Умершее воспоминание

Маслоу с недоверием смотрел на меня.

— Ты говорил с Изабеллой в перерыве? — спросил он голосом человека, преданного кем-то очень близким. — Почему ты не рассказал мне?

— Тебя бы это расслабило, — спокойно объяснил я. — Ты бы немедленно разглядел Изабеллу в толпе и, смотря только на неё, заикался бы во время пения. Поэтому я посчитал более разумным сказать тебе о ней после концерта.

По выражению лица Джеймса было видно, что он расслабился. Облокотившись на спинку сидения, он с насмешкой взглянул на меня.

— Как бы там ни было, ты не прав, Логан. Я видел глаза Изабеллы, когда говорил с ней. И в них была абсолютная искренность.

А потом он закрыл глаза и, трагически вздохнув, вновь повторил:

— Ах, Изабелла…

Мы с парнями с улыбками переглянулись. Но чувство недоверия к «молодой женщине» не покинуло моей души.

Девушка, одетая в стиле восьмидесятых годов, подошла к нашему столику. В руках она держала круглый разнос, накрытый белой салфеткой. Нежно улыбнувшись Мику, который сидел к ней ближе всех, она по очереди поставила на стол пять бокалов ирландского пива.

— Сердечно вас благодарю, — произнёс Микки, улыбнувшись ей в ответ.

Когда официантка ушла, мы с парнями тихо рассмеялись.

— Ой, Мик, — покачал головой Кендалл. — Ещё пара таких сладких улыбочек, и я позвоню Бетти.

— Пожалуйста, — пожал плечами менеджер, — у тебя нет никаких доказательств.

— Мне они не нужны. Я обладаю просто феноменальным даром убеждения.

Мы взяли каждый по своей кружке и громко «чокнулись», выплеснув на стол добрую половину пива.

— Ирландское пиво? — оценивающим тоном спросил Джеймс и принялся причмокивать губами, чтобы ощутить послевкусие. — А ничего покрепче мы сегодня пить не будем?

— От ирландского мы можем перейти к русскому имперскому, как тебе такая стратегия?

Маслоу тоскливо посмотрел в сторону барной стойки.

— Нет, нет, нет, — замотал головой Мик, словно он был отцом Джеймса, а Джеймс — маленьким мальчиком, захотевшим новую, но дорогую игрушку, — даже не смотри туда. Мы не будем брать ни бренди, ни виски.

— К тому же, — начал я, положив руку на плечо ловеласа, — у тебя нет повода для того, чтобы напиваться. Ведь правда?

— Да, но Изабелла…

— Хватит о ней, — сурово прервал я Джеймса. — И вообще хватит на сегодня о девушках.

— Почему? — не понял Карлос. — У тебя снова с ними что-то не клеится?

— Дело не в том, — высказал своё предположение Кендалл, — просто девушки усложняют нашу жизнь, да?

— Да, — согласился я, — но не существуй на этой планете женщин, наша Земля превратилась бы в кучу мусора, а в жизни не было бы ничего прекрасного. Наша жизнь стала бы просто ужасной, а перед собой мы не видели бы ничего, кроме ящика, по которому идёт футбол, тарелки с чипсами и гигантской бутылки пива.

— Ходили бы в грязной, не глаженой футболке, — добавил Карлос.

— И небритые, — вмешался в наши рассуждения Джеймс. — Для кого бы мы брились? Для самих себя?

— А ещё, — продолжил Кендалл, прищурив один глаз, — в мире не было бы стеклянной посуды. Производили бы одноразовую, чтобы после обеда не мыть кучу грязных тарелок.

— Точно, — согласился Мик и сделал большой глоток пива. — Не будь в моём доме женщины, у меня в комнате давно бы завелись тараканы и крысы. А этих тварей я просто терпеть не могу.

— Созрел тост, — с торжественной улыбкой заявил Маслоу и поднял свой бокал. — За милых дам, без которых мы не видим смысла в своей жизни!

Мы снова дружно «чокнулись» и выпили. Пиво было некрепким, но сразу же ударило мне по мозгам. Я зажмурился и тряхнул головой, стараясь прогнать боль. И она прошла.

Мик подозвал официантку и заказал ещё пять бокалов пива, только теперь тёмного. Мы с парнями совсем расслабились, осознавая, что сегодня нам не придётся платить за напитки.

— Кстати о птичках, — опомнился испанец и поставил локти на стол, — как твоя Эвелин? Всё ещё не призналась тебе?

Я безрадостно вздохнул, услышав о ней, и вспомнил наш последний разговор.

— Начнём с того, что она не моя, — сказал я, держа руку на холодном бокале. — К тому же наша последняя встреча прошла не очень хорошо.

— Кто в этом виноват? Ты или она?

— Она! — с возмущением сказал я, всё ещё недоумевая, почему Эвелин так вела себя со мной в тот день. — Я не понимаю. Я купил её любимые цветы, приехал к её дому в шесть утра, дождался десяти часов… Я подготовился к этой встрече, а она, чёрт её подери, так холодно себя повела! Эвелин обиделась на меня за то, что я так долго не приезжал к ней. А я просто не мог! Я был занят. И я извинился за это, потому что действительно нарушил своё обещание. Ну, в какой-то степени. Но я ведь приехал, а это главное, да? По-моему, да. Но Эвелин этого не поняла. Она даже не приняла мои цветы, и мне пришлось их выбросить. Она просто хлопнула дверью перед моим носом, и на этом наш разговор закончился. Занавес.

Парни молча смотрели на свои бокалы с пивом.

— Что ж… — первым опомнился Джеймс. — Это довольно странно, потому что сердца девушек обычно таят от цветов и искренних сожалений со стороны парней.

— Вся соль как раз в том, что Эвелин не обычная девушка, Джеймс.

— А почему ты приехал к ней так рано? — поинтересовался Шмидт. — У тебя что, была бессонница?

— Нет, просто… просто это было сразу после вечеринки Карлоса и Алексы.

— А, — коротко выдал ПенаВега и понимающе закивал. — Понятно. Ты поехал к Эвелин сразу после ночи, проведённой с Маккензи.

— К чему ты клонишь?

— Точно, — поддержал друга Маслоу, — я тоже видел, как вы танцевали. А потом она тебя целовала — или ты её, я этого не разобрал, мне было плохо видно. Но суть в том, что ты буквально сбежал от Маккензи, чтобы быть рядом с Эвелин. Неужели это тебе ни о чём не говорит?

Это мне о чём-то говорило, но я и виду не подал, лишь растерянно пожал плечами.

— Да она же тебе нравится, квадратноголовый ты кретин.

— Нет, это не так, — покачал головой я, слегка прикрыв глаза. — Эвелин — мой друг, и, кажется, я уже об этом говорил.

— Слова ничего не значат. Оценивай поступки и тогда ты поймёшь, что чувствуешь.

— Да нет же, говорю вам. Может, она красива и привлекательна, но я никогда не думал об Эвелин в этом плане.

Джеймс улыбнулся с видом знатока и сделал большой глоток пива.

— Отрицание — первая стадия принятия болезни, — сказал он. — Глубоко в душе ты понимаешь, что давно уснувшие чувства наконец-то пробуждаются, но не можешь этого принять. Очнись, чувак! Встряхнись! Чарис, слава тебе господи, улетела в далёкую Германию, и вас больше ничего не связывает. Тебе стало легче, и ты уже можешь чувствовать к другим девушкам то, что когда-то чувствовал к Чарис.