Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Утопия в России

Нике Мишель

Шрифт:

На этом этапе важная роль досталась Н. Карамзину (1766-1826). Свидетель революционного хаоса во Франции, с подозрением относившийся к "химерам", он продолжал использовать старые утопистские ораторские приемы в своих похвалах Александру I. При этом Карамзин сочинял идиллии, создал неоклассическую "квазиутопию" Афинская жизнь (1793) и совершил переворот в паренетическом жанре своим Фролом Силиным, благодетельным человеком (1791), историей крестьянина (человека из народа!), который помог своей деревне пережить голод.

Преемственность и обновление: эта формула применима ко всей первой четверти XIX века.

1. Наконец явился Петр (Ж. Делиль, Послание о путешествиях (1765), фр.).

2. Voltaire, Histoire de la Russie sous Pierre le Grand (Предисловие к изданию 1759 г. в: Huvres historiques, Biblioth(que de la Pl(iade, 1968, p.1687).

3. Ср. Prince de Ligne, Lettres ( la marquise de Coigny, Desjonquiиeres, 1986.

4. A. Kopp, Changer la vie, changer la ville, U.G.E., 1975.

5. Даже если эти увлечения порой заканчивались разочарованием (как в случае Дидро; см. Monnier 1984), они играли важную роль в распространении утопизма в России.

6. Петр

настаивает на переводе основополагающего труда Мауро Орбини Il regno degli Slavi (1601), который будет осуществлен Феофаном Прокоповичем в 1722 году.

7 А. Бестужев, "О воспитании" (1798), И. Пнин, "Опыт о просвещении относительно к России" (1804), В. Попугаев, "О благополучии народных тел" (1802), Id., "О благоденствии народных обществ" 4807), А. Кайсаров, "Об освобождении крепостных в России" (1806), А. Куницын, "Изображение взаимных связей государственных ведений" (1817) в Русские просветители, 2 тт., М., 1966.

8. См. Лонгинов; Сиповский 1899; Пыпин 1916; Вернадский; Billington (библиография); Baehr 1976; Baehr 1992 (библиография).

9. В критической литературе это произведение известно как Дворянин философ. Аллегория; на самом деле "Дворянин философ" - зто псевдоним Дмитриева-Мамонова, которым он подписывал и другие свои сочинения.

10 От греч ((((((((((, - совет, рекомендация

11 Вышедшая в 1699 г. немецкая анонимная утопия Kцnigreich Ophir могла повлиять на выбор названия книги Щербатова (см. Святловский, 20-21) и на замыслы Тревоги.

12. См. его письмо И. Шувалову от 11 июня 1761 года в: Huvres historiques, Biblioth(que de la Pl(iade, 1968, p. 602.

13. Тредиаковский опирается в своих изысканиях на нормандского эрудита С. Бошара: см. Ж. Брёйар, И. Полуэктов, Василий Тредиаковский (1703-1769), Семюэль Бошар (1599-1667) и происхождение русских, La Revue Russe, 1994, n° 6, р. 45 - 58.

14. См. А. Шишков, "Сравнение Сумарокова с Лафонтеном..." в: Собрание сочинений и переводов, т. XII, СПб., 1828.

15. См. А. Шишков, ор. cit., т. XIV, 4, Ж. Брёйар указывает на то, что большинство "озарений" Шишкова было вдохновлено сочинениями Ш. де Бросса.

16. А. Сумароков, "Дифирамб I" в: Полное собрание всех сочинений, М., 1787, т. II, с. 137-138.

17. См. список переводов в: Сиповский 1909 - 1910; Святловский.

18. См. И. Лопухин, Рассуждение о злоупотреблении разума некоторыми новыми писателями в опровержением их вредных правил, М., 1780.

19. А. Сумароков, "Сон" в: Полное собрание всех сочинений, т. IX, стр. 280-281.

20. Оппозиция "мессианизм" (от Мессии) - "миссианизм" (от Миссии) взята из: Н. Бердяев, Алексей Степанович Хомяков.

Глава 4 БОРЬБА УТОПИЙ В XIX ВЕКЕ

"Коронованный утопист" (Александр I)

Царствование Павла I укладывается в следующую упрощенную схему: вернув политических ссыльных (в том числе - Радищева), пообещав реформы, Павел через четыре года предпринял попытку милитаризации общества на прусский манер, а также большую безуспешную авантюру - экспедицию казачьего корпуса, который должен был открыть для России врата Индии (об этом мечтал еще Петр).

С воцарением Александра I вновь набирает силу угасшая было в XVIII веке теократическая утопия. Только на этот раз она приобретает мистический, мессианский, а не церковный характер. Приход Александра, после мрачного окончания царствования Павла, был воспринят как Воскресение. "Новый Александр Великий" знаменует начало своего правления серией внутриполитических реформ, автор которых М. Сперанский чуть было не подарил России либеральную конституцию. Александр, потрясенный отступлением после Бородино и пожаром Москвы, терзаемый угрызениями совести (соучастник заговора против своего отца), решает подчинить политику религии. Его советники и соратники - масоны-мистики: Сперанский, великий законодатель, который хотел преобразовать русскую политическую жизнь "в духе Царства Божия"; князь А. Голицын, "законченный придворный" и "убежденный развратник", который был назначен прокурором Святейшего Синода, изучил по этому случаю Евангелия и обратился в синкретическое, "вселенское" христианство; Р. Кошелев, ученик Эккартсгаузена, связанный с издателем Вестника Сиона А. Лабзиным. Подражание Христу, Франциск Сальский, Тереза Авильская, Таулер, Франц фон Баадер, Юнг-Штиллинг (с которым Александр долго беседовал в 1814 году) становятся любимым чтением царя. В 1813 - 1814 годах он навещает моравских братьев в Гернгуте и Силезии, а также лондонских квакеров [Ley 1975, гл. 3; Пыпин 1916 - 1917]. Начиная с 1815 года Александр прислушивается к идеям баронессы фон Крюденер, которая под влиянием моравских братьев из Риги, немецких хилиастов, а также квиетизма Мадам Гюйон и Фенелона проповедует ("монархам и пахарям") возвращение к Христу и простой Церкви. Фон Крюденер убеждена в том, что Александру "от Бога предначертано освободить притесненные народы и стать во главе всех обновленных христиан" [Ley 1961, 447, 532]. Она - "вдохновительница" Александра, который видит в Священном Союзе "предвестие тысячелетнего царства". В 1816 году император поручает Голицыну, создавшему Министерство по делам религии и образования ("министерство утопической и религиозной пропаганды" [Флоровский, 186]), открыть Россию для иммиграции "пробужденных", хилиастов и других мистиков из Бадена, Вюртемберга, немецкой Швейцарии, Эльзаса, а также всех голодающих: за семь лет тридцать тысяч представителей "избранного народа" поселились в общинах близ Одессы, в Крыму и на Кавказе. Однако начиная с 1819 года схожесть чаяний "избранных" и революционеров (справедливость, равенство, свобода) "используется Меттернихом для того, чтобы перетянуть русского царя в лагерь консерваторов" [Ley 1975, 198, 249, 295].

Военные поселения Аракчеева (военного министра с 1808 года) станут воплощением консервативного государственного утопизма. Предполагалось "поселять солдат у государственных крестьян, строить деревни по регулярному плану, закреплять за этими деревнями землю, расквартировать там военные части, которые будут заниматься сельскими работами, не теряя при этом боевых навыков, подчинять эти

заведения специальным законам [в 1824 году их свод состоял уже из 20 томов] и единому управлению" [Lyall, 9]. Вывезенные из своих деревень крестьяне-солдаты (которым предписывалось брить бороды) должны были кормить солдат (с их семьями), которые работали в поле только в свободное от военной службы время. Женщины могли выходить замуж только за мужчин своего поселения. В "образцовом хозяйстве" Аракчеева женщины должны были рожать каждый год, предпочтительно мальчиков; если рождалась девочка, на семью налагался небольшой штраф [Мазур, 380]. Крестьянам это государственное рабство, разумеется, казалось свободой. В аракчеевских военно-земледельческих поселениях, вдохновленных статьей французского генерала Сервана (военного министра в 1793 году), примером австрийских колоний и, возможно, тех, которые описал Щербатов в "Путешествии в землю офирскую", в 1810 - 1857 годах на юге России, на Кавказе и в районе Новгорода жило несколько сот тысяч колонистов. В 1815 году даже просвещенные либералы типа Ф. Глинки видели в этом предприятии обещание счастливого будущего для русских солдат и крестьян. Меньше чем через десять лет неудача "казарменного утопизма" стала очевидной. В поселениях начались восстания, потопленные в крови. "Никогда ни террор, ни ужасы революции, ни коммунистические опыты, от анабаптистов до Бабефа, не осуществляли ничего даже отдаленно похожего на эти действия этого коронованного утописта, <...> корифея либералов Священного Союза!"1.

Народная молва "воскресит" Александра в образе святого старца, живущего в Сибири. Салтыков-Щедрин спародирует манию единообразия александровской эпохи в Истории одного города.

Голицын и Аракчеев представляют два лика вечной России - мессианский и полицейский.

Утопии декабристов

В 1822 году масонские ложи (петербургские ложи насчитывали десять тысяч братьев) распускаются, но их место занимают (как это предвидел Меттерних) тайные общества, организованные по образцу патриотического немецкого Тугендбунда, итальянских карбонариев или радикального польского масонства. Из этих тайных обществ выйдут аристократы-конституционалисты, которые в 1825 году предпримут попытку государственного переворота (декабристы). Соприкосновение с Западом во время войны с Наполеоном, тягостное сознание того, что Россия держит свой народ в рабстве, разочарование затянувшимися реформами - все это подталкивает тайные общества к активной (нередко "химерической") деятельности.

Одни видят путь преобразовния России в возобновлении строительства больших каналов; другие предлагают создать идеальное государство на полуострове Камчатка; третьи собираются основать на Украине свободную республику по образцу Платона [Семевский, 311, 379; Биллингтон, 265]. В 1817 году потомок вольтерьянца XVIII века М. Дмитриев-Мамонов создает вместе с М. Орловым Орден российских рыцарей, перенявший некоторые ритуалы тамплиеров и полагавший своей целью изменение режима, если потребуется насильственное. В программе Дмитриева-Мамонова и Орлова есть удивительные идеи: закрытие университетов, создание на их месте ботанических садов, музеев, обсерваторий. Россия представлялась им чем-то средним между британской монархией (было предусмотрено аристократическое представительство из двухсот пэров) и Новгородской республикой могущественной державой, сдерживающей турков, вобравшей в себя не только славянские страны (само название Польши будет под запретом) и Грецию, но и Норвегию ("гренландцы" должны были колонизировать Сибирь). На юге мечты Павла I должны были воплотиться в оккупации Индии и Персии [Биллингтон, 393-395]. Противоположную Ордену позицию тогда занимало общество, связанное с киевскими и варшавскими ложами. Девиз этого общества был "славянское единство", отсюда и его название - "Общество объединенных славян". Во главе общества стояли россиянин Борисов (в прошлом - основатель секты "пифагорейцев") и поляк Люблинский. Мечта "Объединенных славян" - федерация славянских республик по образцу Ахейской лиги. "Катехизис" общества так рисует будущее: "Ты еси славянин, и на земле твоей при берегах морей, ее окружающих, построишь 4 флота: Черный, Белый, Далматский, Ледовитый, а в середине оных воздвигнешь город и в нем башню просвещения. <...> В портах твоих, славянин, будет цвесть торговля и морская сила, а в городе, посреди земли твоей, справедливость для тебя обитать станет" [Семевский, 552].

Почти все будущие декабристы были членами тайного общества "Союз благоденствия", устав которого был проникнут общественным духом масонства и направлен на распространение добродетели с помощью личного примера, а также устной и печатной пропаганды. Проект конституционной монархии Н. Муравьева отчасти ориентировался на конституцию Соединенных Штатов и закладывал основы правового государства.

Однако Русская правда Пестеля, поклонника Мабли, Морелли, Бабефа, близка, скорее, к якобинской утопии с ее государственным централизмом. Проект Пестеля, сформулированный с исключительной строгостью, отвергает федерализм, упраздняет знать, клеймит "денежную аристократию" еще злее, чем феодальную. Клубы и частное образование запрещаются; православие главенствует, остальные конфессии должны отказаться от традиций, противоречащих православным (мусульмане, к примеру, от полигамии); запрещаются конфессии, управляемые из-за границы, и в первую очередь католичество. Проблема национальностей - предмет особого внимания. Польша сможет отсоединиться от России при условии принятия форм правления, идентичных российским. Воинственные горцы будут переселены в центральную Россию и ассимилированы. Все инородцы войдут в состав единого русского народа, русский язык станет государственным. Евреям будет предоставлен выбор: отказаться от всего, что мешает их ассимиляции, или покинуть Россию и образовать свое собственное государство в Малой Азии: это "исполинское предприятие" должно быть поручено самим евреям [Пестель, 52-53]. В этих планах не было ничего шокирующего в эпоху, когда Фихте предлагал выслать всех евреев в Палестину, а среди российских евреев начинала распространяться идея автономного государства в Крыму или в Азии2. Как бы там ни было, начиная с этого момента, "еврейский вопрос" на пару с "польским вопросом" занимает постоянное место в рассуждениях о будущем России.

Поделиться с друзьями: