Ущелье

Мужчина зашел в дом и открыл дверцы посудного шкафа, вытаскивая праздничные бокалы. Сзади скрипнула входная дверь.

– Сейчас, сейчас, – сказал дядя Сеня, не оборачиваясь.

– Прием решил устроить? – тихий шепот червяком залез ему в уши, заставив зажмуриться от неприятного ощущения. Будто и правда, кто-то скользкий и холодный прополз по шее. Дядя Сеня медленно повернулся. Тощая тетка-экскурсовод с бледным в полусумраке дома лицом, продолжала шептать: – Гони их. Пусть уходят.

Вместо глаз на ее лице мерцали белые бельма.

– Ты того, болезная, шла бы сама отсюда, – произнес мужчина сухим шершавым языком. Звук собственного голоса вернул его к реальности. Тетка тоже вздрогнула, выходя из транса.

– Чего буркалы свои на меня выпучила? – продолжал дядя Сеня. – Задурила всем головы в поселке и сюда приперлась. Меня не запугаешь. Я много чего в жизни повидал. Я в этом доме хозяин. Пошла вон.

Женщина мышкой юркнула за дверь.

Дядя Сеня облокотился на шкафчик. Сердце в груди замерло, не подавая признаков жизни. Бокалы позвякивали в дрожащих руках. Он бережно поставил их на стол и нашарил в кармане лекарство. Крошка нитроглицерина взрывом опустилась на язык, заставив завестись мотор в груди.

– Вот так, вот так, – повторил дядя Сеня, прислушиваясь к себе. – Врешь, не возьмешь. Он взял бокалы и вышел на улицу к гостям.

1840 год линейная крепость

В чисто выбеленной хате пахло травами и парным молоком.

– Тошно мне, тошно, – Галя, причитая, сидела в доме у Авдотьи.

– Зря ты себя изводишь. Дитя ведь носишь, – ведьма покачала головой.

– Так успокой меня. Скажи, что все с ним будет хорошо.

Ведьма отвела глаза, пододвигая гостье чашку.

– Чайку травяного выпей. Полегчает. Дурные-то мысли сразу уйдут.

– Вот! Не говоришь! – жена Николы, тем не менее, послушно отпила чайку. – И подарки от меня не берешь. Знаешь что, скажи.

– Ничего я не знаю, – снова отвернулась Авдотья.

– А вот мне сказывали, – Галя наклонилась поближе, – что, ежели я от ребеночка своего откажусь, не рожденного еще, то Никола живой вернется.

– Ты совсем сдурела! – ведьма кулаком ударила по столу.

Чай расплескался. Галя всхлипнула, а потом зарыдала в полный голос.

– Да, сдурела я. Совсем сдурела. Но та бабка там уговорчиво сказывала. Так складно.

– Какая бабка? – насторожилась Авдотья.

– Седенькая такая. Я ее раньше не видала. Голос тихий да добрый. Вчера ввечеру пришла к моей хате и молочка грудного попросила. Говорит, глаза у нее больные. Промыть. Ты ж заешь, я младшенького еще кормлю.

– И ты дала?

– Да нет. Чужому человеку? Все знаю, нельзя так.

– А бабка?

– Даже не разозлилась. Сказала, все правильно я делаю. О детях забочусь. Мол, проверяла она меня. Но и о муже позаботиться не грех. Спасать его там надобно. Ну и про ребеночка мне присоветовала.

– А ты?

– Разозлилась я на нее и схватила вилы. Я как раз сено на дворе сушила, да переворачивала. Швырнула их в забор. Она враз и сгинула.

– Правильно сделала, – задумчиво произнесла Авдотья.

– Оно так. Да все равно, тошно мне. Утешь. Скажи, что у Николы все хорошо.

– Не буду ничего говорить. Сама посмотри, – ведьма пододвинула ей чашку.

Галя наклонилась над глиняной кружкой и расцвела.

– Вот же он мой гарный хлопчик. Гляди. Сидит где-то за столом. Еды навалом. И Грицко рядом. Так и уплетает за обе щеки.

– Теперь довольна? – ведьма отодвинула от нее кружку.

– Да, матушка. Возьми подарочек. Туточки яички. Сметанка опять же свежая.

– Говорила уже, возьму, когда вернется, – Авдотья поднялась и почти вытолкала настырную бабу на улицу.

– Ма, а почему вы яичек хоть не взяли? – широкое лицо Маланьи высунулось из спаленки.

– А ты иди сюда. Да посмотри сама.

Дочь, так же тяжело ступая как мать, подошла к столу. В кружке виднелся лес. В нем темноглазая черкешенка обнимала Николу.

Она откинула на спину тяжелые косы и сделала шаг к нему.

– Меня зовут Захрет, – тихо сказала красавица. – Я младшая дочь бея Исмаила.

– Зачем звала? – поинтересовался Никола.

– Предупредить хочу. Не верь отцу. Не люди они, а звери. Заманят вас в лес и убьют. Ограбят. Тем и живут. Оттуда все богатство бея.

– Почему я должен тебе верить? – пожал плечами Никола.

– Нравишься ты мне, – черкешенка в два шага оказалась рядом с казаком и бросилась ему на шею. – Очень нравишься.

– Погодь, – растерявшийся Никола попытался мягко отстраниться.

– Возьми меня женой. Укради, – продолжала жарко шептать девушка, обвивая его шею руками.

– Да женат я, – казак увернулся от поцелуя.

Не то чтобы черкешенка ему не нравилась. Но уж слишком бурным был ее напор.

– Ну и пусть, – руки девушки спустились ему на грудь, прошлись по широкому воротнику свитки и добрались до пуговиц. – Я буду второй, третьей женой. Наши законы дозволяют.

Никола хотел ответить, что у них законы совсем другие. Но глаза девушки были так близко. Она так нежно, так умоляюще смотрела на него. Его сердце дрогнуло.

– Мы бросим все. Уедем прямо сейчас, – красавица справилась с пуговицами и свитка распахнулась. Рушник лежавший за пазухой, упал под ноги Николе.

– Что это? – девушка отшатнулась, отступая назад. Будто не рушник, а пес цепной неожиданно встал между ней и казаком.

– Это, – Никола никак не мог найти подходящее слово. Мысли спутались в голове, как нитки в клубок.

– Не помешал? – голос Грицко щелкнул плетью.

– Андрюха, ты?

– А то кто ж, – казак подошел, провожая взглядом, убегающую в лес черкешенку. Он поднял рушник и протянул его другу. – На и застегнись. А то хозяева наши подумают чего.

– Она сама, – сказал Никола, исподлобья глядя на Грицко. – Богом клянусь, у меня и мыслей никаких не было.

– А я че всегда вам говорю. Бабы сами все решают. И мыслей сразу никаких. – Грицко хлопнул друга по плечу. – Пойдем, я тебя господин помощник атамана до дому провожу. А то выглядишь ты как-то не в себе.

Писарь пробирался по редкому лесочку за мостом поминутно оглядываясь по сторонам. Он то ли искал кого-то, то ли прятался от чего-то.

– А вот и наша дорогая потеря, – сказал кто-то рядом.