Умершее воспоминание

— Тебе нравится коктейль?

Я отчего-то растерялся и, посмотрев на свой стакан, взял его в руку.

— Д-да, — заикаясь, ответил я. — Вкусно.

— Наш фирменный, — с самодовольной улыбкой произнёс немец. На минуту мы с ним замолчали, потом опять заговорили, но к прежней теме больше не вернулись.

Через час я понял, что для Кендалла на сегодня было достаточно, и предложил отвезти его домой. Сначала он пытался отказаться, говорил, что доберётся сам, но я убедил его, что мне несложно, к тому же ехать нам было в одну сторону.

Шмидт уже не держался на ногах, поэтому я помог ему подняться. В квартире стоял какой-то удушливый запах, было невыносимо душно.

— Кажется, давно ты не убирался, — сказал я и открыл окна в кухне и спальне.

— Ага, — пробубнил он в подушку. — Мэрилин давно не заходила.

Кендалл стянул с себя брюки и, перевернувшись на спину, радостно вздохнул.

— Кстати говоря, — произнёс немец, с улыбкой глядя в потолок, — дня три назад я столкнулся кое с кем на улице… Не угадаешь с кем.

Я тоже слабо улыбался и смотрел на него.

— Сказать? — спросил Шмидт.

— Ну, скажи.

Он выдержал интригующую паузу и, вдохнув поглубже, сказал:

— С Дианной.

— С Дианной? — удивлённо переспросил я и приподнял брови. В моём сознании возник живой образ этой девушки — светлой, понимающей и так виртуозно играющей на скрипке. — Ты с ней говорил?

— Конечно. Знаешь, она очень изменилась с тех пор, как я видел её в последний раз…

— В хорошую сторону?

— В самую лучшую! О, я не сказал, что она была не одна? С ней шёл молодой человек, и мне даже показалось, что у них были кольца… Ну, да я не видел точно, не буду врать. Она выглядит счастливой, её даже не узнать.

— Я рад слышать это, — сказал я с абсолютной искренностью. — Интересно, я так и не видел её с того самого момента, как… как мы расстались.

— Ну, может это и к лучшему. Ей лучше не вспоминать о тебе, потому что с тобой связаны не самые приятные моменты её жизни…

— Я согласен. Она про меня ничего не спрашивала?

Только после того, как я спросил это, мне показалось, что этот вопрос был лишним.

— Нет, — ответил немец, пожав плечами. — Не думаю, что ей хотелось услышать, что ты уже два с половиной года встречаешься с Эвелин.

Я будто почувствовал напряжение, прозвучавшее в голосе Кендалла, и насторожился от него.

— Ладно, проспись хорошенько, — сказал я ему и, задумчиво почесав затылок, пошёл к выходу из спальни. — Нам завтра на работу.

— Ты уже уезжаешь? — спросил Шмидт, подняв с подушек взлохмаченную голову.

— Пока что просто в туалет хочу сходить… Это важно?

Он резко сел на постели и хмуро взглянул на меня.

— В последнее время я не пользуюсь своей ванной, — сказал он, — хожу к девчонкам.

— Почему?

— Я сделал из своей ванной проявочную.

Последние несколько месяцев Кендалл серьёзно занялся фотографией. Он купил себе новую дорогую камеру и, наверное, перефотографировал уже всю Америку.

— Ладно, — произнёс я, пожав плечами, — дотерплю до дома. Но просто посмотреть-то можно?

Не дождавшись ответа, я вошёл в ванную. Здесь было красноватое освещение, которое несколько раздражало глаза; повсюду были развешаны фотографии.

— Логан! — возмущённо воскликнул Шмидт, примчавшийся следом за мной. — Ты испортил мне последние фотографии!

Он оттолкнул меня и снял с прищепок четыре фото.

— Засветил, — с досадой в голосе сказал он, — чёрт, всё насмарку… А фотки-то отличные вышли…

— Извини, — виновато произнёс я, — я как-то не подумал…

Он ничего не ответил и, выйдя из ванной, унёс куда-то испорченные фотографии. Я заинтересованно принялся рассматривать другие, уже готовые фото. Здесь была и Мэрилин, лежавшая в постели Кендалла, и задний дворик Мика, и его дочь Эннит, и… Я удивлённо расширил глаза, когда увидел фотографию Эвелин.

— Когда это было? — спросил я, указывая на её фото. Шмидт стоял в проходе, облокотившись на косяк. — Когда ты её сфотографировал?

Немец подошёл ко мне и, сняв фотографию, с интересом посмотрел на неё.

— Да я уже не помню, — пожал плечами он и тут же убрал фото в какой-то ящик. — Может, в прошлом месяце.

— Это она в твоей «Погоне», что ли?

— Да. Вы все вместе как-то приезжали, не помнишь, что ли? Ты отошёл, а Эвелин так красиво сидела… Я не простил бы себе, если упустил бы такой момент.

— Почему она заплаканная? — продолжал делать вопросы я, холодно следя за реакцией собеседника.

— Она не заплаканная… Это свет так падает. В «Погоне» очень дурное освещение для съёмки.

Я открыл рот, чтобы сказать, что не помню этого, но у меня зазвонил телефон.

— Да, любимая? — ответил я на звонок Эвелин. Кендалл тем временем снял ещё пару фотографий и положил их в тот же ящик.

— Я освободилась только сейчас, — прозвучал в трубке её безрадостный голос. — Если ты не сильно занят, приедешь за мной?

— Будь я даже сильно занят, всё равно приехал бы. Через двадцать минут буду у больницы.

Я положил телефон в карман и хотел вернуться к той теме, на которой мы со Шмидтом закончили, однако он заговорил первым.

— Уезжаешь?

— Да, — нетвёрдо ответил я, не сводя с него своего неподвижного взгляда. — Надо ехать.

— Ну, тогда до завтра? — И он, улыбаясь, протянул мне руку.

Я неуверенно пожал её. Покидая квартиру немца, я думал только об одном: «Ты наврал мне, Шмидт. Не знаю зачем, но ты наврал мне, наврал…»

До больницы я добирался в очень странном состоянии. Внутри у меня всё дрожало от напряжения, руки не слушались, в ушах шумело. Я ужасно не хотел ехать в больницу, не хотел смотреть в глаза Эвелин: я боялся прочитать в них что-то, что разрушит всю мою жизнь до основания…

Но весь мой страх испарился, когда я увидел свою возлюбленную. Она выглядела уставшей и как будто даже замученной, но её глаза сияли чистым блеском. Встретив её, выходившую из здания больницы, я подарил ей долгий поцелуй; непонятное радостное чувство переполняло меня всего.