Упал. Очнулся. Папа!

— Без паники, Дарья, иначе нас с вами ждет провал операции, а этого допустить никак нельзя! У вас спецзадание!

— Я это знаю, но что мне им всем говорить?! Предъявить-то нечего!

— А что вам первое приходит на ум?

— Что он, м-м… улетел? В другую страну. Личные обстоятельства? Пломба выпала? Понадобилась срочная примерка костюма или визит к парикмахеру?

— Годится!

— А как быть с рабочими проектами и стройками?

— У него наверняка есть заместители? Вот пусть и подключаются к управлению. Тем более, что у нас с напарником есть одно подозрение…

— Да? — навострила я уши.

— Мы выяснили, что у Куприянова в сообщниках не только Пригожева числится, но и кое-кто посерьезнее!

— Кто?

— Здесь замешано еще одно должностное лицо! И вот ему-то знать, где именно сейчас находится Воронов-младший, никак нельзя! Это чревато для последнего крайне негативными последствиями.

— Да вы что! — я ахнула.

— Все крайне серьезно, Дарья!

От огорчения чуть сама в кресло генерального не села — хорошо, опомнилась сразу. Ну, кто бы мог подумать, что в «Сезаме» столько змей развелось. Хоть террариум открывай! А ведь с виду все приличные, взрослые люди. И вот как тут на фоне серьезного заговора и тайной операции полиции жаловаться на собственные сомнения и неудобства?

Ну, не смешно ли?

Неужели я не смогу какую-то недельку потерпеть в своей семье Воронова? Зато он будет под присмотром. Уж мои-то дети его из внимания теперь точно не выпустят!

Глава 29

В общем, не стала я ничего говорить Лешенко, а попросила сержанта держать меня в курсе дела и побыстрее разоблачить преступников. А еще напомнила, что хорошо бы отправить сообщение матери Воронова от имени ее сына (раз уж документы и телефон остались в полиции). Что написать? «Привет, мам! У меня всё отлично, но очень занят. Решу дела и приеду! Скучаю!» Думаю, так.

Распрощавшись с сержантом, проставила на срочных документах печати, полила цветы и заперла кабинет. Разнесла деловые бумаги по нужным отделам, чтобы не тормозить работу компании. Вернувшись в приемную, перенесла встречи и совещания в журнале на следующую неделю, не забыв сделать соответствующие звонки и разослать уведомления всем заинтересованным лицам. Написала несколько писем, обработала корреспонденцию и, засучив рукава, засела за документацию, поток которой не иссяк, а из-за отсутствия шефа только прибавился.

Я так увлеклась сканированием старых договоров и занесением файлов в компьютер, что не сразу заметила появление в приемной Пригожевой, но брюнетку выдал стук каблуков. На этот раз Куприянов решил действовать не сам, а через свою сообщницу.

Ну, этого стоило ожидать. Рано или поздно, а мы с Людоедочкой должны были столкнуться лицом к лицу, так почему бы не сейчас? Но лично я с ней говорить не горела ни малейшим желанием, поэтому, уткнувшись в экран компьютера, застучала пальцами по клавиатуре, игнорируя ее приближение.

— Петушок? Неужели ты все еще здесь? — черная ехидна и не подумала скрывать своего ко мне отношения. — Какая жалость, а я так надеялась, что тебя уволили.

Дел было выше крыши, к тому же шел рабочий день, поэтому я решила не поддаваться на провокацию брюнетки, а соответствовать своей должности.

— Добрый день, Пригожева. Я вас слушаю.

— Мне нужен Андрей Игоревич.

— Он всем нужен, — холодно отчеканила я. — Конкретно по какому вопросу?

— По личному, который тебя не касается. Как я могу его увидеть?

На этот вопрос у меня имелся готовый ответ.

— Исключительно в приемные дни и в порядке очередности. Сейчас внесу вас в список желающих. Думаю, месяца через два, когда Андрей Игоревич освободится и найдет время для личных вопросов, он вас примет.

Но Людоедочка не была бы собой, если бы не показала акульи зубки.

— Значит, месяца через два?

— Да, или через три. Но никак не раньше.

Тук-тук-тук. Я дальше застучала по клавишам, не обращая внимания на пышущую гневом брюнетку. Говорить мне с ней не хотелось и созерцать ее змеиное личико тоже.

Пригожева обернулась — в приемной кроме нас никого не было, и она осмелела. Подступив к столу ближе, наклонилась, опустив на него ладонь.

— Где Воронов, Петушок? Говори! — потребовала. — Ты должна знать! Что происходит? Почему его нет в офисе?

Я подняла на нее глаза и столкнула руку. Нечего мне тут на важных документах свои отпечатки оставлять!

— Видимо потому, что он не обязан перед вами отчитываться, а я — отвечать. В этой компании у каждого свои обязанности, и у вас тоже. Вот и возвращайтесь непосредственно к своим, товарищ аналитик!

— Мы с Андреем… стали близки! Ты понимаешь, что это значит? Я за него волнуюсь!

— Не понимаю.

— Не прикидывайся!

— Не понимаю, причем тут я. Ваша личная жизнь меня не касается. Возьми и позвони ему сама, раз уж вы с ним «стали близки».

Хотела ответить ровно, а получилось сердито. Я сидела, как на иголках, и брюнетка это сразу заметила. Прошипела, не скрывая свою змеиную сущность:

— Теперь я вижу, почему старик Воронов взял тебя на это место, стерва рыжая! Но как бы ты не старалась, а выше стола тебе не прыгнуть! Не советую вставать на моем пути. Уж я постараюсь, чтобы все в «Сезаме» узнали, чего ты стоишь, и перемыли тебе косточки! Поверь, у меня есть для этого все возможности!

Я верила. И даже мой здравый смысл подсказывал промолчать, как я молчала до сих пор, игнорируя смешки и шепотки за спиной. Но сколько бы сплетен вокруг меня ни ходило, еще никто не бросал мне их вот так в лицо — словно это правда, за которую мне должно быть стыдно. И наступить на горло вскипевшему чувству собственного достоинства и справедливости оказалось не по силам.

— Я тоже, — неожиданно с вызовом пообещала в ответ.

— Что?

— Что слышала, выдра! Я тоже молчать не стану. Не только ты одна умеешь пользоваться жалом, у меня оно тоже есть. Думаю, нашим сплетницам будет интересно узнать, как Воронов тебя отшил! Надо же, саму Пригожеву, вы это слышали?!.. Всё! На апрель тебя запишу на прием, и не раньше!

— Ах, ты…

Я не ошиблась, когда подумала, что Куприянов в курсе появления в приемной своей любовницы. Видимо, мужчина стоял у щели в двери и все слышал, потому что он вдруг резко вышел из кабинета и хлопнул последней. Не стал ходить вокруг да около и делать вид, что удивлен нашей перебранке. Сразу ринулся ко мне с претензиями.

Господи, как я одна против них выстою-то?

— Это неслыханно, Петушок! Ваше хамство недопустимо! — заявил, брызжа слюной и пересекая приемную длинными шагами.