Унгерн: Демон монгольских степей

— Кто её знает, как она зовётся по-китайски. По-русски её называют Еленой Павловной.

— Удивительную новость принёс ты, Вериго. Женоненавистник Унгерн-жених маньчжурской принцессы. Ничего себе. Не сразу и поверишь...

Однако, поразмыслив, атаман Семёнов понял, какой хитрый шаг сделал буддист, вышедший из далёкой Эстляндии. Потомок рыцарей-крестоносцев, бредивший идеей Великой Монголии как азиатского барьера против большевиков, решил поднять свой престиж среди сынов степей.

Семёнова с его стародавними претензиями на потомка «потрясателя Вселенной» не могло не встревожить следующее обстоятельство, вытекающее из женитьбы барона. Среди степных князей и простых пастухов Халхи маньчжурская императорская династия Цинь пользовалась каким-то трудно понимаемым почитанием. Монголы не были противниками Китайской империи, а возникновение вместо неё Китайской республики восприняли без видимого преклонения перед Пекином, который открыто «зарился» на их кочевья и доходы. И Семёнов, и Унгерн чувствовали, как легко им будет поднять монголов на войну за восстановление династии Циней:

— Мы восстановим Поднебесную империю. Дай только срок и Божью помощь...

Но в таком случае «пальма первенства» на роль военного вождя Богдо-гэгена выпадала барону, поскольку он открыто породнился с маньчжурским императорским двором. Поэтому новость, привезённая из столицы КВЖД полковником Вериго, мало радовала белоказачьего атамана.

Неожиданная женитьба командира Азиатской конной дивизии вызвала немало пересудов и в семёновской Чите, и в самом городе Харбине с его многочисленным русским населением:

— Каков барон! Говорил, что мечтает о создании ордена военных буддистов, которые обязаны будут давать обет безбрачия. А сам нашёл для себя принцессу...

— Барон на приёмах всегда так по-рыцарски галантен с женщинами. А сам открыто относится к слабому полу с неприязнью. Да ещё с какой...

— Как они будут жить? Она не говорит по-русски и не знает английского. Унгерн же по-китайски едва лопочет...

— Было сказано бароном, что невесту он крестить не собирается...

— А венчались в лютеранской церкви. Не в православной...

— Говорят, что маньчжурская принцесса Елена Павловна принесла барону огромное приданое. И что он на китайское серебро нанимает себе новых харачинов и баргуд...

— Приданого Унгерн не получил. Маньчжурка бедна, так что барону пришлось открыть на её имя счёт в одном из харбинских банков...

— Говорят, что жена последовала за мужем в Даурию. И теперь стала первой леди местного гарнизона...

— Барон хотел видеть жену у себя в Даурии всего неделю. После этого отправил её обратно к отцу в Харбин под конвоем...

— Спал ли он хоть одну ночь с этой принцессой?..

— История умалчивает. Скорее всего, нет. Но при бароне об этом лучше не говорить...

Став мужем маньчжурской принцессы из династии Цинь, генерал-майор фон Штернберг всё же получил немалые дивиденды на самое ближайшее будущее. Не серебряной китайской монетой, разумеется. Когда слух о необычном бракосочетании в Харбине пришёл в степи Внутренней Монголии, то местные князья преподнесли семёновскому генерала титул вана, то есть князя второй степени. Атаман Семёнов был рангом выше, нося титул цин-вана, монгольского князя первой ступени. Однако с маньчжурской императорской династией он не породнился.

Всё же потомку эстляндских рыцарей-крестоносцев были свойственны отдельные благородные поступки, почти рыцарские, отдававшие романтикой. Перед тем как Азиатская конная дивизия должна была оставить Даурию, барон вызвал к себе адъютанта поляка Гижицкого, человека приближённого и доверенного:

— Гижицкий. Сегодня приказываю тебе убыть в Харбин и вернуться через сутки. В Харбине задержишься на час-два, не более. Ты мне нужен здесь.

— Позвольте, господин барон, узнать цель моей поездки в Харбин.

— Отвезёшь моей жене, Елене Павловне, вот это письмецо.

— Однако конверт, господин барон, не запечатан.

— В нём нет ничего секретного. Я просто официально извещаю принцессу о разводе с ней.

— Но тогда может возникнуть бракоразводное дело.

— Его не будет. По китайским обычаям брак считается расторгнутым, когда муж об этом письменно извещает жену. Что я и делаю сегодня.

— Как же так, господин барон? Ваша женитьба вызвала столько восторгов в харбинском обществе...

— Пустое это. Нам скоро с тобой воевать с китайцами, и я не хочу оставить Елену Павловну вдовой. Это будет с моей стороны некорректно.

— Значит, вы решили расстаться с прошлой жизнью, Роман Фёдорович?

— Ты угадал, Гижицкий. У меня теперь есть только будущее. Как говорилось в средние века, оно на конце моего рыцарского копья...

Как выглядел внешне барон Роман Фёдорович Унгерн фон Штернберг в то время? В книге воспоминаний известного сибирского краеведа и публициста Д. П. Першина «Барон Унгерн, Урга и Алтан-Булак. Записки очевидца о смутном времени во Внешней (Халхаской) Монголии в первой трети XX века» есть такое описание внешности семёновского генерал-лейтенанта:

«На коротком туловище с длинными «кавалерийскими» ногами в сапогах-бурках сидела на довольно длинной шее небольшая голова блондина-тевтона...

Светлые блондинистые волосы слегка курчавились и, видимо, требовали стрижки. Из-под высокого лба и светлых бровей смотрели водянистые, голубовато-серые глаза с ничего не говорящим выражением, каким-то безразличием. Под довольно правильным прямым носом торчали давно не холенные, приличной длины усы, слегка прикрывавшие сжатые губы.

Всё его лицо было достаточно ординарно в сильным выражением тевтонизма и остзейского типа, но отнюдь не прусского, и если бы он был одет в хороший модный костюм, хорошо выбрит и тщательно причёсан, то вся его породистая стройная фигура с врождёнными манерами была бы вполне уместна в фешенебельной гостиной среди изящного общества».

...Военный крах Белого движения на Востоке предопределился поражениями колчаковских армий. Теперь белые с боями отступали вдоль Транссиба, имея впереди себя недавних союзников в лице чехословаков. Те лишили белых большей части паровозов и вагонов и, лишь изредка перестреливаясь с сибирскими партизанами, катили с комфортом к Владивостоку.