Унгерн: Демон монгольских степей
Шрифт:
Пока колчаковская армия вела тяжёлые бои на Волге затем на Урале и, наконец, на берегах реки Тобол, атаман Семёнов и его сподвижник-однополчанин (пока подчинявшийся атаманской власти) всё больше увлекались тенью самого великого завоевателя в мировой истории Чингисхана, оставившего поите себя много поколений воинственных потомков. И Семёнов, и Унгерн имели самые обширные связи среди монгольских князей и лам. Им было достоверно известно, что в юртах, разбросанных по бескрайней степи, много сторонников идеи государственности Монголии, независимой от китайцев.
Идея «Великой Монголии» витала в разгорячённых умах
— Барон. Ты не забывай, что моя бабка по отцу Принадлежала к роду князей-чингисидов...
В марте 1919 года наиболее влиятельные монгольские князья из степей Халхи встретились с атаманом. Тот не стал делать большого секрета из встречи во время очередного приезда генерал-майора фон Унгерна в Читу. Семёнов по-прежнему доверял своему фронтовому однополчанину:
— Ты, конечно, знаешь, что монгольские князья побывали у меня в гостях всем гуртом?
— А кто об этом сейчас не знает, Григорий Михайлович?
— Они просили меня слёзно стать императором Великой Монголии.
— Что князья обещали взамен согласию?
— Встать всем народом под мои знамёна и вихрем промчаться по соседним землям.
— О! Это делает честь воинственному духу князей Халхи.
— Да. Но они совсем никудышные дипломаты.
— Почему? Забыли про японцев?
— Конечно. Если атаман станет монгольским императором, то ему и на троне придётся считаться со своими японскими советниками.
— Значит, можно стать коронованным паяцем, нити от которого будут в руках майора Куроки?
— Не надо столь грубо, барон...
Атаман Семёнов, однако, сильно преувеличивал свой личный авторитет среди жителей монгольских степей. Барон Унгерн смог в этом убедиться. Весной 1919 года Семёнов собрал на станции Даурия съезд монгольских князей. И действительно, на железнодорожную станции в сопровождении отрядов своих телохранителей съехались степные аристократы из Бурятии, Барги и Внутренней Монголии. Но среди них не оказалось ни одного князя из Халхи. На съезде, проходившем в режиме строгой секретности, обсуждался вопрос о создании «Великой Монголии».
Хотя такой форум, в котором участвовали шесть бурят, четыре делегата от Внутренней Монголии и четыре представителя Барги, состоялся, Семёнов не смог достичь своей главной цели. Всемонгольского съезда у него не получилось. Об этом прямо сказал его единомышленник барон Унгерн:
— Съезда-то всех монгольских князей у нас, атаман, не получилось.
— Зато есть правительство с Нэйсэ-гэгеном. Об этом читинские и харбинские газеты уже сообщили всему миру.
— Ну и что из этого? Из Халхи ни одного делегата к нам не приехало.
— А что мне было делать? Время торопит. Никто ждать не хочет. Ни Москва, ни Япония.
— Надо было притащить парочку халхинских ханов. Сказал бы мне, я бы поручил дело приглашения своим харачинам.
— Им только скажи. Вместе с князем пригонят всех его баранов на званые обеды. Разбирайся потом.
— Что там несколько стад баранов. Важно было, чтобы хан из Халхи проголосовал за Великую Монголию. А стад у него не убудет...
Омское
правительство узнало о даурском съезде не из газет. Доверенные лица информировали и омского правителя адмирала Колчака, и высшее японское командование в Маньчжурии о княжеском хурале на железнодорожной станции Даурия:«Степные князья поднесли атаману Семёнову высший монгольский княжеский титул цин-вана. То есть титул князя первой степени. По-русски — светлейшего князя...»
«Монгольские князья подарили казачьему генералу белого иноходца чистых степных кровей...»
«Они подарили Семёнову то, что в степи ценнее золотого самородка — шкуру белой выдры. Она родится, по монгольским преданиям, раз в сто лет. Он сшил из неё папаху...»
«Монгольские подарки такого рода делаются только исключительно самым знатнейшим лицам. Атаман Семёнов, по всей видимости, готовится занять какой-то высокий пост в Монголии...»
Японские советники, которые не были допущены к присутствию на княжеском съезде в качестве «иностранных наблюдателей», осаждали генерал-майора семёновской армии фон Унгерна-Штернберга. Думается, что он в какой-то мере удовлетворил профессиональное любопытство разведчиков императорского Генерального штаба:
— Скажите, господин барон, почему была подарена именно шкура белой выдры, которая родится раз в сто лет?
— Как почему? Атаман ещё с Первой мировой войны носит шапку из степной выдры.
— Ну и что?
— А то, что монголам это страшно нравится. Теперь из белой выдры атаману сошьют новую шапку.
— А вы, господин барон, уверены, что это точно выдра, а не белый бобёр? Ведь он попадается охотникам гораздо чаще.
— А почему вы считаете, господа советники, что подарок не выдра, а бобёр?
— Ну, как же, барон. Ведь вас считают непревзойдённым знатоком буддистского Востока.
— При чём здесь буддизм?
— А при том, что по монгольским верованиям белый бобёр есть ценнейший талисман для охраны в ратных подвигах.
— Премного благодарен, господа, за такие сведения. Непременно и у меня будет где-нибудь висеть хвост белого бобра...
Княжеский съезд настроил против атамана Семёнова власти тогдашнего Китая. В Пекине и не помышляли отдавать в состав Великой Монголии хотя бы часть своих степных владений. Тогда Семёнов на своём личном бронепоезде «Атаман» прибыл во Владивосток. Представители союзного командования Антанты вежливо «напомнили» новоявленному цин-вану, что в Токио монгольскую делегацию просто не пустят:
— Почему, скажите, не пустят на острова моего Нэйсэ-гэгена? Он же уже заявлял корреспондентам о дружбе с Японией.
— Потому что он никого не представляет, кроме своей личности. Это же обыкновенная марионетка на день-другой. Да ещё к тому же сомнительного аристократического происхождения.
— Однако он глава монгольского кабинета. Есть министры, есть государственная печать. Шьётся государственный флаг.
— Пусть шьётся. Под этим флагом нет ни народа, ни армии, ни столицы. Только личное ваше пожелание, господин атаман...