Увечный бог

Мать - видишь грядущую тьму? Слышишь мои крики? Мои крики во тьме?"

Боль была ужасна. Слепая злоба стала еще одной бурей, беспрестанно ее терзающей. Она не просила, чтобы ее сделали страшной. Она не хотела столько яда - вот единственный дар от сородичей. Она не просила, чтобы ее рождали.

"Мне так плохо.

Ты убьешь меня?

Мать, когда ты придешь, ты убьешь неправильное дитя?"

Вокруг беспредельный мальстрим драконов. Слабея, она сражалась, уже не видя пути, ослепнув ко всему, кроме накатывающих волн боли и ненависти.

"Эта жизнь... Это всё, что у меня есть, в этом я вся. Такая жизнь - неужели я ее заслуживаю? Что я натворила, чтобы заслужить такое?"

Бури напирали на нее. Бури терзали шкуру, отрывали от крыльев громадные куски, пока ее не стала поддерживать наверху лишь воля, летящая поперек расколотых небес. Солнце истекало алым на горизонте, таком далеком, далеком отсюда.

"Узрите тьму. Услышьте мои крики".

Глава 23

В тот серый день в глубоком каменном ущелье

Где бродят тени из заброшенных садов

Где горестей кружит слепая пелена

Где листья редкие, серы как мотыльки,

Присели на кусты - унылых склонов шкуру

Бормочут на ветру, подъятом прошлой ночью

Я, одинокий, на колени встал, возвысив глас

Взывая к богу своему.

И отклика я ждал, пока влачился день

Молил, пока не обрело молчанье форму

И пальцами я свет сметал, как пыль

И вороны слетались на деревья

Следили бусинами глаз за мной, склоненным

Напомнив звезды, что совсем недавно

Неслись, неся дозор на бдящих небесах

Но свод небес отныне мне стена глухая

И внутрь глядят глаза.

Да, все слова я выговорил рьяно

Излил тоску и боль, усилил твердо волю

Послав солдат в щетинящийся строй

Птиц мрачных, вестников грядущего распада

Пусть песни нет, чтоб их поднять в полет

Я руки простирал, подобно крыльям птиц

Ладони изодрал в молитвах страсти

Но под конец они упали, умирая

На чресла мне.

Не проронил мой бог ни слова мне в тот день

Не заслужил ответа вялый, скорбный прах

Молчали листья, их не гладил ветерок

И небо позабыло солнца славный вид

Молчанье - лучший дар вопросам беспокойным

Пусть безразличие манит - прошла пора

Молиться бросил я, зарю целуя в губы

И горести поблекли Под лучами света.

"Полная мера ответов", Рыбак Кел Тат

Он принес спеленутое тело так близко, как только осмелился, и теперь оно лежало на земле рядом с ним в саване из грязной мешковины цвета мертвой почвы. Сидя на мертвом коне, он склонился над лукой седла и единственным глазом всмотрелся в далекий Шпиль. Обширный залив слева, за утесами, буйно волновался, словно его раздирали приливы, столкнувшиеся с отливами - но виной этого беспокойства были не движения моря. Магические силы собирались, воздух стал густым и болезнетворным от их мощи.

Силы сорвались с поводков, никто не предскажет, что будет. Но он сделал всё, что смог.

Раздался стук лошадиных копыт. Тук обернулся. И отдал честь.
– Сэр.

Лицо Вискиджека стало жестокой насмешкой на прежнее, живое. Борода под истощенными, высохшими губами приобрела оттенок железа и казалась вырванным корнем давно погибшего дерева. Под темнотой надвинутого шлема было не различить глаз.

"Мы уходим. Тонем, упав с прекрасного края".

– Тебе нельзя здесь оставаться, солдат.

– Знаю.
– Тук указал жилистой рукой на тело в саване. За спиной Вискиджека ожидали Сжигатели Мостов, молчаливые и неподвижные на своих лошадях. Глаз Тука обежал этот строй.

– Даже не знал, сэр, - сказал он, - что их было так много.

– Война - величайший пожиратель, солдат. Так много нас осталось позади.

Тон был настолько лишенным эмоций, что могло разорваться даже ссохшееся сердце Тука. "Не так должно быть. Мы растворяемся. Так мало осталось. Так..."

Когда Вискиджек поворотил коня и уехал - Сжигатели по пятам - Тук немного проскакал за ними, держась на краю плотной массы воителей, а потом что-то ударило его изнутри, словно в груди провернулся нож - и он натянул удила, глядя им вслед. Тоска наполнила душу. "Когда-то я мечтал стать Сжигателем Мостов. Удайся мне - ныне скакал бы с ними, и всё было бы гораздо проще. Но, как было со множеством мечтаний, я не сумел. Всё не так, как мне хотелось". Он развернул коня и всмотрелся в далекое теперь место, где лежал труп.

"Падший, теперь я понимаю. Это ты изувечил меня под Крепью. Ты выдолбил глаз, сделал в черепе пещеру. Духи снова и снова находили в ней убежище. Пользовались моей пещерой. Пользовались мной.

Но они ушли, и остался лишь ты. Шепча посулы в пустоту раны".

– Неужели ты не видишь истину?
– пробормотал он.
– Я держусь. Держусь, но чувствую, как руки... скользят. Я скольжу, Падший.
– Но он все же будет держаться за последний посул так долго, как удастся. Он использует оставшийся глаз, что увидеть происходящее.

"Если смогу".

Он послал коня вскачь, забирая вглубь суши, по следу Стражи Врат. Деревни и поселки здесь серы, опустошены, крыши и стены облеплены пеплом со Шпиля. Давно вспаханные поля покрылись тускло-белыми наносами, словно их похоронил снег. Тут и там виднеются кривые кочки - бедра или остовы грудных клеток. Он проскакал мимо всего, сквозь тучу пыли, поднятую Сжигателями. Впереди над клубами тумана возвышался Шпиль.

"Забейся же поглубже в мою пещеру. Почти время".

***

Когда-то очень давно лишенная лесов равнина полнилась большими стадами мохнатых зверей, мигрировавшими вслед за манящей песней сезонов года. Брату Старательному вспомнились эти громадные создания, пока тяжело груженые повозки въезжали по склону, по насыпным дорогам, мимо окопов и редутов. Прокормить почти пятьдесят тысяч солдат... Работа снабженцев становится все более напряженной. Еще неделя пустого ожидания, и закрома города могут опустеть.

Но еще одной недели не понадобится. Врат уже марширует на юге, его разведчики скачут по дальнему хребту, окаймляющему подобную широкому седлу долину.

Воздух зари стал хрупким, переполненным энергиями. Аграст Корвалайн клубится так плотно, что он почти может его видеть. Однако он ощутил глубинное волнение; чуждые течения вгрызаются в края проявившегося Старшего Садка, и это его встревожило.

Он встал на слегка выступающей продолговатой платформе, обозревая защитные сооружения; пока разгорался дневной свет, снова и снова изучал сложный узор насыпей, глубоких шелей-траншей, укрытий, фортов и редутов внизу. Он мысленно предугадывал приближение врага, прослеживал, как совершаемые им хитрые маневры ведут атакующих в нужном направлении, заставляя скучиваться на месте, помещая под карающий обстрел онагров, под стрелы, летящие с расположенных по бокам курганов-редутов. Он видел, как толпы врагов мечутся, бросаясь туда и сюда, яростно вгрызаясь в узлы обороны - только чтобы истечь кровью.