Уст твоих бурный ветер
Шрифт:
– Элиза… - почти прошептала Тарона.
– Я помню твое имя, девочка.
Взглянув в ее горящие янтарные глаза, Элиза вздрогнула и поспешила вслед за размашисто шагающим Тилосом. Посланник не оглядывался.
Привал сделали, лишь когда сгустившаяся тьма окончательно скрыла землю. В Граше Элиза привыкла, что ночь наступает почти мгновенно. Но здесь, в саванне, небо после захода еще долго светилось каким-то мутным неярким светом. Элиза уже обратила на это внимание в предыдущие ночи, но спросить как-то не довелось. Теперь же, в отчаянной попытке рассеять тяжелую тишину, она попыталась выяснить у спутника причину.
– Пылевые облака в тропосфере, - буркнул Тилос, не поворачиваясь.
–
Его тон явно не располагал к новым вопросам, и девушка умолкла. Впрочем, ей и так оказалось не до болтовни. Ехать на лошади оказалось не слишком тяжело - Элиза уже приспособилась к тарсачьей сбруе - но все еще непривычно. Попона, прикрывающая круп смирной кобылки, норовила сползти вместе с всадницей, и ремни не слишком-то этому препятствовали. Тилос сидел на коне непринужденно, странно поджав пятки почти под самое седалище. Такой манеры ездить верхом Элиза еще не встречала, но любопытствовать не стала.
– Да уж… - сказал Тилос, когда они, устроившись на ночлег и стреножив коней, жевали сухое, как доска, вяленое мясо и затхлые лепешки.
– Куда ни сядь - всюду ежик. Тебя как, обрадует известие, что мы едем к тебе домой? В Тапар?
– В Тапар?
– Элиза не испытала никаких чувств, услышав давно позабытое название.
– Здорово… А зачем?
– Не обрадовало, - хмыкнул Тилос.
– Ну и ладно, делать все равно нечего. Я собирался оставить тебя у Тароны, но не вышло. Не там и не так встретились. Скажи-ка мне, умница-красавица, какую главную ошибку ты допустила в драке с той несчастной тарсачкой?
– Ошибку?
– растерялась Элиза.
– Ну… не знаю… Бараташ не успел показать, как из полного приседа фиксировать противника…
– Не то, - отмахнулся Тилос.
– Не успел и не успел. Потом научишься. А главная ошибка?
Девушка пожала плечами, не заботясь, разглядит ли Тилос ее в темноте. Оставить ее у Тароны? Ну и ну…
– Главная твоя ошибка в том, что ты вообще позволила втянуть себя в драку без нужды. Да, зачастую боя не избежать, но не в тот раз. Ты вышла победительницей, согласен, но всего лишь за счет внезапности. Та девица просто не ожидала сопротивления. Больше такое не повторится. Смотри, что получилось в результате. Во-первых, в следующий раз к тебе отнесутся куда серьезнее. Захватить врасплох симан Тароны уже не удастся. Теперь тебя если и ударят, то не рукой, а сразу ножом или саблей. Во-вторых, ты нажила себе врага. Думаешь, Хасара простит тебе публичное унижение? В королевскую охрану отбирают лучших, и теперь твоя противница опозорена в глазах подруг. И она найдет способ отомстить. Что она тебе сказала?
Пришибленная Элиза уставилась в невидимую во тьме землю.
– Что нож не удержу, - неохотно призналась она, - и что даже зайца убить побоюсь…
– А ты?
– Что она сама меня боится, аж дрожит…
– Ага, понятно, - вздохнул Тилос.
– Обвинить тарсачку в трусости - худшее оскорбление. Ну, милая, ты даешь… Ладно, давай спать. Нам нужно побыстрее добраться в Тапар, а отсюда даже до Граша не меньше трех недель верхами. Придется двигаться от источника к источнику, тот еще крюк.
– Тилос… - робко спросила Элиза.
– А зачем ты хотел меня у Тароны оставить? Она же тебя убить хотела, и меня, наверное, убьет…
– Тарсачки не воюют с детьми, - усмехнулся ее спутник.
– А ты по их меркам пусть и не ребенок, но в возраст еще не вошла. Выпороть тебя как следует -можно, до смерти запугать - милое дело, но убивать только за то, что ты со мной пришла? Нет, Тарона должна совсем от ревности обезуметь, чтобы на такое пойти.
– Но зачем?
– Ф-ф-ф… - судя по звукам, Тилос лег на спину и устраивался поудобнее.
– Как бы тебе объяснить… Видишь ли, неспокойно в последнее
– Ничего себе - безопасное… - Элиза вздрогнула.
– Тилос, а почему она тебя так ненавидит? Она… знает, кто ты? Сегодня она сказала, что ты посланник, но ведь это неправда!
– Эла, малышка, ты просто еще не разбираешься в женских чувствах, - голос Тилоса погрустнел.
– Я довел Тарону до того, что она с удовольствием прикончила бы меня, но вовсе не потому, что ненавидит. Она просто влюблена в меня по уши…
Песчаная пустыня, барханы из слежавшейся мелкой пыли. По верхушке одного из них петляет цепочка следов - ушастый тушканчик проскакал по своим делам. Сухой горячий ветер легкими порывами обдает лицо, пересохшие губы начинают трескаться. Конь недовольно пофыркивает - травы здесь нет и в помине, ближайшее пастбище в сотне полетов стрелы к востоку.
Юная тарсачка двенадцати или тринадцати лет учится стрелять из большого, не по росту, лука. У нее всего три стрелы, причем две явно сделаны самостоятельно: кривоватые, с грубыми каменными наконечниками, с наспех примотанным оперением. Она специально ушла подальше от кочевья, чтобы сверстницы не дразнили ее неумехой. Хилая и болезненная, она поклялась, что однажды превзойдет подруг во всем - и в стрельбе, и во владении саблей, и в скачках. Теперь каждое утро она бросает свой табун на попечение мужчин-пастухов и матери и отправляется в дюны - тренироваться. Но сегодня дело не идет на лад. Неловко спущенная тетива больно хлещет по руке, и на глазах выступают слезы боли. Потирая покрасневшую руку, девочка упорно снова и снова натягивает лук, целясь в воткнутый в ближайший бархан стебель, специально прихваченный в зарослях чертополоха.
Шорох осыпающегося песка заставляет ее вздрогнуть и схватиться за нож. Ни вазиты, ни бериуты не забираются в скудные и жестокие края на самой границе Великих Пустынь. Однако осторожность не помешает. А если ее выследили насмешливые подружки? Языкастая Зула не преминет растрезвонить, как упражняется хилячка Тара. Тогда… тогда…
На гребне бархана стоит заморенный на вид ослик с двумя тюками. Под уздцы его держит чужой мужчина, по виду - из северного Сураграша, а может, и настоящий северянин. Девочке трудно судить - она лишь раз видела купца из далеких сказочных Княжеств в сопровождении двух охранников-гуланов. Однако она напрягается еще сильнее и, напряженно сжимая нож и лук, начинает пятиться к коню. Как хорошо, что она не стала стреноживать верного Вихря… Единственная хорошая стрела с бронзовым наконечником остается лежать на песке рядом с мишенью. Стрелу жалко, но за ней можно вернуться потом.
– Ты неправильно держишь стрелу, - на тарси незнакомец говорит без малейшего акцента. Он оставляет поводья ослика и быстро спускается, почти съезжает по осыпающемуся песку.
– Ты должна брать ее двумя пальцами, легко, за самое основание, а не хвататься пригоршней, словно за палку. Дай, покажу.
Незнакомец поднимает с песка хорошую стрелу, как-то сразу оказывается рядом с оторопевшей Тароной и осторожно вынимает лук у нее из руки. Встав боком к девочке, он натягивает тетиву, так, чтобы она видела его хват.
– Понятно?
– спрашивает он.
– Попробуй сама.
– Я… мочь… сама… - Тарона плохо говорит на общем, и связывать слова в гладкую нить ей не хочется. Она не может понять, боится ли она северянина. В голове всплывают рассказы матери о беззаконных северных землях, где каждый мужчина может безнаказанно ударить или даже осквернить женщину. Девочка отступила почти к самому коню. Один рывок - и она умчится отсюда к матери. Но что-то удерживает ее. Может, единственная настоящая стрела в руках чужака?