Урановый рудник

— Может, сходим посмотрим? — негромко предложил заготовитель.

Алексею Андреевичу очень не хотелось действовать заодно с этим в высшей степени подозрительным типом; честно говоря, он с огромным удовольствием не пустил бы Завальнюка во двор к Егорьевым, но не знал, как это сделать. В то же время попасть на место происшествия раньше толпы, возглавляемой пьяным в стельку участковым, было очень заманчиво. С того момента, как за расследование возьмется Петров, его можно считать законченным; что бы ни произошло, что бы ни обнаружил в егорьевском погребе посланный мальчишка, все будет объявлено результатом несчастного случая вроде удара молнии. Официальная версия, которую выдвинет участковый, Холмогорова не интересовала — это было не его дело. Но, силясь придать этой своей высосанной из пальца версии хотя бы видимость правдоподобия, Петров, хоть и пьян до изумления, старательно уничтожит все улики, буде таковые отыщутся. А то, чего не сделает Петров, довершит толпа зевак, затоптав следы и все перевернув вверх дном.

Холмогоров колебался совсем недолго. Перед ним открывалась редкая, пожалуй даже уникальная, возможность получить хоть какую-то информацию непосредственно, а не из вторых рук — информацию, которая как воздух будет необходима тем, кто явится сюда после него, чтобы провести расследование. Посему, временно отодвинув подозрения в отношении Завальнюка на второй план, Алексей Андреевич коротко кивнул в знак согласия.

Стараясь не привлекать к себе внимания, они прошли за спинами окружившей потрясенного увиденным мальчишку толпы и почти бегом устремились к стоящему на отшибе дому Егорьевых.

Глава 8

— Еще теплый, — заметил Завальнюк, опуская только что вынутое из петли тело Степана Егорьева на сырой земляной пол. Скользящая петля, умело связанная из брезентовых вожжей, зловеще покачивалась у него над головой в холодном полумраке погреба. — С вами все в порядке, Алексей Андреевич?

— Я не боюсь покойников, если вы об этом, — ответил Холмогоров, оглядываясь по сторонам.

— Тогда, может быть, мы его вынесем наружу? — предложил заготовитель. — Темновато здесь, да и холодно…

— Участковому это не понравится, — сказал Холмогоров, но тут же, наклонившись, взял мертвеца под колени.

В ноздри ему ударил запах застарелого пота, и это было дико и странно — мертвец, пахнущий потом, совсем как живой человек. Завальнюк был прав: тело еще не успело остыть, несмотря на то что находилось в погребе, в непосредственной близости от ледника, где даже в самый разгар летней жары месяцами могли храниться рыба и мясо. Следовательно, Степан Егорьев повесился не более получаса назад…

Заготовитель взял покойника под мышки. Кое-как протиснувшись через узкий дверной проем, они вынесли тело из погреба и осторожно опустили на утоптанную землю двора.

— О, — сказал Завальнюк, которого непосредственный контакт с еще не остывшим мертвым телом смутил, казалось, еще меньше, чем повидавшего разные виды Холмогорова, — а вот и предсмертная записочка!

Он указал на грязный клочок бумаги, приколотый английской булавкой к рубашке на груди мертвеца. Наклонившись, Алексей Андреевич не без труда прочел корявые, выведенные неумелой рукой строки: «Без Гришки мне не жизнь. Прощевайте, люди добрые. Егорьев Степан».

— Что это он? — удивился Завальнюк. — С чего это он взял, что без Гришки своего остался? Лошадь только-только в поселок пришла, а он к этому времени уже висел… Странно, странно…

Он задумчиво протянул руку к записке, но Холмогоров остановил его, положив на предплечье заготовителя ладонь.

— Не стоит этого делать.

— Пожалуй, — согласился Завальнюк. — Оставим этот лакомый кусочек участковому, он ему очень поможет в расследовании. Без этой бумажки ему будет очень непросто представить этот случай самоубийством.

В голосе заготовителя прозвучал даже не сарказм, пусть самый ядовитый, а чуть ли не злоба. Похоже было на то, что Петр Иванович не питал к участковому теплых чувств.

— А вы что же, — спросил Холмогоров, — сомневаетесь, что это самоубийство?

— А вы? — резко парировал Завальнюк. — Да вы только взгляните на него!

Алексей Андреевич последовал совету, высказанному, правда, в неподобающе резкой форме, и сразу же увидел, что заготовитель прав: никаким самоубийством тут даже и не пахло.

Вожжи, на которых повесился несчастный, оставили на его жилистой загорелой шее характерный кровоподтек, почти шрам, который судебно-медицинские эксперты именуют странгуляционной бороздой. Чуть выше этой борозды, частично прикрытая ею, виднелась еще одна — тонкая, но гораздо более глубокая, оставленная не то прочным шнурком, не то проволокой.

— Удавка, — уверенно объявил Завальнюк. — Задушили и повесили. В погреб отнесли, чтоб поскорее остыл, чтоб никто не понял, сколько он тут провисел. И записочку для отвода глаз нацарапали. Даю голову на отсечение, что нигде на всем белом свете нет ни единого образца его почерка. Хотите, поспорим?

— Не хочу, — сказал Холмогоров. — Чего я хочу, так это понять, кто вы такой.

Глаза Завальнюка удивленно округлились; один знакомый Холмогорова, полковник милиции, прошедший всю служебную лестницу от участкового инспектора до начальника уголовного розыска, называл это «делать большие глаза».

— Я? — изумленно переспросил Завальнюк. — Помилуйте, что вы имеете в виду? Я, помнится, вам представился, и притом весьма обстоятельно… А! — лицо его прояснилось, расплылось в улыбке, которая, впрочем, тут же погасла — надо полагать, из уважения к смерти. — Вы, наверное, подумали, что для заготовителя пушнины я слишком хорошо разбираюсь в подобных вещах?

— Вот именно, — сдержанно сказал Холмогоров.

— Так я же вам говорил, что увлекаюсь чтением детективов! — воскликнул Завальнюк с видом человека, который только что благополучно разрешил возникшее недоразумение. — Это, знаете ли, тренирует наблюдательность и развивает логическое мышление. Тем более что здесь все шито белыми нитками и само бросается в глаза. Вы со мной не согласны?

— Согласен, — нехотя признал свое поражение Холмогоров.

«Каков вопрос, таков ответ, — подумал он. — И ведь не подкопаешься! Со всех сторон он прав. Не заметить, что Егорьев убит, может только слепой, а для неглупого человека, да еще и любителя детективов, такая задачка решается просто, как дважды два. Участкового ему любить не за что, и все, что он говорил и делал на протяжении последнего получаса, выставляет его с наилучшей стороны. Отличный способ обеспечить себе алиби, особенно если есть возможность выполнять грязную работу чужими руками!»

— Знаете, Алексей Андреевич, — неуместно задушевным тоном произнес Завальнюк, — мне почему-то не хочется, чтобы нас здесь засту… гм… я хотел сказать, застали. Этот Петров, пьяная скотина, непременно постарается сделать нас виноватыми во всем на свете, до плохой погоды включительно. То есть, если вы хотите с ним пообщаться…

— Да нет, вы правы, — сказал Холмогоров. — Идемте, нам тут делать нечего.

— Нечего, нечего, — с готовностью подхватил Завальнюк, обнял двумя руками свой неразлучный портфель и ловко засеменил по узкому проходу между грядками, направляясь к темневшему за оградой из жердей лесу.