Unknown
Шрифт:
спикировать к земле. И все так же летели в кабину экипажа выхлопные газы.
Случалось, подсасывание горячих выхлопных газов в щели между нижним крылом и
фюзеляжем приводило к пожару.
Горели и двигатели. Как-то раз взорвался карбюратор и начался пожар. Но во всех
случаях летчики оставались живы. Аэропланы, правда, спасти не удавалось.
8 июня 1917 года, Северный фронт
—
ворона какая-то. Так и норовит нас угробить.
— Ты сам угробил самолет, — засмеялся его приятель, подпоручик Сытин. — Спалил
машину дотла, а сам отделался легким ожогом на руке.
— Он сам себя спалил дотла, — буркнул Тихомиров. — Что-то долго не возвращается
Добровольский.
— Отстал по обыкновению, — ответил Сытин. — Его летнаб увлекся
фотографированием.
— Нет, вот он!.. Летит! — Тихомиров вскочил. — Что происходит?
«Лебедь-XII», пилотируемый поручиком Добровольским, появился над лесом. Вторым
был летнаб поручик Кундзин. Самолет благополучно возвращался с задания. И вдруг... на
высоте трехсот метров у самолета сложилось правое крыло, и он рухнул на землю.
Оба авиатора были мертвы.
16 июня 1917 года, Петроград
Особая комиссия под председательством профессора Ботезата начала работу по фактам
множественных аварий самолета «Лебедь-XII».
По очереди выступали другие члены комиссии — фронтовые авиаторы прапорщик
Бажилевич-Княжковский и поручик Левченко.
Приводились факты, изучались эпизоды катастроф.
«Самолеты «Лебедь-XII» улучшить невозможно, — звучал неутешительный вывод
комиссии. — Отправка их на фронт нежелательна. Возможно использовать эти самолеты
только в качестве тренировочных в авиашколах, но необходимо учитывать, что учебный
вариант самолета обладает еще худшими данными, нежели серийный».
Протокол комиссии прозвучал для Лебедева похоронным набатом. Он заперся у себя на
квартире и не отвечал на звонки.
Заводские летчики Гончаров и Михайлов были возмущены до глубины души.
— Какая ерунда! — горячился Гончаров. — Да я сто раз летал на этом самолете и могу
лично подтвердить, что он хорош и безопасен!
— Дело все в том, что в комиссии были малоопытные пилоты, — высказал
предположение Михайлов. — Да и председатель наверняка точит зуб на Владимира
Александровича. Все это подстроено. Мы налетали на «Лебеде-XII» по двести пятьдесят
часов каждый, мы поднимали в воздух сто шестьдесят машин из двухсот. Что же, это
плохая машина? Вот же мы, живые и невредимые!
— Надо писать протест! — решил Гончаров.
2 октября 1917 года, Гатчина
«Самолет «Лебедь-XII» устарел и для фронтовой работы непригоден. Скорость его
недостаточна. Он обладает рядом неустранимых конструктивных недостатках в
топливной и охладительной системах двигателя. Дальнейшая постройка этого типа
аэроплана
нежелательна».К такому окончательному выводу пришла созданная для решения спорного вопроса новая
комиссия. Она состояла из представителей фронтовых летчиков, инструкторов
Гатчинской авиашколы, Управления Военно-Воздушного флота и завода Лебедева.
Владимир Александрович проиграл свой «решительный бой».
А через несколько дней грянула Октябрьская революция.
20 ноября 1917 года, Комендантский аэродром
— Ну что, товарищи, — заговорил комиссар, — теперь, значит, все это летное богатство
— наше. И наше советское правительство, дорогие красные летчики, хочет знать: какой
самолет, стало быть, лучше. Вот тут у нас — «Лебедь-XII», «Анасаль», «Фарман».
Давайте их теперь испытаем и скажем собственные выводы.
...Собственные выводы краслетов отчасти совпадали с мнением фронтовых авиаторов:
«Лебедь-XII» имел склонность к пикированию, а пулеметная установка у него точно
«малоудобная».
— А вообще конструкция прочная и видно, что разработано тщательно и с душой, —
заключил краслет, диктуя протокол. — Разведчик «Лебедь-XII» вполне подойдет для
нашей Красной Армии.
58. «Старик»
9 марта 1930 года, Лейпциг
Профессор Иоганн Вернер протер свои круглые очки в тонкой золотой оправе и с
сочувственным интересом уставился на молодую женщину.
Та положила перед ним пачку листков, исписанных неразборчивым готическим почерком.
— Что это? — осведомился Вернер.
— Я хочу, чтобы это было напечатано! — решительно произнесла молодая дама.
Вернер взглянул на листы, но не притронулся к ним.
— Расскажите мне немного об этих бумагах, — попросил он. — Я бы хотел, так сказать,
услышать предисловие прежде, чем начать читать.
— Это письма одного военного летчика, написанные им своей невесте, — ответила гостья.
— Сейчас, когда Германии запрещено иметь боевые самолеты, когда мы унижены и не
смеем вспоминать о своих героях... — Она не закончила.
— Хорошо, — серьезно произнес профессор. — Думаю, мы можем издать их как... своего
рода документальный любовный роман.
— О большем я и не прошу, — кивнула молодая дама. — Единственное — не следует
указывать мое настоящее имя. Я бы хотела остаться для всех, кто захочет это прочесть,
просто «фройляйн Анной-Мари».
19 марта 1908 года, Базель
Инженер Эрвин Бме развернул газету, прочитал новости и вдруг побледнел, как смерть.
Сидевший напротив него в кресле Гейнц Лейне — приятель Бме — встревожился:
— Что с тобой, Эрвин? Представить не могу, какое известие могло привести тебя в