Ущелье

– Не могу я отказывать, – едва слышно прошептала незнакомка.

– Много я про тебя слышала, да ни разу не видела, – Антонина силилась разглядеть ускользающее лицо женщины. – Ну да ладно. Выбраться мне отсюда надобно. Потому руки развяжи, и отек на голове убери. Не хватало еще в обморок грохнуться.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – вздохнула женщина.

– Знаю, – Антонина потерла освободившиеся запястья и провела рукой по холодному лбу. Отек от удара послушно уменьшался под ее рукой, открывая глазу возможность видеть. – Еще как знаю, – усмехнулась она, поднимаясь на ноги. – Не просто знаю, а ведаю, – четко произнесла она скорее для себя, чем для растворившейся в сумраке пещеры незнакомки.

1840-й год

В хате было темно и только фитиль в плошке с маслом тускло помигивал на столе.

– Маланья, доча, проснись, – ведьма трясла девушку, не понимавшую, чего от нее хотят.

– Что-то случилось? – спросила Маланья, не открывая глаз.

– Пока ничего. Но, если и дальше будешь дрыхнуть, не дождешься суженного из похода.

Последние слова матери заставили подскочить девушку с кровати и раскрыть заспанные глаза.

– Что с девками любовь делает, – покачала головой Авдотья, не обращая внимания на покрасневшую от смущенья дочку.

Она поманила ее в горницу, где на столе веером рассыпались гадальные камешки.

– Тебе лететь, тебе и просчитывать, – Авдотья спокойно уселась на лавку. Словно не будила она только что дочку, а на дворе была не ночь, а день.

Девица послушно подошла к столу. Сгребла в горсть камешки и, легонько встряхнув, бросила их обратно. Проделав это три раза, Маланья вытащила из середины обточенный кусочек базальта и показала матери.

– Гляди, все одно выпадает.

Руна на камне, обозначающая переход, полыхнула красным.

– Не самое плохое предсказание, – сказала мать. – Переход может быть не только в мир иной, но и как новый этап в жизни.

– Ага, – дочь недоверчиво посмотрела на нее. – Говори, что делать, чтоб этот переход для Максима путем в могилу не оказался.

– Ты не торопись, присядь, поговорить надо, – задумчиво сказала Авдотья, глядя на дочь.

– Маманя, вы же сами говорили, что опасности Максим, – недоуменно протянула Маланья.

– Сядь и слушай, с кем дело иметь будешь, – цыкнула на нее ведьма.

Дочь села на лавку, недовольно хмуря густые брови.

– Ну и характерец, – покачала головой женщина. – Глядишь на меня будто сыч, – она вздохнула, собираясь с мыслями. – Так вот, может годков двести, а может и триста назад, когда сюда только начали вольные люди переселяться, вместе со всеми приехала женщина по имени Марфа. И жила она себе, горя не знала: деток вырастила, мужа по-хорошему схоронила. И тут умирать ее соседка стала. Марфа, добрая душа, хоть и сама уже старухой была, но пошла помогать немощной. Негоже, когда человеку на смертном одре и кружки воды никто не подаст. Так?

– Так, – кивнула Маланья, не понимая, куда клонит мать.

– А старуха-соседка, кажись, только ее и дожидалась. Лишь получила из рук Марфы стакан воды и преставилась. А Марфу словно неведомая сила с ног свалила, закрутила и понесла. Очнулась старушка в лесочке неподалеку. В руках травы ей собранные. В голове знания полученные.

– Тяжело непосвященному человеку силу нашу принимать, – понимающе кивнула дочь.

– Правильно сказала, но видать у соседки-ведуньи выбора другого не было. В общем, Марфа стала травницей. Людям помогала. Лечила всех понемножку. А однажды…

Марфа уже готовилась спать, бросила лоскутное одеяло на печь и подошла, чтобы задуть лучину. Громкий стук в дверь заставил ее вздрогнуть.

– Кого принесло? – довольно недружелюбно спросила она. – Обретенный дар помогал зарабатывать на вполне сытую жизнь, но взамен лишал покоя даже ночью.

– Помоги, матушка, – прозвучал сочный бас. – Сын помирает.

Старуха вздохнула и, накинув длинную до полу шаль, пошла открывать дверь. На пороге стоял купец, челноком нырявший от казаков в Россию и обратно. От лихих людей держал он охрану. А с собой, приучая к делу, возил еще безусого сына.

Марфа довольно улыбнулась. Купец был небеден. Значит, расплатится монетой, а не куском холстины или мерой зерна. Но когда пришли в хату к больному, она в ужасе попятилась от бредящего мальчишки. Он весь был обсыпан язвами. Судя по всему, жить парнишке оставалось считанные часы. Не желая неприятностей, она честно сказала об этом отцу.

– Значит, облегчи его страдания напоследок, – прослезился здоровый бородатый мужик и выскочил из хаты.

Эта задача была полегче. Колдунья притащила засушенные с лета травы. Сделала отвар. Хозяйка хаты, молчаливая добрая женщина, помогла ей обмыть больного и напоить обезболивающей настойкой. Мальчишка перестал метаться и, открыв глаза, ухватил старуху за руку.

– Батяня, – зашептал он, – есть там золото и серебра немерено, но она не отдает.

– Конечно, есть миленький. – Марфа вздохнула, понимая, что парнишка отходит и пора звать священника. А ей надо убираться отсюда, пока местный поп не прогнал прочь кадилом.

Но мальчишка, так вцепился ей в руку, что разжать пальцы не было сил.

– Иди, купца позови, – обернувшись, сказала ведунья хозяйке хаты, – Помирает, пусть священника ведут.

Женщина выскочила из домика. А парнишка, улыбнувшись, разжал сведенный судорогой кулак левой руки.

– Тебе, батяня, нес, – он вложил Марфе в ладонь тяжелую монету из желтого металла, – Видишь, будет из меня хороший купец.

– Будет, будет, – зачастила Марфа. – Где ж ты взял это, красавец?

– День пути… ущелье… Все как сказывали, – прошептал слабеющий парнишка, отпуская руку.

– Сыночек, – купец заскочил в хату и Марфа, воспользовавшись моментом, отошла от лавки.

– А ну погодь, – тяжелая рука легла ей на плечо в сенях.

Старушка оторопела, увидев здорового бородатого помощника купца. За кушаком на поясе у него висел небольшой топорик красивой работы, предназначенный явно не для колки дров.

– Я… того, – забормотала травница, понимая, что сейчас у нее не только заберут монету, но еще и накостыляют по шее за воровство.

– На вот, за работу, – детина сунул ей пару денежек, разжимая капкан на плече.

– С-спасибо, – старушка почти в пояс поклонилась мужику.

– Опять ворожишь? – дверь в сени открылась. На пороге, хмурясь, стоял деревенский батюшка.

– Да я токмо травки, – бабка скользнула к выходу, – и к тому же сама сказал за вами послать.

– Да ну? – искренне удивился священник, крестя бабку занесенной для удара рукой. – Тогда поди с миром и боле гадостями своими не занимайся.