Ушли клоуны, пришли слезы…

— …Лангфрост прожил более двух лет в пансионе этой неряхи Майзенберг… В гамбургском институте начали работать над вирусом против рака груди семь лет назад. И уже примерно пять лет политики и военные сверхдержав знают, что необходимо вырваться из атомной спирали и найти подходящее оружие для Soft War, не так ли? Наше правительство дало указания своим людям три года назад. Считанным людям. И среди них — Лангфросту…

Мы с тобой много пережили, Ян, думала Норма. Ты потерял жену, а я Пьера и моего мальчика. Как трогательно внимателен ты был ко мне последнее время. Не задавая ненужных вопросов, почувствовал, что у меня на душе. Там, в Симьезе, в Ницце, в парке с лимонными деревьями и цветочными клумбами. О чем ты мне рассказывал? О римских руинах. О термах. О музее Матисса. О картинах Шагала. «Авраам оплакивает Сарру»… Мне что, тоже оплакивать тебя, Ян? У меня нет больше слез…

— …вы заходили к этой Майзенберг. Она жаловалась вам на то, что Лангфрост постоянно куда-то исчезал. Считала, что он обманывает ее с другими бабами… А ему приходилось очень много предпринимать, когда в работе группы профессора Гельхорна наметился несомненный прогресс… и не только там. И в «Еврогене», в Париже, например, где работал Патрик Рено…

Ты тогда зашел в церковь, а я ждала тебя снаружи, сидя на каменной скамье… Помню маленькую ящерицу с ее древними мудрыми глазками. Я подумала тогда, что ей все известно — и о твоих печалях, и о моих, а потом откуда-то возник толстяк священник, пожелавший утешить меня. А я на него накинулась с бранью. Выйдя из церкви, ты сразу понял, что со мной происходит, сразу… Неужели ты притворялся, лгал, изворачивался? К нам тогда подбежал еще мальчишка-оборвыш, клянчивший десять франков. Ты дал ему двадцать. Места дивные, сказал ты, а мир отвратителен. Это ты сказал в ресторане «Лазурное небо»… Неужели все это притворство, фальшь, комедия, неужели ты с самого начала обманывал меня и использовал в своих целях? За что?!

— …Лангфрост спас вам жизнь в самый последний момент, когда вы лежали на постели, а этот Антонио Кавалетти из «Генезис два» выстрелил в вас и промахнулся. Просто страшно подумать… Какой все-таки Лангфрост молодчина!..

Утро в аэропорту… Ни души… Тишина… Никогда я не испытывала такого чувства полной умиротворенности… Я подумала, что мы оказались в мире, где оживают сказки, в мире, где возможно счастье для двоих, счастье на вечные времена…

— …Лангфрост жил как бы на содержании у Майзенберг… Трудно себе представить, какой образ жизни приходится вести иногда агентам спецгрупп. В тот самый день Лангфрост оказался в цирке «Мондо»… Его людей кто-то предупредил… И одновременно ввел в заблуждение! Вот почему Лангфросту не удалось ничего предотвратить. Помните, как он ворвался в вашу телефонную будку?..

Когда я впервые пришла к тебе, в твою квартиру, ты читал своей дочурке сказку Оскара Уайльда… А в воскресенье мы вместе с Елей прокатились на прогулочном теплоходе… И она рассказывала мне о черепахе и об атолле Бикини… А потом ты подарил мне книгу, подробно рассказывал все о ДНК… А потом мы уже готовы были поцеловаться, сблизиться… Может ли он оказаться таким негодяем? Такой человек, как Ян? А что если может, подумала Норма. И испуганно подняла голову.

— Что вы сейчас сказали? — спросила она.

— Лангфрост — один из тех, кто нес гроб.

— Когда они украли у программы «Мир в кадре» пленку со съемками похорон, я подумала, что из-за него, но пленку украли в «Премьер шен» и в «Теле-2» тоже. А там Лангфрост не появлялся. Пленку похитили по другой причине?

— Скорее всего, существует и другая причина, — сказал Сондерсен.

— Спрашиваете: какая?

Она посмотрела на него со стороны. Лицо его потемнело от усталости.

— Вот уже и Франция, — сказал он. — Где-то здесь, на побережье, сорок два года назад молодые солдаты вскарабкивались на дюны. Американцы, англичане, французы и канадцы. Тысячи из них погибли. Но приказ они выполнили и своего добились. Вместе с Советами они разгромили нас и выиграли войну. Тогда они были союзниками и друзьями. А сегодня, — Сондерсен отвернулся, словно ему стало стыдно. — А сегодня… — повторил он очень тихо.

27

Самолет приземлился на аэродроме и вырулил на одну из отдаленных стоянок. Было ровно семь часов тридцать минут утра. По летному полю промчался и резко затормозил у трапа черный «пежо». Солнце стояло уже довольно высоко, и в его свете все самолеты в Орли, все здания, радарные установки и бензозаправщики казались позолоченными. Опять прекрасный осенний день, подумала Норма, вышедшая из самолета вместе с Сондерсеном. Из машины выскочили двое, и старший из них подбежал к Сондерсену. Он сразу представил его Норме.

— Это комиссар Жак Коллен из Полис жюдисьер. Я уже говорил вам, это коллеги нашего ФКВ.

Коллену за шестьдесят, он маленького роста, с морщинистым лицом и удивительно молодыми глазами.

— Мадам, счастлив познакомиться с вами. Я всегда восторгаюсь вашими репортажами.

— Вы очень любезны, мсье.

Второй достал из машины небольшой чемодан и тоже подошел к ним.

— Инспектор Брайтнер из ФКВ, — сказал Сондерсен.

— Ваши вещи, фрау Десмонд, — Брайтнер поставил чемодан перед Нормой. — Надеюсь, медсестры в Гамбурге выбрали подходящие.

— Не сомневаюсь. Благодарю вас.

— Летчики получили указание диспетчера оставаться на стоянке, — сказал Сондерсен.

— Да, — кивнул Коллен. — Должен, однако, предупредить, что эти трое исчезли.

— Исчезли… — протянул Сондерсен, не зная, что и подумать.

— Как сквозь землю провалились, — сказал Коллен. — Иначе не скажешь.

— Исчезли?

— По пути в Ниццу. Оторвались от моих ребят и улетели самым первым рейсом. В шесть тридцать утра. Когда мы передали в Орли их имена на пульт регистрации, самолет уже поднялся в воздух. Фатально!..

— «Если дело имеет малейший шанс провалиться, оно провалится», — сказала Норма.

— Сами себя цитируете? — спросил Сондерсен.

— Нет. Закон Мэрфи.

— Позора не оберешься, — сказал Коллен. — Я сообщил в Ниццу, в аэропорт и в полицию данные на всех троих. Поднял своих людей по тревоге. Они будут их преследовать по пятам. Так что далеко им не уйти.

— Но как им все-таки удалось улизнуть? — спросил Сондерсен.

Коллен пожал плечами.

— Когда работаешь с идиотами… — он пожевывал потухшую сигарету «голуаз».

— Идиоты и у нас не перевелись, — сказал Сондерсен. — В чем, в чем, а в них недостатка нет. Так как же им удалось?

— В доме на улице Ришелье, в котором живет Рено, есть подземный гараж, припоминаете? — Жак Коллен оказался живчиком и постоянно жестикулировал. — Конечно, я послал моих ребят в подвал. Когда те трое вышли и уехали, мои — за ними. До самого госпиталя де Голля. Машину Рено сразу пропустили на территорию, у них пропуск. А моих задержали. Пока они предъявили удостоверение, прошло не меньше минуты. Этот госпиталь — целый микрорайон. То и дело подъезжают и отъезжают санитарные машины, машины «скорой помощи» и прочие. Вот в одну из таких санитарных машин они и пересели… Теперь она стоит на стоянке перед аэровокзалом.

— Что ж, тогда вперед, в Ниццу! — сказал Сондерсен. — Вы с нами, мсье Коллен, не так ли? Брайтнер вернется в Гамбург. — Увидев первого пилота, высунувшегося в окно, крикнул ему: — Свяжитесь с диспетчером. Пусть даст вам курс на Ниццу!

— О’кей.

28

И снова они в воздухе.

Норма освежилась и переоделась в туалете. В салон она вернулась в ярком цветастом платье и белых туфлях.

— Устали? — спросил Сондерсен.

— Энергии мне не занимать, — для вида обиделась Норма.