Unknown

Бльке, который прежде был моим командиром…»

15 августа 1916 года, Нюрнберг

— Письмо, Анна-Мари! От твоего героя!

Девушки обступили подругу. Они уже решили, что будут присылать лейтенанту Бме

поздравительные открытки и небольшие подарки — все вместе. Минни, Элизабет, Лотта,

Гертруда, Анни, Теа — все они «обожали» «милого Эрвина».

Анна-Мари прочитывала его письма и передавала подругам. Все вместе они запоминали

странные названия, вроде «Wolhyniens» — «Волынь», посмеивались над аистом и

«драконом», радовались победам германского оружия.

— Он пишет о своем Бльке гораздо больше, чем о себе, — заметила Гертруда.

— Потому что Освальд Бльке — герой! — ответила Анна-Мари. — А Эрвин — очень

скромный человек.

— Эрвин тоже герой! — закричали и засмеялись Теа и Анни. — Мы приготовили для него

конфеты и открытку. Давайте все подпишемся.

Они написали короткое приветствие и расписались.

Вечером Теа поделилась с Гертрудой одним странным соображением:

— Мне кажется, Анна-Мари в него влюблена.

— В Эрвина? — Гертруда даже засмеялась. — Она поклоняется ему как герою, но

влюблена? Сама подумай, Теа, он ведь старик — ему уже тридцать семь лет!

Продолжение истории.

59. Падение Альбатроса

19 августа 1916 года, Дюссельдорф

— Вот и наш герой! — Профессор живописи Ганс Кольшайн встретил Эрвина Бме с

преувеличенной радостью. — Моя сестра писала, что ты, возможно, приедешь.

— Я в отпуске, — сказал Бме. — Но, честно говоря, уже устал отдыхать.

— Все шутишь. — Кольшайн потащил его в гостиную. — У нас сегодня в твою честь

обед. Как Герхард? Сестра беспокоится о нем.

Сестра Кольшайна была замужем за братом Эрвина — Герхардом.

Эрвин сдержанно ответил:

— Воевать в воздухе, думаю, не более опасно, чем на земле. Может быть, даже

безопаснее.

— Эрвин, я хотел бы написать твой портрет, — Кольшайн сразу приступил к делу. — Я

размышляю над этим вот уже несколько месяцев.

— Не знаю, — протянул Бме. — Может быть, имеет смысл лучше написать портрет

Бльке?

Кольшайн улыбнулся:

— Мы знаем, что ты преклоняешься перед своим командиром, но, Эрвин, не он — мой

родственник, а ты. Вся наша семья гордится тобой.

Кольшайн уже мысленно видел свою картину: сухие, резкие черты лица Эрвина, тонкие,

сильно сжатые губы, выдающие в нем волевого человека, суровый взгляд... И непременно

— крупные, смелые мазки, никаких мелких деталей, никакой «зализанности». Это будет

настоящий портрет героя нового времени.

Бме вздохнул и улыбнулся:

— Идем обедать. После обеда, возможно, я стану сговорчивее.

1 сентября 1916 года, Дюссельдорф

— Я должен ехать на фронт! — Бме беспокойно расхаживал из угла в угол, он явно не

находил себе места.

— Эрвин, я только-только начал работу над портретом! — возмутился Кольшайн. — К

чему спешка? Радиограммы пока не было, в эскадрилье тебя еще не ждут. Если бы новые

самолеты уже прибыли, Бльке тебя непременно бы известил.

— А он и известил меня, — мрачно произнес Бме. Он указал на газетную заметку. — По-

своему. В присущей ему неподражаемой манере. В статье пишут, что Освальд Бльке

только что сбил своего двадцатого. Двадцать сбитых неприятельских самолетов! А я

отсиживаюсь в Дюссельдорфе.

Он немного успокоился и прибавил:

— Не огорчайся, Ганс. Когда я приеду в следующий раз, то, возможно, тебе придется

писать меня уже с орденом. Так выйдет даже лучше, не правда ли?

Кольшайн кивнул и начал собирать кисти.

— Только возвращайся живым, Эрвин, — попросил он.

— По крайней мере для того, чтобы ты мог закончить портрет! — засмеялся Эрвин Бме.

— Обещаю.

9 марта 1930 года, Лейпциг

…— У вас есть копия этого портрета, фройляйн Анна-Мари? — спросил профессор

Вернер. — Для издания книги писем было бы неплохо поместить там репродукцию с

изображением героя.

— Есть и фотография, и портрет, — ответила молодая женщина. — Вы сами можете

оценить, удалось ли профессору Гансу Кольшайну передать характер Эрвина Бме.

С точки зрения Вернера, портрет получился слишком мрачным. Но, может быть, это

потому, что Эрвин Бме погиб — когда знаешь будущее своего героя, многое

представляется в ином свете...

10 сентября 1916 года, Бертинкур

— Новые самолеты прибудут хорошо если к концу недели, — такими словами встретил

Освальд Бльке примчавшегося в эскадрилью Эрвина Бме. — Но это, конечно же, не

повод не летать.

— А что у нас есть? — спросил Эрвин.

— Лично у меня остался еще старый «Фоккер», — ответил Бльке. — Вам, мой друг, я

советую обратить внимание на тот списанный «Хальберштадт». Он еще на ходу... если

постараться.

— Хотите сказать, на нем можно немного поездить по аэродрому? — улыбнулся Эрвин.

Бльке кивнул.

— Приложим усилие — и он, вероятно, даже взлетит. Где ваш механик?

— Я ему помогу, я ведь инженер, — сказал Бме. — В Африке это означало, что я умелец

на все руки. Впрочем, при восхождении на гору...

— Вы просто человек эпохи Возрождения, — с легкой добродушной иронией произнес

Бльке, и Бме, к его удивлению, покраснел, как школьник.

Вечером Герхард Мюле, еще один летчик (из четырех имевшихся сейчас в эскадрилье)

спросил у Бме:

— Заметили у Бльке медаль за спасение человеческой жизни?

— Да, — ответил Бме, — но не решился спросить, как он ее получил.