Умелая лгунья, или Притворись, что танцуешь
Шрифт:
– Сегодня вечером, – сказал папа, когда мы продолжили путь к выходу, – ты будешь блистательна.
Расселл нашел здание радиостанции, где папе предстояло давать интервью, и мы припарковались около него на месте для инвалидов. Мы приехали раньше времени, но всего на пятнадцать минут. Я осталась дожидаться их в маленьком холле, а Расселл повез папу по коридору к студии, назначенной для этого интервью. Я переживала за папу. Вытащив из рюкзака аметистовую ладошку, я зажала ее в руке. Этот старинный камень успокаивал меня. Я погладила пальцем гладкие выемки его поверхности.
Обстановка холла
– После выпуска новостей к нам присоединится доктор Грэхем Арнетт, психотерапевт, специалист по ролевой терапии.
Я сильнее потерла заветный камень, но уже с улыбкой. Разве мог кто-то выключить радио после такого объявления? Разве не захочется всем узнать, что же собой представляет человек, занимающийся ролевой терапией?
Вскоре Расселл вернулся в холл и налил себе чашку кофе.
– Слишком тесно там для меня, – пояснил он, усаживаясь рядом со столиком.
– А он справится один? – встревоженно спросила я.
– Я надел на него наушники и закрепил в нужном месте микрофон, поэтому он во всеоружии.
– Нервничает? – спросила я. – Я уж точно нервничала бы.
– А он притворяется спокойным, – с улыбкой ответил Расселл, и у меня появилось огромное желание обнять его и поблагодарить за все, что он делает для нас, – и особенно за то, что он ни разу больше не упомянул о происшествии в доме Стейси, – однако я продолжала тихо сидеть, позволяя этой благодарности тайно переполнять меня.
Мы не разговаривали, пока дикторша вела интервью. Папа рассказал о своей книге «Ролевая терапия для детей» и о том, как родители могут помочь своим детям пользоваться описанными в ней методами для преодоления детских страхов или разнообразных недостатков поведения. У папы был громкий выразительный голос, и я слышала, когда отец улыбался, хотя и не могла видеть его. Никому даже в голову не пришло бы, что он навсегда прикован к инвалидному креслу.
– Никто не узнает, что он беспомощен, – заметила я.
Расселл взглянул на меня, удивленно подняв брови.
– Твой отец, Молли, далеко не беспомощен, – возразил он, поднося чашку ко рту. – Уж поверь мне, я знаю.
В отеле нас поселили в номере, удобном для инвалидов, в одной комнате устроились папа и Расселл, а в смежной комнате расположилась я. У них стояли две двуспальные кровати, а у меня одно огромное, королевских размеров персональное ложе. Едва войдя в номер, я тут же раскинулась на этой кровати, радуясь выделенной мне лично роскошной комнате. Глядя в потолок, я пыталась вспомнить, когда же в последний раз жила в отеле. С тех пор прошло никак не меньше трех лет, тогда еще Расселл не жил с нами, значит, именно три года назад, когда мы отправились в Пенсильванию навестить мать моей матери. Тогда я тоже жила одна в смежной комнате, и папа тогда передвигался сам с помощью скутера, а значит, еще мог пользоваться руками. Я четко помню, как мы поднимались с ним вдвоем на лифте. Он попытался нажать кнопку этажа вестибюля, но рука его не послушалась. Я почувствовала, как он расстроен, когда нажала ее сама.
– Тебе скоро станет лучше, папа? – спросила я, когда лифт начал спускаться.
Он ответил не сразу,
а все продолжал пристально смотреть на эти кнопки, словно ему хотелось нажать на них взглядом, а не своими непослушными пальцами.– К сожалению, лучше не станет, солнышко, – наконец ответил он, взглянув на меня. – Мне будет становиться только хуже, поэтому надо по максимуму использовать отпущенное время.
Помню, я плакала в тот вечер, перед тем как заснуть. Мне не верилось, что ему может стать хуже, чем уже было. Однако, конечно, стало.
Мы втроем отдыхали в отеле перед презентацией в книжном магазине, назначенной на семь вечера. Я пожирала глазами телефон, стоявший на тумбочке возле моей кровати. В рюкзаке лежала записная книжечка, в которую я записала телефон Криса, и мне ужасно хотелось позвонить ему, но ведь за этот звонок придется платить. Я прочитала написанные на телефоне инструкции. Местные звонки бесплатны, а плата за междугородние переговоры будет включена в счет. И хотя мои пальцы так и чесались от желания набрать его номер, я не осмелилась.
Накрасив ногти лаком цвета вечернего неба, я улеглась на кровать сушить их. Таращась в потолок, я постепенно начала осознавать легкую боль внизу живота. Мне не сразу удалось узнать это ощущение. Неужели приближаются проблемные дни? До сих пор они случались у меня только четыре раза, первый раз около года назад, когда мне было еще тринадцать лет. Тогда, помню, у всех моих подруг они уже начались, и я думала, что буду единственной девочкой во всем мире, которая никогда не дождется своих проблемных дней. Это «первые всплески» – так мама описывала их нерегулярность.
– Постепенно они станут регулярными, – заверила она меня, и я пожалела, что она не сообразила посоветовать мне подготовиться к ним перед этой поездкой. Ведь последний раз они приходили давно – месяца три назад, не меньше, – поэтому и она, и я, видимо, начисто забыли о них.
Вскочив с кровати, я метнулась в ванную комнату и, конечно же, обнаружила красное пятнышко на своих трусиках. Подложив туда сложенную туалетную бумагу, я попыталась придумать, что делать дальше. Наш отель стоял в абсолютной глуши. Я не смогла вспомнить поблизости никакого заведения, где смогла бы купить прокладки.
Надеясь, что кто-то из моих попутчиков не спит, я постучала в дверь смежной комнаты.
– Заходи, – откликнулся папа.
Зайдя, я увидела, что он полулежит в кровати, опираясь на подушки, и читает книгу с помощью автоматического перелистывателя страниц, расположенного у него на коленях, а Расселл стоит возле окна и утюжит синюю рубашку на гладильной доске.
– Мне нужно минутку поговорить с папой наедине, – сказала я Расселлу.
Расселл лишь слегка выразил удивление.
– Пожалуйста. – Он выключил утюг. – Мне все равно надо срочно позвонить из вестибюля.
Я забралась к папе на кровать, дожидаясь, пока за Расселлом закроется дверь.
– Что случилось? – спросил папа.
– Я попала в неловкое положение, – туманно ответила я.
– Если тебе не хочется выступать сегодня вечером, то можешь посидеть молча.
– Что? – на мгновение озадачившись, спросила я. – О нет. Дело совсем в другом. – Мои щеки уже пылали. – У меня начались проблемные дни, а я ничего не захватила… ничего не взяла с собой, совершенно не ожидая их прихода.
– А-а, ну тогда Расселл отвезет тебя в магазин, – спокойно произнес он.