Умершее воспоминание

— Ты больше не будешь их пить.

— Что, прости? — усмехнулся я и снова присвоил лекарство себе. — Кажется, это не тебе решать.

— Одумайся, Логан! Это не лекарство! Оно действует на тебя как наркотик!

— Что ты несёшь, Карлос? Ты вообще себя слышишь?

— Ты не видишь смысла без этих глупых таблеток. Ты пьёшь их ежедневно, как витамины, а это, прошу заметить, совсем не витамины! От постоянной сонливости ты становишься похожим на зомби, и после этого ты говоришь, что они приносят тебе пользу?!

— Ты меня совсем не понимаешь! — закричал я, неожиданно схватив друга за плечи. — Ты никогда не был на моём месте, и тебе неоткуда знать, каково мне! Ты просто не представляешь, как страшно думать о вещах, которые никогда не могли бы прийти в твою голову спонтанно, и понимать, что в любой момент можешь элементарно сойти с ума от этих мыслей! Ты не представляешь, как сложно держать себя в руках, когда хочется ненавидеть весь мир!

Карлос сердито оттолкнул меня от себя, и это заставило меня остыть.

— Видишь, в кого ты превращаешься? — вполголоса спросил он. — Это всё твоё «лекарство».

Я молча делал глубокие вздохи, чтобы прийти в себя. Напряжённый взгляд испанца был направлен куда-то в сторону, Карлос не смотрел на меня. Я виновато поднял брови и сказал:

— Прошу, не говори ничего парням. Особенно Мику. Пожалуйста. Я что-нибудь с этим сделаю.

Какое-то время Карлос изучающе меня разглядывал.

— Скажи мне, Логан, ты хотя бы понимаешь, какой вред они тебе приносят? Или за радостью, ознаменованной мнимой победой над болезнью, ты не можешь разглядеть их вреда?

— Я понимаю. Вернее, начинаю понимать. Они действительно мне помогают, и я… я просто теряюсь.

— Хочешь совет?

Я не хотел, поэтому безмолвно взглянул на друга.

— Сходи к врачу, Логан. Ты болен. Да, и не смотри на меня так, я знаю, как ты к этому относишься. Но научись принимать правду. Тебе нужен врач. Хороший невролог, который действительно сможет помочь тебе. Прекрати заниматься самолечением, оно большой пользы тебе не принесёт.

Я слушал его, мрачно уставившись в пол. Карлос был абсолютно прав, и я понимал это. Я прекрасно понимал и то, что мне нужен врач, но идти в больницу и лечить свои мозги не спешил. Возможно, я не делал этого потому, что ещё не до конца осознал свою болезнь. Она казалась мне нечто иным, тем, что не поддаётся никакому лечению.

— Но ты пообещаешь сохранить мой маленький секрет?

— Если ты пообещаешь посетить невролога после окончания «Большого Тура».

Вздохнув, я всё же согласился, и мы с Карлосом стукнулись кулаками в знак заключения сделки. Потом он ушёл, а я ещё долго стоял у окна, бесконечно размышляя над его словами.

Наконец-то. Наконец-то я снова вижу этот дом из красного кирпича, эти клумбы с какими-то цветами голубоватого оттенка, эту дорожку, ведущую прямо к крыльцу. И наконец-то я ощущаю уже полюбившийся запах розовых роз.

После того, как я нажал на звонок, за дверью началась суета. Затем я услышал звон ключей, и дверь открылась. На меня смотрели выразительные, но такие чужие глаза Эвелин…

— Привет, — произнёс я, но почти не услышал своего голоса, — а… вот цветы… они для тебя…

Она нахмурила брови, но оставалась в неподвижном положении. Розы она не приняла, как и во время нашей последней встречи.

— Для меня, прости? — спросила она после моего долгого смущённого молчания. — Но… зачем?

— Как зачем? Ты ведь любишь розы, разве я не прав?

— Прав. Но зачем ты даришь их мне? Ты хочешь, чтобы я дала тебе что-то взамен?

Я начал смутно о чём-то догадываться и, затаив дыхание, спросил:

— А ты з-знаешь, кто я?

В ответ последовало молчание, от которого по спине моей побежал непонятный холодок. Эвелин отрицательно покачала головой.

— А кто ты? — почти шёпотом спросила она, приблизившись ко мне.

— Не имеет значения. Просто… просто возьми эти цветы.

Со слабой улыбкой она приняла из моих рук розы, и я грустно улыбнулся в ответ.

— Эвелин, — прозвучал из глубины прихожей знакомый женский голос, — я ведь сказала, что сама открою дверь.

Увидев меня, Уитни замерла на месте. Я глядел на неё, стараясь не выдавать своим выражением лица ни одной эмоции, и, кажется, у меня это получилось. Взгляд Уитни стал ледяным.

Я заметил некоторые изменения в девушке. Её лицо как-то похудело, и теперь эти впалые щёки смотрелись не сильно привлекательно. Тушь под глазами растёрлась, и возникало ощущение, что Уитни — обладательница ярких синяков под обоими глазами.

— Мне было несложно, — сказала Эвелин своей сестре и с наслаждением понюхала бутоны роз. — Они прекрасны, правда? Этот очень щедрый молодой человек только что подарил их мне.

Отвернувшись, Уитни чихнула, и Эвелин вдруг рассмеялась.

— Да, — согласилась Уитни с сестрой, вытирая выступившие на глазах слёзы. — Отнеси их в комнату, пожалуйста.

Эвелин послушно удалилась, и я с сожалением посмотрел ей вслед.

— Зачем ты снова сюда пришёл? — тихо, но довольно грубо спросила Уитни.

— Ты не можешь запретить мне приходить сюда.

— Я буквально заменяю Эвелин мать, так что я в полной мере могу отвечать за то, что с ней происходит. Пошёл прочь отсюда!

Уитни собиралась хлопнуть дверью, но я выставил руку вперёд, не позволив ей этого сделать.

— Криками нам ничего не решить, — сдержанным шёпотом сказал я. — Позволь мне войти, мне нужно с тобой поговорить.

— Эвелин этого не хочет.

— Я сейчас говорю не об Эвелин. И вообще, откуда тебе знать, чего она хочет, а чего нет?

С досадой поджав губы, Уитни обратила свой взор в прихожую. На кухне шумела вода: это Эвелин ставила мои розы в вазу с водой.

— Что тебе от меня нужно? — спросила недовольная собеседница, вновь опустившись до полушёпота.

Я молча смотрел на неё, и Уитни, напряжённо вздохнув, сделала шаг в прихожую, приглашая меня войти. Я торжествующе улыбнулся и вошёл.

Жестом указав мне на гостиную, Уитни отправилась на кухню, и я услышал её приглушённый голос:

— Можешь немного посидеть у себя в комнате? Мне надо поработать.