Увечный бог

– Мы скачем по дну древнего озера, - сказал он.
– Зачастую озеро остается под поверхностью, и я считал, что здесь именно этот случай. Но теперь...

– Вода ушла.

– Да. Ушла.

– А мы можем провалиться?

Он пожал плечами.

– Значит, даже земле под ногами нельзя доверять.

– Извини, Араникт. Я тобой пренебрегал.

– Да, точное слово.

Свободное крыло простерлось за спинами - тридцать уланов Синей Розы в безупречном строю. Брюс подумал о солдате, потерянном "из-за любви, не менее того. Хенар Вигальф идет ныне с Охотниками. Если я послал его на смерть... не думаю, что он проклянет мое имя".– Я плохо умею скорбеть, Араникт. Когда умерли мои родители... что ж, думаю, без Халла и Теола я не пережил бы этого. Куру Кан сказал как-то, что горе относится не к ушедшему, а к тем, кого он бросил за собой. Мы ощущаем прореху в жизни, отверстую рану, и она никогда по-настоящему не закрывается.

– Ты скорбишь по Адъюнкту и ее Охотникам?

– Что же, это лишено смысла? Она... ну... такую женщину трудно любить. Она видит в проявлении человечности некую слабость. Ответственность пожирает ее, потому что она не позволяет себе ничего иного.

– Говорят, у нее была любовница. Умерла, спасая жизнь Таворы.

– Вообрази, какую рану это причинило.

– Никто не желает стать нелюбимым, Брюс. Но если случается так, можно устремиться к иным вещам. Уважению. Даже страху. Возможности пропадают, ты даже не замечаешь их - и наконец понимаешь, что ты такой и другим быть не можешь.

Брюс подумал над ее словами, вздохнул.
– Хотел бы я ее полюбить. Найти в ней что-то кроме компетентности и упорства. Что-то...

– Брюс, поэтому ты горюешь? Ты не нашел в Таворе причин, по которым мог бы пойти следом?

Он хмыкнул: - Нужно было поговорить уже давно.

– Ты слишком старался молчать.

– Я закрывался так долго, как мог. Словно умирающий от жажды... Она была спасением? Или простым миражом?
– Он покачал головой.

– Мы ведь не повернем назад?

– Нет, не повернем.

– Мы увидим все до конца.

– Да, и я должен прятать неуверенность - от офицеров, от солдат...

– Но не от меня, Брюс.

Он повернулся, чтобы поглядеть ей в лицо, и был потрясен, увидев ползущие по пыльным щекам слезы.
– Араникт?

– Не начинай, - сказала она, словно сердясь на себя саму.
– Желаешь стать такой, как она? Желаешь, чтобы ответственность пожрала тебя?

– Нет, конечно.

– С тех пор, как мы пошли с Охотниками, что дала тебе Адъюнкт?

– Мало...

– Ничего вообще, - рявкнула она.
– Одну тишину. Каждый раз, как ты в чем-то нуждался, она давала тебе тишину. Брюс, ты и сам говоришь все меньше. Не бери на себя чужие горести. Не надо.

Пристыженный принц отвел взор, поглядел вперед. Темное пятно легионов вдалеке, ближе - группа ящеров и людей.

"Когда Хранитель Имен пришел за мной, море стекало с него словно слезы. Но я был мертв. Я ничего не видел. Лишь после возрождения память нашла меня. Вижу беднягу Рулада Сенгара лежащим на залитом кровью полу - кричит, взывает к братьям. Вижу, как они отворачиваются. Вижу свое тело, упавшее около помоста. Вижу короля, безжизненно осевшего на троне.

Могли бы мы оставить его там, неспособного противостоять кукловодам, стремящимся к символам силы? Неужели они так глупы, что не видят абсурда своих амбиций? Жалкую греховность мелких своих схем? Хватайте же мертвые члены тела, двигайте по своей воле.

Я вижу сны - имена тысячи мертвых богов. Произнесу ли я их? В последний раз преломлю перед миром имена павших? Достаточно ли этого, чтобы вернуть память мертвецам? Имя на языке, произнесенное вслух, шепотом или смелым криком - пошевелится ли далекая душа? Найдет ли себя снова?

Произнося имя бога, призываем ли мы его к бытию?"

– Брюс.

– Араникт?

– Ты меня слышал?

– Да, я хочу слышать твои предостережения любимая. Но помни: иногда одиночество - единственное остающееся нам убежище. Одиночество и... тишина.

Он видел, что ее потрясли такие слова, и ощущал печаль. "Воскрешу ли я бога именем? Заставлю вновь открыть глаза? Увидев, какая вокруг нас ложь, какие опустошения мы устроили?

Я столь жесток? Столь самолюбив?

Молчание. Тавора, думаю, я начал тебя понимать. Должны ли мертвые видеть, за что умерли, как плохо обошлись с их жертвоприношением? Не это ли ты всегда разумела, говоря "без свидетелей"?"

– Теперь и ты плачешь... Пинок Странника, что мы за жалкая пара. Соберись, пожалуйста - мы почти перед ними.

Он тяжело вздохнул, выпрямил я в седле.
– Я не смог бы ее остановить, Араникт.

– А ты действительно хотел?

– Не знаю. Думаю, я кое-что понял. Она молчит, потому что не хочет давать нам худшего. То, что мы считали холодностью, на деле - величайшее сострадание.

– Ты думаешь, догадка верна?

– Надеюсь.

– Что же, и хорошо.

Брюс возвысил голос: - Знаменосец!

Юный солдат повернул коня вправо, натянул удила. Брюс и Араникт остановились рядом.

Морпехи сошли наземь, к ним присоединились женщина, мальчик и девушка. Женщина была в годах, похоже, из овлов. Дети - малазане, вполне очевидно, не солдаты. Видел ли он их раньше? Во дворце? Возможно. Дальше стояло полдюжины К'чайн Че'малле, в том числе три существа с седлами. Двое других были не такими мощными, но имели мечи вместо передних лап; третий имел более широкую морду и не нес оружия. Две драные собаки слонялись между ног ящеров.

Люди подошли.
– Араникт, - шепнул Брюс, - скажи, что видишь.

– Не сейчас, - отозвалась она напряженно.

Он глянул: женщина пыталась зажечь палочку ржавого листа, но руки дрожали.
– Скажи хотя бы вот что: должен ли принц Летера отдать им командование?

Зашипело, пошел дымок.
– Морпехам? Да, по простой причине.

– Именно?

– Лучше им, чем таким детям.

"Понятно".

Они стояли в пяти шагах от делегации. Выбритый моряк заговорил первым. Он смотрел на штандарт.
– Значит, всё верно.

Брюс откашлялся.
– Мой брат Король...

– Не питает почтения к правилам военной касты, - кивнул моряк.
– Возьми меня Худ, по одной этой причине я пошел бы за ним куда угодно. Что думаешь, Буян?

Тот скривился, подергал рыжую бороду.
– А я должен?

– Что должен? Ах ты пень! Я говорю...

– А я не слушаю, так что откуда мне знать, что ты говоришь, Геслер? Да мне и не интересно. Если бы было интересно, слушал бы, правильно?

Геслер что-то пробурчал и обратился к Брюсу: - Принц, я попросил бы извинения за свинские манеры моего приятеля, но ему ведь не пять лет и я ему не папочка, так что давайте, смотрите на него с презрением. Мы тут уже смотрим. Правильно, Буян?