Ультиматум Борна
Шрифт:
– Если это письменный стол, – недоумевал Алекс, – то где, черт возьми, ручки у ящиков?
– Это последний шедевр от Леконте, – ответил Крупкин.
– От теннисиста? – спросил Конклин.
– Нет, Алексей, от дизайнера мебели. Надави, и они выдвинутся сами.
– Шутишь.
– Попробуй.
Конклин попробовал, и еле заметный ящичек выдвинулся.
– Будь я проклят…
Неожиданно из нагрудного кармана Крупкина подало сигнал его миниатюрное радио.
– Это, наверное, Сергей рапортует, – сказал Дмитрий, доставая прибор. – Ты на месте, товарищ? – произнес он в рацию.
– Более чем, – пришел
– Консьерж?
– Его не видно.
– Хорошо. Конец связи… Алексей, отойди от стола, Лавьер поднимается сюда.
– Мы будем прятаться? – шутливо спросил Конклин, листая телефонную книжку.
– Я бы не хотел портить с ней отношения, а так вполне может получиться, если она, войдя, увидит, как ты копаешься в ее личных вещах.
– Ну, хорошо, хорошо. – Алекс вернул книжку в ящичек и задвинул его. – Но если она не будет с нами сотрудничать, я возьму эту маленькую черную книжицу себе.
– Будет, – сказал Борн. – Я же говорил вам, она хочет выйти из игры, а это возможно только со смертью Шакала. Деньги играют второстепенную роль – они не помешают, но главное – выйти.
– Деньги? – переспросил Крупкин. – Какие деньги?
– Я обещал ей заплатить, и я заплачу.
– Могу вас заверить, деньги для мадам Лавьер далеко не второстепенны, – добавил русский.
Послышался звук ключа, вставляемого в скважину. Все трое повернулись к двери, в которую вошла испуганная Доминик Лавьер. Однако ее удивление быстро, почти незаметно, прошло; ее самообладание не дало трещин. Брови ее выгнулись на манер королевской манекенщицы, она спокойно убрала ключ в изящную сумочку, посмотрела на незваных гостей и заговорила по-английски:
– Что ж, Круппи, мне следовало ожидать, что без тебя дело не обойдется.
– Ах, очаровательная Жаклин… Или мы можем опустить эту выдумку, Доми?
– Круппи? – вскричал Алекс. – Доми?.. Это что, встреча старых друзей?
– Товарищ Крупкин – один из самых популярных офицеров КГБ в Париже, – пояснила Лавьер, проходя к длинному кубическому красному столу возле белого шелкового дивана и кладя на него сумочку. – Быть с ним знакомым модно в определенных кругах.
– В этом есть свои плюсы, дорогая Доми. Если бы ты знала, какой дезинформацией меня пичкают на набережной д’Орсе и каково знать ее ложность, испробовав однажды правду… Кстати, я так понимаю, ты уже знакома с нашим высоким американским другом и даже имела с ним некие переговоры, потому, я думаю, тебе надо представить только его коллегу… Мадам, мосье Алексей Консоликов.
– Я не верю тебе. Он не русский. Я бы учуяла запах немытого медведя.
– Ах, ты меня убиваешь, Доми! Но ты права, это из-за ошибки его родителей. Так что он может представиться сам, если хочет.
– Меня зовут Конклин, Алекс Конклин, мисс Лавьер, и я американец. Однако наш общий знакомый Круппи прав в одном: мои родители были русскими, и я свободно говорю по-русски, так что он не сможет сбить меня с толку, когда мы в советской компании.
– По-моему, это прелестно.
– По меньшей мере добавляет остроты ощущений, если знать Круппи.
– Я ранен, смертельно ранен! – воскликнул Крупкин. – Но мои раны не имеют
значения для нашей беседы. Доми, будешь ли ты работать с нами?– Буду, Круппи. Боже, как я буду работать с вами! Я бы хотела только прояснить предложение Джейсона Борна. С Карлосом я зверь в клетке, а без него – нищая стареющая куртизанка. Я хочу, чтобы он заплатил за смерть моей сестры и за все, что причинил мне, но не хотела бы спать потом в канаве.
– Назови цену, – сказал Джейсон.
– Напиши ее, – уточнил Конклин, бросив взгляд на Крупкина.
– Дайте-ка подумать, – сказала Лавьер, обходя диван и приближаясь к столу Леконте. – Мне уже около шестидесяти – больше или меньше, не имеет значения. И если исключить Шакала или какую-нибудь другую смертельную болезнь, мне осталось, пожалуй, лет пятнадцать-двадцать, – она склонилась над столом и написала цифру в блокноте, оторвала листок, выпрямилась, посмотрела на высокого американца. – На вашем месте, мистер Борн, я бы не стала торговаться: думаю, это справедливо.
Джейсон взял листок и прочитал сумму: 1 000 000 американских долларов.
– Справедливо, – сказал Борн, передавая листок обратно Лавьер. – Допишите, каким способом вы хотели бы получить деньги, и я все организую, когда мы уйдем отсюда. Деньги будут на счету к утру.
Стареющая куртизанка вгляделась в глаза Борна.
– Я верю вам, – сказала она, снова наклонилась над столом и записала инструкции. Затем выпрямилась и передала листок Джейсону. – Сделка заключена, мосье, и да поможет нам бог его убить. Если нет, то мы все мертвы.
– Вы говорите как магдаленская сестра?
– Я говорю как напуганная сестра. Не больше и уж точно не меньше.
Борн кивнул.
– У меня есть к вам несколько вопросов, – сказал он. – Присядем?
– Oui. И закурим. – Лавьер подошла к дивану, опустилась на подушки и потянулась за сумочкой на красном столике. Она достала пачку сигарет, вытащила одну и взяла с кофейного столика золотую зажигалку. – Такая скверная привычка, но временами это просто чертовски необходимо, – сказала она, щелкнув зажигалкой и глубоко затянувшись. – Ваши вопросы, мсье?
– Что случилось в «Морисе»? Как это случилось?
– Случилась женщина – я так полагаю, это была ваша женщина, – по крайней мере я так подумала. Как мы и договаривались, вы с вашим другом из Второго бюро расположились так, чтобы, когда Карлос приедет, намереваясь поймать вас, убить его. По никому не известным причинам ваша женщина закричала, увидев, как вы пересекаете Риволи, – остальное вы видели сами… Как вы могли велеть мне взять комнату в «Морисе», зная, что она была там?
– Это легкий вопрос. Я не знал, что она была там. Что мы имеем сейчас?
– Карлос все еще доверяет мне. Он винит во всем женщину, вашу жену, как мне сказали, и у него нет причин валить вину на меня. В конце концов, вы действительно были там, что доказывает мою верность. Если бы не офицер Второго бюро, вы бы уже были мертвы.
Борн снова кивнул.
– Как вы можете с ним связаться?
– Сама не могу. И никогда не могла и не пыталась. Ему так больше нравится, и, как я уже говорила, чеки приходят вовремя, так что мне незачем было это делать.