил шоколадной конфетой: в те времена - невероятная редкость, настоящее сокровище. Я откусил половину конфеты, вторую спрятал для мамы. Потом вдруг расхрабрился и задал главный вопрос, который меня тогда мучил:

– Как мне жить на свете, ведь я сын "врага народа"?".

Он ответил очень странными, непохожими ни на что словами, которые глубоко врезались мне в память:

– Не бойся зла, нападающего на тебя извне. Потерпи: время развеет его как дым, и ты снова увидишь солнце. Через десять или пятнадцать лет никто не назовет твоего отца "врагом народа", эти слова напрочь выйдут из употребления. Бойся, мальчик, только того зла, которое в твоей душе, которое творишь ты сам. От него нигде не спрятаться, время над ним не властно: рано или поздно оно обязательно отомстит. Это очень трудно, но постарайся не вступать на скользкую дорожку сделок с собственной совестью. Тогда все у тебя будет в порядке...

Мать ходила к нему. Когда я это понял, мне захотелось его убить - несмотря на все уважение и симпатию, которую я к нему испытывал. Я тогда уже знал, зачем женщины ходят домой и в кабинеты к разным начальникам. Но у меня был отец! Она не должна была ни к кому ходить. Отца я видел нечасто и не испытывал к нему никаких теплых чувств. Девять лет моей жизни прошли без него. Он был совсем чужой. Да, я тайком носил ему кое-какие продукты, собранные матерью, но мы ни разу даже толком не поговорили. Тем не менее, я был возмущен до глубины души и готов был во всеоружии отстаивать семейную честь. Я украл в столовой очень длинный и острый хлеборезный нож, сделал для него ножны из старого валенка, после чего начал подстерегать обидчика. О том, смогу ли я, сопляк, зарезать взрослого дядьку, и о возможных последствиях почему-то вообще не думал. Удобный случай для мести представился через несколько дней: вечером, в управлении, пока мать ходила менять воду к колонке, а я остался у начальника в кабинете протирать от пыли стены и мебель.