Урановый рудник
Шрифт:
Глава 18
Никаких споров и разговоров больше не было — они просто сидели, избегая смотреть друг на друга, а потом Холмогоров вдруг встал, надел шляпу, натянул на плечи позаимствованный в шкафу у отца Михаила брезентовый балахон и, сказав: «Надо идти», вышел из прокуренной избы. По дороге Алексею Андреевичу пришлось отодвинуть в сторону Завальнюка, который хотел ему воспрепятствовать, и стряхнуть с себя Петрова, который вцепился в рукав его дождевика, кажется, с той же целью — не пустить драгоценного советника Патриарха в лес, на верную погибель.
В чем-то они оба, несомненно, были правы, и Холмогоров это отлично понимал. Сделать там, в лесу, он ничего не мог, и гибель его, случись с ним такая неприятность, была бы напрасной.
Вышел он, когда солнце уже далеко перевалило за полдень, и уже на окраине поселка, буквально у последнего дома, обнаружил, что и Петров, и, как ни странно, Завальнюк следуют за ним. Участковый, надо полагать, пошел за Алексеем Андреевичем, как апостол за Христом, не особо рассуждая и рассчитывая, как видно, на очередное чудо. Вот уж, ей-богу, простая душа! Сам Холмогоров никаких чудес не ждал, просто сидеть в избе и слушать, как переругиваются лейтенант с подполковником, вдруг стало невмоготу, и потянуло зачем-то в лес. Идти по дороге оказалось легче, чем сидеть на табуретке у окна. Ноги сами несли его вперед, и для Холмогорова это было достаточным основанием для столь нелогичного поступка, как эта прогулка.
Завальнюк же, по всей видимости, просто не хотел упускать из виду парочку сумасшедших, которые к тому же были теперь хорошо осведомлены о подоплеке здешних странных происшествий. В глубине души Холмогорову хотелось, чтобы подполковник пошел за ним не по велению служебного долга, а по зову сердца — все-таки Петр Иванович выглядел довольно приличным человеком и был ему чем-то глубоко симпатичен, — но выяснять, так ли это, он, разумеется, не стал, а просто, остановившись, подождал своих спутников, и дальше они пошли втроем.
Шли они, полагаясь на подробную карту местности, обнаружившуюся у Завальнюка во внутреннем кармане куртки, и показания компаса, извлеченного подполковником из другого кармана. На карте, к завистливому удивлению Петрова, были обозначены и узкоколейка, и рудник, и даже тоннель, который, пронзая толщу Салаирского хребта, выходил прямиком в соседнюю Кемеровскую область. Завальнюк объяснил, что тоннель был взорван одновременно с рудником, ввиду чего предложил не рассчитывать на экскурсию по соседней области. Петров в ответ посоветовал ему не умничать, а показывать дорогу, и подполковник с удивившей Холмогорова покладистостью взялся за дело.
Действовал он строго по науке — вертел компас во все стороны, засекал азимуты и чертил на карте карандашные прямые, которые в конечном итоге должны были кратчайшим путем вывести их к руднику. Холмогорову все это казалось пустой тратой времени, но он не спорил: момент для взятия инициативы в свои руки еще не настал, это он ощущал всем своим существом, а до этого момента было, в сущности, безразлично, чем заниматься и куда, а главное, за кем идти.
В результате бурной, сугубо профессиональной деятельности подполковника Завальнюка они, как и следовало ожидать, заблудились, причем произошло это как-то вдруг. Некоторое время они еще бродили из стороны в сторону в сгущающихся сумерках, треща валежником и то выбредая на какие-то просеки, то вдруг снова их теряя, пока все не стало окончательно ясно даже Завальнюку, который остановился, в последний раз посветил фонариком сначала на карту, потом на компас и наконец объявил с какой-то непонятной обидой в голосе:
— Ни черта не понимаю!
Меж тем заходящее солнце послало последний красноватый отблеск на повисшие над гребнем хребта легкие перистые облака, и через несколько минут в лесу стало темно, как в угольном бункере. Сквозь полог ветвей сверкали крупные, ничего не освещавшие, холодные звезды, в лесу насмешливо ухал и хохотал филин. Стало прохладно, и комары, уже давно докучавшие путникам, совершенно осатанели. Больше всего от них доставалось Петрову, который так и отправился в лес в одной драной рубашке без пуговиц и даже без
головного убора, зато обвешанный, как елка, трофейным оружием. Бесполезное в схватке с комарами, оружие гремело и лязгало, когда участковый, шипя и сдавленно матерясь, неистово колотил себя ладонями по всему, до чего мог дотянуться. Это не осталось не замеченным Завальнюком, который не замедлил подпустить колкость по поводу комаров-алкоголиков, предпочитающих питаться спиртом, лишь слегка разбавленным кровью. В ответ Петров разразился длинной, прочувствованной речью, касавшейся самозваных топографов-следопытов, неспособных даже при помощи карты, компаса и дорожных указателей отыскать дорогу в сортир. Завальнюк проявил неожиданное благоразумие и не принял вызова — то ли потому, что и впрямь чувствовал себя виноватым, то ли потому, что ему, в его брезентовой куртке и шляпе с опущенным накомарником, от комаров почти не доставалось, и он мог позволить себе проявить некоторую снисходительность.— Надо хоть куда-нибудь выходить, — сказал он, обводя лучом фонарика казавшуюся при таком освещении сплошной и непролазной стену деревьев и кустарников.
С ним никто не спорил, даже Петров; выходить действительно было надо, только никто не знал куда. Не встретив ни сопротивления, ни поддержки, Завальнюк с решительным видом двинулся вперед, и его спутникам ничего не оставалось, как последовать за ним.
Фонарик, освещавший пятачок земли прямо под ногами у Петра Ивановича, помогал очень мало, разве что риск переломать себе ноги, запутавшись в буреломе, с ним был существенно ниже, чем без него. Почти час они брели наугад без цели и смысла, и Холмогоров читал мысли своих товарищей по несчастью так же ясно, как если бы те ругали его вслух.
Потом свет фонарика стал мигать и меркнуть прямо на глазах.
— Батарейка садится, — сообщил Завальнюк то, что было очевидно и так.
— Ну, хватит, — решительно объявил Петров и с наслаждением прихлопнул на шее комара. — Надо становиться на ночлег. Разведем костерок — с дымом, чтоб кровососы эти отстали…
— Вот как раз возле костерка они нас тепленькими и возьмут, — возразил Завальнюк.
— По мне, так лучше Кончар с его бандитами, чем эти упыри. Ведь до костей обглодали, сволочи!
— Терпи, казак, атаманом будешь, — без тени сочувствия сказал Завальнюк.
— Тише, — сказал Холмогоров. — Слышите?
В наступившей после его возгласа тишине они услышали отдаленный перестук и какое-то глухое буханье. Спутать этот звук с чем бы то ни было не мог даже такой сугубо штатский человек, как Холмогоров: где-то в лесу шла оживленная перестрелка и, кажется, даже рвались гранаты. Увы, определить, откуда доносятся эти звуки, оказалось невозможно: треск очередей и глухое уханье далеких разрывов путались в лесу и раздавались, казалось, отовсюду. Петров и Завальнюк, послушав с минуту, с одинаковой уверенностью указали в прямо противоположные стороны.
— Хоть бы они трассирующими стреляли, что ли, — с тоской сказал Петров.
— А толку? — немедленно возразил подполковник. — Они ж не в небо палят, как ты их увидишь, свои трассеры?
— Если не в небо, — задумчиво сказал Холмогоров, — тогда в кого? Да еще так густо… Или я ошибаюсь?
— Густо, густо, — подтвердил Завальнюк. — Патронов не жалеют, и гранат тоже… Ого!
Последнее восклицание относилось к серии мощных взрывов, от которых даже здесь, на приличном расстоянии от места перестрелки, под ногами шевельнулась земля. Откуда-то сверху сорвалась и с глухим шорохом упала в кусты прошлогодняя кедровая шишка.
— Может быть, это спецназ, о котором вы говорили, подоспел раньше времени? — спросил Алексей Андреевич.
— Нереально, — засомневался Завальнюк.
При свете звезд было видно, что он, задрав голову к небу, вертит ею во все стороны, явно пытаясь отыскать на темном небосклоне отблеск далекого пожара. Никакого отблеска на небе не наблюдалось, а через пару минут стихла и стрельба.
— Все, — констатировал в наступившей тишине Петров и с размаху ударил себя ладонью по щеке. — В кого бы они там ни палили, тот бедняга, кажется, готов.