Увечный бог

Спакс поскреб заросшую челюсть, пытаясь понять смысл сказанного. Поглядел на Абрасталь, но королева казалось увлеченной древним гобеленом.

– Рыбы поднимаются на поверхность, - скрежетала Кругхева, словно давя сапогом гравий, - и слишком яркий свет их ослепляет, сковывает. Нет доблести в таком убийстве - это лишь резня, и в конце руки и плечи рыбаков начинают болеть, они не могут держать остроги.

Спакс кивнул.
– Да, иногда так себя чувствуешь.

– Когда я думаю о дикости, - продолжала она, не слушая, - я думаю о ниталях. Мы, люди, стоим в ярчайшем свете, перед нами все звери мира застывают, словно ослепленные. Мой Надежный Щит возродил в народе ярость, ярость, сросшуюся с чувством вины. Мы станем убийцами, защищающими убиенных.

– Волки Войны...

– Всего лишь культ, проклятие!
– проревела Кругхева и качнула головой.
– Дикость волка вдохновляла нас - разве есть чему удивляться?

– Должны быть принципы вашей веры, - настаивал Спакс, - взывающие к возмездию.

– Иллюзии, сир. Ваше Высочество, говорите об Адъюнкте. Прошу.

– Весьма увлеченная женщина, Кругхева. Отчаяние. Ужасная необходимость. Но зеркало ли она? Если так, что мы желаем видеть?

Кругхева внимательно поглядела на Абрасталь.
– Одна эта мысль вызывает слезы. Не пойму, почему.

– Чтобы отражать, - сказал Спакс, - зеркало должно быть твердым, отполированным. Безупречным.

– Найди еще вина, Спакс, - пробурчала Абрасталь.
– Это кончилось. Кругхева - вы поклялись в союзничестве Адъюнкту. Почему?

– Мы были в тревоге. Нас начали осаждать вопросы, особенно Дестрианта и высших сенешалей - тех, что посвятили жизнь философии нашей религии. Понимаете, мы учились быть орудием войны, но мы начали удивляться: неужели единственным деянием людей должно быть уничтожение? Разрушение? Мы поражались неизмеримой - как кажется - силе мщения, воздаяния и праведной кары.
– Глаза ее поблекли.
– Это все, чем мы наделены? Неужели нет ничего иного, достойного такого оружия?

– И тогда, - предположила Абрасталь, - вы разглядели нечто в ней. В Таворе Паран...

Однако Кругхева покачала головой: - Все, что я знала о ней в тот момент, когда принесла присягу верности от имени всех Серых Шлемов - все, что я знала... да, оно исходило лишь из видений сенешалей. Падший Бог был ранен. Он жестоко страдал. Словно зверь - словно любой из нас - он бросался на мучителей. В этом он был более волком, чем все мы. Мы не смели и равняться. Ваше высочество, ножом по горлу - для него это стало бы милосердием, ибо столь многие - вы понимаете?
– столь многие собрались питаться его болью, пить сладкий яд крови впавшего в лихорадку. Более того, видя его пленение, его агонию, они чувствовали себя высшими существами - они чувствовали себя сильными, и основой силы стала жестокость. Разве не таков наш вечный путь?

– Сны сенешалей, Кругхева? Что они предлагали?

Женщина с железными волосами кивнула: - Альтернативу. Путь вовне. В их снах встала женщина, смертная, неуязвимая к любой магии, недоступная искусу вечных мук Падшего. И она держала в руке нечто - о, весьма малое, такое малое, что визионеры не смогли постичь его природу. Однако оно их тревожило, ох, как тревожило!

– Что же она держала?
– требовательно склонилась к ней Абрасталь.
– У тебя должна была быть идея.

– Идея? Их сотни, Ваше Высочество. То, что она держала, имело силу освободить Падшего Бога. Имело силу отвергнуть богов войны - и всех прочих богов. Имело силу лишить жизни мщение, воздаяние и праведную кару. Силу сжечь сам соблазн страдания.
– Глаза ее блестели в свете лампы.
– Вы можете вообразить такую вещь?

Спакс привалился к стенке.
– Я ее видел много раз. Ничего такого в руках.

Кругхева отставила кубок. Села, положив руку на колено, ладонью вверх. Уставилась на ладонь, словно желая наколдовать необходимый объект.
– Это, - сказала она, - не зеркало. Но... о, как я хотела бы иметь зеркало.

– Кругхева, - тихо, почти нежно проговорила Абрасталь.

– В тот миг, когда ты стояла перед ней, не было сомнений? Даже единого мига... неуверенности?

– Я думала... в ее запавших глазах есть... что-то... Но теперь гадаю - не могу не гадать: неужели я видела лишь то, чего желала видеть?
– Рука медленно закрылась, свернулась умирающим цветком.
– Зеркало лжет.

Последние слова потрясли Спакса до глубины души. Он встал, ощутил, как приливает кровь к лицу.
– Тогда почему ты не приняла доводы Надежного Щита? Кругхева! Зачем ты здесь?

Она глянула на него с безнадежностью.
– Я жаждала справедливой войны. Желала, чтобы это была последняя из всех войн. Желала конца. Однажды волки убегут из нашей памяти, наших снов. Не хочу дожить и увидеть тот день.

– Там что-то было, - настаивала Абрасталь.
– В руках - ваши провидцы узрели это, Кругхева. Узрели. Ты должна понять, что это было - ради всех нас, решивших ей помогать - ради нас, Кругхева, ты должна понять!

– Но я знаю, что это, Ваше Высочество. Только что нашла ответ. И вижу, как оно слабеет. Вижу, как его свет пропадает из мира. Вы видели отчаяние Адъюнкта - да, она отчаялась. Нас так мало. Мы не справляемся. Эта чудесная вещь, ею найденная ... она заплатила за нее, и цена оказывается слишком высокой. Для нее, для Охотников. Для нас.

Спакс оскалил зубы: - Тогда зеркало не солгало.

– Ложь прячется в вере, сир. В вере, будто ОНО может выиграть, вообще выжить. Видите ли, это действительно одинокая женщина, смертная, и сил у нее не больше, чем у любого другого. Она была на войне - теперь я понимаю - всю жизнь. Удивляться ли, что она готова упасть?

Спакс вспомнил ход переговоров и потряс головой: - Откуда-то, Кругхева, она черпает силу. Я видел... мы все видели, черт возьми...

– Она отвергла меня.

Абрасталь фыркнула: - Чувствуешь, что тобой пренебрегают? Отсюда всё это?

– Высочество.
– Тон Кругхевы отвердел.
– С самого начала я видела себя отражением ее веры. Я была бы неколебимой союзницей - присягнувшей ей и ей одной, куда бы она ни повела нас. Я знала: мы понимаем друг друга. Как я нуждалась в ней - и в том, что она хранит внутри - так и она нуждалась во мне. Ухватываете? Я была источником ее силы. Когда ее вера пошатнулась, ей нужно было всего лишь взглянуть на меня.
– Кругхева закрыла лицо руками, и чуть склонилась. Приглушенно проговорила: - Она отвергла меня.

Спакс встретил твердый взор королевы. Вождь Гилка неспешно кивнул.

– Вы ставите меня в трудное положение, - сказала Абрасталь.
– Кругхева. Если я правильно понимаю, вы думаете, что, отвергнув вас, Адъюнкт в результате потеряла веру. Но разве не в том всё дело? Две цели, не одна. Пришлось разделить вашу силу надвое. Учитывая природу Стеклянной Пустыни...

Однако Кругхева покачала головой, не отрывая ладоней от лица.
– Вы действительно вообразили, что она сможет ее пересечь? С целой армией?

Спакс разразился потоком баргастских ругательств. Потом сказал: - К чему всё? Если она замыслила самоубийство... нет, ее самолюбие не может быть таким чудовищным, она не потащила бы за собой всех солдат!

– Вы, похоже, - руки Кругхевы упали, - еще не познакомились с третьей стороной бесконечного спора.

– Как это?

– Я говорю об отчаянии, сир. Да, она заставила себя и армию идти в пустыню, но она делает это без веры. Вера пропала, развеялась...

Абрасталь сказала: - Вы, безусловно, видите себя точным и неколебимым отражением веры Таворы; но ваше убеждение, будто Тавора видит вас так же - в точности так же - само по себе лишь убеждение. Отчаяние, в которое вы погрузились - оно вами и создано.