Усколзающий ангел

– Забудьте об этом изверге!
– строго приказала герцогиня.
– Вы больше не должны бояться его, так как он никаким образом не сможет больше влиять на вашу жизнь. После некоторого молчания Ула произнесла едва слышно:

– Но... что... станет со мной... когда я больше не смогу... быть полезной его светлости?

– Я уже думала об этом, - ответила герцогиня, - и решила спросить у него, не можете ли вы в будущем переехать жить ко мне. Возможно, жизнь в деревне немного скучна, но я уверена, даже если вы покинете Равенторп-хауз, все ваши воздыхатели будут приезжать ко мне в Хэмпстед не в силах находиться вдали от вас, дорогая.

Ула радостно вскрикнула.

– Вы правда предлагаете мне это? Вы... действительно хотите, чтобы я жила у вас? Или это просто... любезность с вашей стороны?

– Я буду очень рада приютить вас у себя, - сказала герцогиня, - но у меня такое предчувствие, что вы в самое ближайшее время выйдете замуж.

Ула покачала головой, но герцогиня решительно заметила:

– Вне всякого сомнения! Больше того, я сочту за личное оскорбление, если после того, как я с помощью внука сотворю новую звезду на светском небосклоне, по крайней мере дюжина достойных молодых людей не явятся к нам и не положат к вашим ногам свое сердце.

Герцогиня говорила так убежденно, что Ула не выдержала и улыбнулась.

– Уверена, ничего подобного не произойдет, - сказала она, - но как было бы здорово услышать хотя бы... одно предложение.

***

В этот первый вечер на приеме предложений руки и сердца не последовало. Но Ула, одетая в прекрасное новое платье, выслушала множество комплиментов в свой адрес от гостей герцогини.

Большинство из них было знакомо с матерью девушки, и все без исключения помнили тот переполох, который вызвала леди Луиза, сбежав со своим возлюбленным накануне назначенной свадьбы с герцогом Эйвоном.

До начала приема Ула опасалась, что некоторые из знакомых герцогини начнут осуждать и критиковать ее мать, и в этом случае ей было бы трудно оставаться учтивой по отношению к ним. Но все гости в один голос говорили девушке, какой красавицей была ее мать и какое мужество она проявила, выйдя за любимого человека, а не за герцога, выбранного ей отцом.

– Она очень отличалась от всех своих сверстниц, - сказала одна дама, - и вы, моя дорогая, очень похожи на нее.

– Чем же была мама не похожа на других?
– спросила Ула.

Дама, помолчав немного, ответила:

– Наверное, главное заключалось в том, что Луиза являлась олицетворением самой доброты, и мы, несмотря на ее превосходство в красоте, нисколько не завидовали ей.

Улыбнувшись, она пояснила свои слова:

– Луиза всегда была готова поделиться всем, даже своими поклонниками, с девушками, которым меньше улыбнулась судьба. Просто нельзя было не любить такого отзывчивого и доброжелательного человека.

После всех тех жестоких и злых слов, которые говорили о ее матери дядя и тетка, Ула, слыша это, почувствовала разливающееся по сердцу тепло.

Девушка обратилась к даме, первой заговорившей с ней:

– Огромное спасибо за ваши добрые слова. Жаль только... что мама не слышит вас... Она была бы... очень рада.

Все задавали Уле один и тот же вопрос: "Была ли ее мать счастлива по-настоящему счастлива? Не сожалела ли она о своем поступке?"

– Мама и папа были самые счастливые люди на свете, - ответила Ула.
– А по поводу сожалений мама постоянно повторяла, что благодарит Господа, познакомившего ее с папой и давшей ей мужество бежать вместе с ним.

К концу приема герцогиня получила с десяток предложений на обеды и ужины с непременным требованием привести с собой Улу. И обещания прислать приглашения на намеченные на самое ближайшее время балы.

– Несомненно, вы имели огромный успех, дитя мое, - сказала герцогиня после того, как ушел последний гость, и они остались с Улой вдвоем в украшенной цветами гостиной, в которой проходил прием.

– Мне было очень приятно слышать те добрые слова, которые говорили ваши друзья о маме, - сказала девушка.

Посмотрев на герцогиню, она после некоторого молчания добавила едва слышно:

– Я... вела себя так... как вы хотели?

Я нигде не... ошиблась?

Герцогиня положила руку ей на плечо.

– Моя дорогая, вы были безукоризненны, - сказала она, - и я очень горжусь вами.

– Может быть, вы просто хотели успокоить меня, ваша светлость? продолжала настаивать Ула.

Пожилая дама поняла, что постоянные побои, ругань и упреки, которые доставались Уле в Чессингтон-холле, лишили ее уверенности в себе.

– Знаете, милочка, - сказала герцогиня, когда они, покинув гостиную, стали подниматься по лестнице, - вам необходимо позаимствовать у моего внука хоть чуточку его самоуверенности. Дрого всегда убежден, что поступает правильно, а это, на мой взгляд, в наше время является очень ценным качеством. Затем она добавила насмешливо:

– Особенно в обществе, в котором любой поступок и любое слово кто-нибудь да раскритикует. И в таких случаях крайне неразумно обижаться на это.

– Я поняла, что вы хотите сказать, - ответила Ула, - но я просто не верю, что могу быть такой красивой... иметь такой успех... как вы говорите. Герцогиня рассмеялась.

– Это в высшей степени ошибочная точка зрения! Вам следует научиться глядеть на всех свысока и говорить: "Если кому-то я не нравлюсь, вам все равно придется принимать меня такой, какая я есть!"

Ула рассмеялась вслед за ней.

– Сомневаюсь, что когда-либо смогу стать такой.

– Над чем это вы смеетесь?
– послышался голос у них за спиной.

Оглянувшись, женщины увидели появившегося в холле маркиза.

– Как прошел прием?
– поинтересовался он.

– И ты спрашиваешь?
– ответила герцогиня.
– Твоя протеже имела огромный успех, но ей с трудом верится, что все услышанные комплименты были искренни.

Маркиз взглянул в оживленное, раскрасневшееся личико Улы, перевесившейся через перила, и решил, что во всем Лондоне не сыскать такой необыкновенной красоты.

Он похвалил себя за чрезвычайную проницательность, позволившую ему разглядеть потенциальные возможности девушки, когда он впервые встретил ее на проселочной дороге.

Направляясь к себе в кабинет, маркиз удовлетворенно размышлял как ему сегодня днем удалось разжечь любопытство членов Уайтс-клуба.

Войдя в кофейный салон, он сразу же занял по праву перешедшее ему от Красавчика Бруммела знаменитое место под сводом окна, выходящего на Сент-Джеймс-стрит.