Усобники
Шрифт:
Зейнаб рассмеялась:
– Эти воины привезли себе жён. Они взяли их в Балканских горах. Болгарки родят им сыновей, будущих воинов. Степь воспитает из них славных богатырей, и, когда у них пробьётся первый волос в усах, они вскочат в сёдла и поскачут, куда поведут их тысячники, и привезут оттуда себе жён. Те будут рожать им татарских детей, чтобы не ослабевала сила ордынских сабель…
Ярославский князь подчас думал, что он приехал к Ногаю напрасно. Хан просто не замечал князя Фёдора. По утрам Ногаю подводили коня, он садился в седло и до полудня уезжал в степь. И
– Ты не знаешь моего отца, до его сердца достучится только терпеливый…
Близилась осень. По утрам холодало. В открытый полог шатра редко заглядывало солнце, но степь виделась далеко. В стороне, где было днепровское гирло, заросли камыша и плёсы, начала сбиваться в стаи дикая птица, готовилась к перелёту в дальние края. Со свистом взлетали дикие утки, клином тянулись гуси, журавлиный крик повис в небе.
Пробудился как-то князь, а на траве первая изморозь, белый мучной налёт.
– Вот и зима, — сказал Фёдор, — видно, сидеть мне здесь до тепла.
Он подолгу смотрел в небо. Теперь оно чаще было затянуто тучами и брызгал дождь. Фёдору становилось грустно. Скоро снега завалят степь, и дорога на Русь до весны будет заказана. А дома бабы уже вовсю топят печи, в хоромах жарко, а здесь, в шатре, от жаровни какое тепло! Ко всему от конины и кумыса в животе урчит. Сейчас бы щей горячих с кислой капустой да квасу ядрёного!
Но вот заглянул в шатёр мурза:
– Э, конязь Фёдор, хан зовёт!
Ногай восседал на высоких кожаных подушках в одиночестве, скрестив ноги калачиком, и свет жировой плошки освещал его широкоскулое лицо с приплюснутым носом. Он смотрел на князя сквозь щёлочки глаз.
Ярославский князь поклонился.
– Садись, Фёдор.
И Ногай замолчал. Безмолвствовал и князь. Выждав время, Ногай заговорил:
– Ты приехал с Зейнаб?
– Она здесь, хан, в твоём кочевье.
– Кхе. Я знаю. Я хотел услышать об этом от тебя, конязь.
– Она ждёт, когда ты позовёшь се.
– Разве ей мало внимания уделяют женщины Орды?
– Зейнаб довольна.
– Я слышал, конязь, ты рвёшься в Урусию?
– Истинно, хан, я так давно покинул удел.
– Твой удел — лесной край. Почему урусы любят лес? Чем он лучше степи? Разве здесь мы не из одного казана едим и не из одной чаши кумыс пьём?
– Великий хан, степь всегда несла русским беды. Набеги и разруха — всё со степи. Вам, кочевникам, степь — ваш дом.
– Кхе. Ты говоришь истину. Мы — дети степи. А скажи мне, Фёдор, отчего вы, урусские конязья, грызётесь между собой?
Фёдор хотел ответить, что и ханы друг другу враги. Вот и Ногай подослал убийц к хану Золотой Орды. Но промолчал, а Ногай, прищурившись, заметил:
– Ты приехал сказать мне, что вы, удельные конязья, не любите великого конязя Димитрия? Но я дал ему ярлык…
– Дмитрий коварен, он обманывает тебя.
– Кхе!
Ногай ещё больше прищурился, и на его лице мелькнула коварная усмешка:
– Я верю тебе, Фёдор. Когда отвоют метели и в степи появится первая трава, наши кони отъедятся и мои воины затоскуют,
я пошлю с тобой тумен.Не успел ярославский князь ответить, что это будет нескоро, как Ногай снова сказал:
– Я позову тебя, Фёдор, когда мои воины поскачут на Русь.
Ногай мог подтвердить ярлык на великое княжение, но Ногай мог и отнять его. Тогда он пошлёт против Дмитрия орду.
Позвал великий князь воеводу Ростислава и спросил:
– Как мыслишь, Ростислав, когда ожидать татарского набега? Ведь не в гости ярославский князь к Ногаю отправился!
– Да уж не на кумыс. Коли до осени не накинулись, то надобно ждать будущего лета, когда конь татарский откормится.
– Я с тобой согласен.
– Княже, почто бы Фёдору на тебя недовольство таить?
– Городецкого князя происки, я так думаю.
– Я-то мыслил, притих Андрей.
– Дай-то Бог!
Воевода потоптался, не решаясь сказать, но Дмитрий спросил:
– Что ещё, Ростислав?
– Слышал, тверской князь Михаил женится на Ксении?
– Какой Ксении? Уж не Бориса ли Ростовского дочь?
– Она самая.
– Видел её, будучи в Ростове. Она с сестрой Анастасией, когда та ещё женой Андрея не была, обедню в храме стояли.
Воевода откашлялся в кулак.
– Ещё чего, Ростислав?
– Мыслится мне, княже, не стало великой княгини Апраксии, а жизнь-то продолжается.
– Ты это к чему?
– Я вот сказываю: может, и тебе, княже, жену в хоромы ввести?
Дмитрий удивлённо посмотрел на воеводу:
– Эко тебя, Ростислав, попёрло. Да жена-то мне к чему? Не молод я годами, не жеребёнок-стригунок, какой в табуне взбрыкивает. А на потеху люду стоять под венцом? Нет, Ростислав. Меня иные мысли гложут. Пора мне покоя в келье искать.
Воевода отшатнулся:
– Пустая речь твоя, княже. Начал за здравие, а кончил за упокой. Вон о кознях Фёдора Ярославского заговорил, так и думай, как бы козней его поберечься…
Усмехнулся Дмитрий:
– Твоя правда, нам княжьи распри покоя не дают. Как-то во сне явился ко мне отец, Александр Ярославич, и спросил: «К чему ты, сыне, за великий стол держишься?» Вот я, воевода, и думаю: к чему? Княжить бы мне ноне в Переяславле-Залесском, заводить сети в Плещсевом озере. Поди, помнишь, Ростислав, какая там рыба ловится?
Воевода рассмеялся:
– Наша переяславльская сельдь всем сельдям рыба. Особенно солёная. А свежая в пироге подовом.
– Вот видишь, а ты спрашиваешь, отчего на покой!
Разговор изменился:
– Не Зейнаб ли потянула Фёдора к Ногаю? Не взыграла ли в ней кровь татарская?
– Погодим, княже, чем всё обернётся…
Ушёл Ростислав, а князь Дмитрий вспомнил сказанное им о женитьбе. Как можно без любви жениться? Древние мудрецы утверждали, что влечение мужчины к женщине — это поиск двух частей единого, и коли такое сыскивается, то это и есть настоящая любовь.
Вздохнул, промолвил:
– Апраксия, Апраксия, может, ты и была второй половиной?