Утопленник

— Ты что, якорь туда закинула? — прошептал Потап.

Анжела томно вздохнула, издала звук сладострастия, колени подогнулись выше, она сама вытащила ладонь, и пальцы медленно стали водить по розовому разрезу между ляжек. Она издала несколько слабых стонов и замерла. Потап в упор рассматривал лицо жены: пухленькие губки в сиреневой блестящей помаде, узкие ноздри маленького аккуратного носика, розовый язычок между великолепных белых зубов. Его глаза опустились — ореол соска выбивался из-под лямки ночной рубашки. Потап почувствовал невероятное возбуждение и влечение к своей жене. Он поцеловал её в нижнюю губу. Но Анжела неожиданно выдохнула, и Потап, наморщив нос, отвернул лицо, не в состоянии выдержать ураганного перегара. И всё-таки он перевернул жену на живот, подогнул её колени, стараясь придать форму лягушки и приподнять, собрался заняться с ней сексом.

— Дьявол, она даже не будет завтра помнить. Пьяная овечка.

Потап передумал, сел на край кровати, ладонью провёл по простыне, пальцы нырнули под подушку и натолкнулись на что-то твёрдое. Это ещё что? Потап приподнял край: пустая бутылка из-под водки и, параллельно прикасаясь, лежал толстенный фаллос из секс-шопа.

Потап встал с кровати, накинул на плечи халат и минут пять не мог оторваться от жены, не понимая, что с ней происходит, безмерно удивляясь прямо каким-то экспоненциальным изменениям Анжелики.

Сколько он её знает, водку Анжела выпила впервые только два дня назад, и только рюмочку. Её всегда воротило от запаха спирта. А эта чёртова игрушка — Потап с отвращением взглянул на длинный секс-имитатор — это что-то из другого мира. Это не может быть мыслимо рядом, ни на микрометр с образом Анжелы. Иначе — он совершенно не знает собственную жену. Да, но он часто — постоянно — любовался из офиса своей женой через секретные видеокамеры. Слышал, о чём и с кем она разговаривает. Она не знает, что он за ней следит. Находясь наедине с собой, люди часто становятся не теми, кем выглядят в обществе. Но Анжела — Потап не мог налюбоваться ею, как она была прекрасна, даже если оставалась одна. Он ни разу не видел, чтобы она даже мастурбировала. Она дожидалась его и жадный секс только с ним. Анжела — невероятный пример любой матери.

Но тогда — что сейчас перед его взором?

Потап свёл брови к переносице, глубоко вдохнул, подумал, что водкой, возможно, напилась из-за похорон бабки, переживала. Да ещё гроб опрокинули. А ещё, наверное, как-то узнала, что погибла Римма. Но другое, возле пустой бутылки?.. Это… Потап почувствовал приступ ревности, пожал плечами. Он ещё раз с грустью и сожалением — как жаль, что Анжелика не принадлежала ему изначально — осмотрел комнату. Взгляд остановился на шикарном букете возле панорамных раздвижных дверей на балкон. Потап подошёл к цветам, задумчиво погладил небритый подбородок. Действительно, букет слишком хорош. Очень красив. Анжела под него выделила другую вазу, более широкую. Потап вернулся к жене, поцеловал в лоб и направился к двери, чтобы зайти к Диане и Максим.

Он уже закрывал дверь и застыл, остановив задумчивые глаза на высоком потолке холла. Букет тёмно-красных роз, словно шапка ядерного гриба, а по центру на высоко поднятых стеблях, будто исходивший треножник к небу, тянулись три громадные белые лилии по краям окаймлённые, похожими на кровь, капельками. Потап жевал губы, старался припомнить, откуда это, слишком ему напомнившее — но что? Он никак не мог вспомнить, силясь узнать то, что было так очевидно, с чем жил последние лет десять. Ступня ступила на мягкую дорожку, за спиной щёлкнул замок двери и словно выстрел озарил его память. Глаза расширялись, расплывчатый атлант в дальней стороне этажа вибрировал как в мираже. Потап в ошеломлении осторожными шагами вернулся к букету и несколько минут мрачно внимательно рассматривал.

— Римма, теперь моя жена будет предпочитать такой букет? — шёпотом спросил Потап. Он перевёл взгляд на спящую Анжелу. — Откуда ты его принесла? Кто-то подарил? — Потап понимал, что этот букет — неслучайность. Кто-то вторгался…

Но ведь что-то не вспомнил ещё.

Почему-то сейчас Потап вспомнил Даниила и задался вопросом, что Данила лучший друг с детства и, казалось, он знает о нём всё, но где и чем занимался друг после армии семь лет, пока они вновь не встретились. Потап не мог вспомнить. И не мог вспомнить, как нашли этот дом.

В комнате Макс долго задерживаться Потап не собирался. Последние два года он почти к ней не входил: она уже стала слишком взрослой. Хоть Максим была ему неродной, он очень привык к ней и по-своему любил, иногда были приливы любви, как к родной дочери. Он так же, как и Диану баловал её, никогда ни в чём не отказывал. У неё было всё самое дорогое и лучшее. Когда уезжал в длительные поездки по делам, Потап так же скучал по Максим, как и по Анжеле с Дианой.

В комнате Максим утвердился очень приятный запах, даже необычайно приятный, дух которого Потап раньше не знал. Он почувствовал, что его сознание странно поплыло. Порочность… Да, именно порочность окружала его. Потап вспомнил про Жизу: его байк так и стоял возле ступеней. Он хотел мысленно себя спросить: интересно, Жека нашёлся?.. Но мысль застыла, оборвалась, и Потап вспомнил последний ужин, когда Максим положила ему ладонь на молнию брюк и надавила. Потап бросил стыдливый взгляд на спящую Максим и понял, что зря зашёл и зря посмотрел. Одеяло сбилось в кучу к стене. Макс лежала на животе, подмяв ладони под открытые груди. Спина свободная от бюстгальтера грациозно выгибалась, полоска бикини глубоко вдавилась между ягодиц, а внизу сбилась в сторону. И Потап увидел то, чего ему не должно видеть. Лицо вспыхнуло краской стыда. Он хотел отвести глаза и быстрее выйти из комнаты, но словно оцепенел — руки и ноги не слушались. Он и от мыслей хотел отказаться, которые начались со слов: у Максим безупречная фигура, как и у матери… И понеслось такое!

Нет, это не его мысли, никогда он о подобном не помышлял. С усилием воли Потап попятился, но его что-то неведомое тянуло обратно и предлагало — испробовать. Нет, качал головой Потап. Он пятился и пятился, пока спиной не упёрся в стол и повернул голову. Глаза столкнулись с фигуркой Геббельса, и Потап подумал, что нужно принять решение и самому выбросить этого урода. Новая сила тумана нахлынула на разум. «Максим принесла в комнату неизвестный наркотик, действующий запахом на расстоянии?» Потапу было тяжело двигаться к двери. Он тёрся бёдрами об крышку стола, его словно магнитом тянуло обратно, манило к кровати Максим. Нет, водил подбородком Потап. Этому не быть. Он посмотрел на дверь. Надо просто подойти и выйти. Разве это непросто — взять и выйти? Потап снова повернул лицо вправо, будто искал спасения и ответ на происходящее, и глаза остановились на цветной фарфоровой статуэтке — кубок с глобусом, овитый красной розой и белой лилией. Потап вылетел за дверь, точно тяжёлая невидимая рука вытолкала его из комнаты. Он хотел о чём-то подумать, но не успел. Правильная мысль безвозвратно ускользнула.

Потап заглядывал в открытую дверь и сомневался: случилось ли с ним только что — не давало выйти? Или необъяснимый нахлынувший дурман всего-навсего извратил его мысли. Он не решился вновь зайти, да и не нужно. Он тихо прикрыл дверь.

К Диане в комнату Потап сначала заглянул, осмотрел скользящим взглядом, чтобы не получилось, как с Максим, не увидеть то, отчего придётся пунцоветь.

Диана спала укрытая одеялом с головой.

Потап зашёл в комнату и улыбнулся, нахлынувшая любовь к дочери подняла настроение. Свет с улицы сквозь шторы бледной полосой падал на бело-розовый напольный ковёр, скупо освещал серый полумрак. В глаза бросилась скрипка на стуле, придвинутом впритык к кровати. Ладонь дочери сжимала гриф ближе к колкам, лоб повёрнут в другую сторону к стене.

— Да что же ты и во сне перестала с ней расставаться? — шёпотом произнёс Потап и улыбнулся. Малютка Диана. Когда-то одну скрипку выкинула из окна, а вторую, чтобы не вернули, отправила поездом странствовать, пока они с Анжелой покупали Кока-Колу на перроне. То сама светилась упоением от вида играющего на скрипке, то ненавидела всем сердцем — злилась и плакала. «Хрипит, как пьяный дядька!» — кричала Диана, когда только начинала учиться играть.

Потап подошёл и погладил дочь по волосам и потянулся, чтобы поцеловать в пухлую белую щёчку. Диана повернулась на другой бок, шумно засопела. Боясь её разбудить, он передумал. Диана ещё раз повернулась, едва не уткнувшись носом в скрипку. Потап осторожно приподнял ладонь дочери, вытащил скрипку со стула. Поднёс ладонь к губам, собираясь поцеловать, и увидел кровянистые синие припухлости на подушечках пальцев.

— Ты зачем так играешь? — тихо спросил Потап. — Ты же так себя можешь сильно изранить. — Потап раздвинул пальцы дочери и внимательно осмотрел. Он потянулся через одеяло, чтобы посмотреть на вторую ладонь. Диана будто узнала о намерении отца, и сама вызволила руку из-под одеяла.

— Да что это? — удивился Потап: пальцы правой ладони дочери неумело перебинтованы. — Куда смотрела Анжела? Да и Максим? Нужно завтра, точнее, уже сегодня, это прекратить. Запретить Диане играть. Пусть остынет. И пальцы подживут.