Утренняя фея

Квико. Необязательно. Это же просто букет.

Тельба. Ты уж не Аделе ли собрался его кинуть?..

Квико. Многие хотели бы, но никто не отва­жится.

Тельба. Почему?

Квико. Из - за Мартина.

Тельба. А при чем тут Мартин? Что он, муж ее или жених?

Квико. Да нет. Просто есть вещи, которых люди не понимают.

Тельба. Например? ,

Квико. Например... то, что молодой парень и девушка, не брат и сестра, живут под одной крышей.

Тельба. Этого мне еще не хватало! Даже ты, который их знает и ест хлеб в их доме, думаешь так? (Берет кувшин.) А ну повтори,

если ты мужчина!

Квико. Э, полегче, полегче... я ничего не думаю! Вы меня тянете за язык, ну я и повто­ряю, о чем тут все говорят.

Тельба. Где это «тут»?

Квико. Ну... тут... на улице, в пивной.

Тельба. В пивной. Святое место! Вот где швыряют камни в спину соседа. (Садится рядом с ним и наливает еще.) Ладно, скажи. Что же болтают эти святые гадалки?

Квико. Та... И то, да се, да тыры - пыры… Знаете: язык женщины — нож.

Тельба. Ну-ка, чертяка, расскажи, что они там шипят в своих проповедях. Давай!

Квико. Что, мол, Адела пришла, не зная, где помереть, а теперь она хозяйка в доме... И что она крадет все у Анжелики... И что вот теперь мол, она берет не только ее наряды, но и ее простыни. Вчера они с пастухом ржали над этим как лошади, когда вошел Мартин.

Тельба. Боже мой! И Мартин это слышал?

Квико. Ничего не поделаешь. Он вошел так внезапно, бледный как воск. Схватил пастуха, заставил встать на колени и произнести имя Аделы. Тогда ребята вмешались... и они поговорили.

Тельба. Да... Здорово, наверное, поговорили, потому что он сегодня перевязывал руку. А потом?

Квико. А что потом? Каждый вышел как мог, а он остался там пить один... и спокойной ночи.

Тельба (внезапно забирает кувшин и кружку). Ну так спокойной ночи, пройдоха. И на всякий случай запомни и передай кабат­чице, чтобы она не беспокоилась за чужую честь, а сохраняла бы свою, если может. А что касается мужчин, то любая, которая имела в два раза меньше, чем она, — шлюха! Иди, иди отсюда!.. (Уже из двери в глубине, кричит.)

И пусть она льет побольше воды в вино!.. Воровка!

Кви ко уходит .

(Одна, ворчит.) Конечно! Кто же еще мог? Дурной глаз все видит в дурном свете... Вот язык! Стерва! Дохлая ящерица!..

Входит Дед.

Дед. Ты чего ворчишь?

Тельба (недовольно), А вам что за дело? И какая муха вас укусила: все ходите, выхо­дите, сторожите. Ждете кого-нибудь? Дед. Нет. А где Адела?

Тельба. Сейчас она спустится. Подбодрите ее немного, а то ей лезут в голову всякие тучи. (Идет дальше, ворча.) Ведьма! Старая пенка! Чтоб тебя разразило, аминь! (Уходит.)

Пауза. Дед высовывается в окно, смотр ит вокруг, на небо. Спускается Адела.

Адела. Дедушка, вы меня звали?

Дед. Пустяки. Просто я хотел тебя увидеть. Тельба сказала мне, что тебе в голову прихо­дят грустные мысли.

Адела. Глупости! Иногда ведь и поплакать приятно просто так. Я имею больше того, о чем мечтала. Мама одевается, чтобы вести меня на танцы, и сегодня самая красивая ночь в году. (У окна, из глубины.) Смотрите, все небо про­шито звездами! А луна совершенно круглая!

Дед (вздрагивает, услышав эти слова, тихо).

Совершенно круглая... Уже седьмой раз с тех пор, как ты пришла.

Адела. Да? Как коротки здесь дни!

Дед (берет ее за плечи, глядя в упор). Скажи мне правду, как самое святое: ты счастлива?

Адела. Как только можно быть счастливой.

Дед. Ты ничего от меня не скрываешь?

Адела. А что мне скрывать? (Беспокойно.)

Но мне кажется, это не я сегодня о чем-то умалчиваю. Что с вами?

Дед. Воображение. Хоть бы поверить, что это был сон. Но нет, это была та самая ночь,

Когда появилась ты, семь лун назад... из плоти и крови!..

Адела. О каком сне вы говорите?

Дед. Не обращай внимания, я не знаю, что говорю. Просто у меня предчувствие, что нам грозит опасность... что беда бросится на нас внезапно, и мы ничего не сможем сделать,

ни даже понять, откуда она... Ты когда-нибудь была одна в горах в бурю?

Адела. Никогда.

Дед. Нет ничего ужаснее. Чувствуешь, как молния, дрожа, поднимается в воздух. Она бьется над тобой, если ты сожмешься и притих­нешь, и она преследует тебя, если побежишь. И ты, сдерживая дыхание, ждешь неизбеж­ного... И страх, холодный и дрожащий, как лошадиная морда!

Адела (смотрит на него в страхе, зовет громко). Мама!..

Дед. Тихо! Не пугайся, дитя. Почему ты крикнула?

Адела. Так странно все, что вы говорите...