Уютная, родная, сводная

ничего особенного или бросающегося в глаза, как раз подходящее для девушки

Катерининого возраста, его девушки, его Катерины. С подвеской, которую отсоединил, поделив на две, и одну из них надел на свой браслет, который уже был на его руке, такой же, не бросающийся в глаза. Он застегнул браслетик на запястье

Катерины и улыбнулся. Девушки ведь любят символы, вот, такой будет символ у их с Катюшкой любви. Сам бы Марк точно обошёлся без чего-то подобного, обходился до этого дня, во всяком случае, а вот Катерине хотелось сделать приятно. Для этого он заранее выбрал два браслета и подвеску, одну на двоих. Никогда до этого Марку не приходило в голову страдать подобным символизмом, а с Катериной было важно, её улыбка, когда она разглядывала браслет, была настолько уютной, такой родной, что ещё немного, Марк бы заскулил, как щенок, от восторга. Член, давно стоявший по стойке смирно, никак не разделял восторгов Марка, как и его щенячьего оптимизма, он почти окаменел и грозился кончить прямо в штаны от одного вида Катерины в кружевных трусах. Он требовал к себе незамедлительного внимания, руки Марка отвечали тем же, они почти вибрировали от желания трогать, гладить, сжимать, лапать, что угодно, лишь бы прикасаться к Катерине. Все остальные органы, любого из органов чувств, настаивали на том же. Марк решил,

что с романтической частью вечера может быть покончено, а член неистово соглашался и скандировал требования выпустить на волю и отправить по месту назначения. Марк резко дёрнул на себя Катерину, она почти споткнулась, упала прямо в его объятья, схватилась за его шею и тут же сама начала целовать его, нагло забирая инициативу, прокладывая юрким язычком себе дорогу в светлое будущее оргазма. Её рука нервно боролась с пряжкой ремня, потом с молнией, а победив,

юркнула прямиком к почти дымящемуся достоинству и сжала в ладошке,

предварительно погладив по всей длине. Марк взвыл. Стащил с себя в нетерпении брюки, одной рукой удерживая Катюшку, только для того, чтобы уложить её прямо на пару одеял, которые он заранее принёс из своей комнаты, зная, чем закончится вечер. Он любил, когда Катерина была под ним, когда его член упирался в её животик или между ног, шлифуясь о влажные кружева, любил гладить, ласкать,

прикусывать, сжимать, прижимать к себе, не оставляя ни миллиметра пространства между горячими телами, любил аромат, который дурманил его - малины, ожидания секса, желания. Он любил всё это, он любил саму Катерину. Его рука скользнула под трусы Кати, чтобы снять их, и замерла там. Он провёл пальцами, не веря себе,

поиграл с губками, скользнул внутрь, снова скользнул по половым губкам, гладким,

без единого волоска. У него не хватило дыхания, чтобы задать очевидный вопрос,

ясно, что так долго делала Катерина в ванной, не хватило выдержки аккуратно спустить вдоль Катиных ножек трусики, он попросту дёрнул их, от чего они порвались, оставляя след на бедре, рядом с остренькой косточкой. Не хватило силы воли опуститься, медленно проводя губами и языком по телу, чтобы остановить свой путь между ног Кати. Он просто резко опустился вниз, разводя одним движением девичьи ноги, и тут же провёл языком по половым губам, по кругу, а потом протолкнул его внутрь, двигаясь там синхронно поглаживанию сосков.

Катерина не сопротивлялась, она откинулась на спину и стонала, упиралась пятками в пол, приподнимала бёдра и хватала с силой Марка за волосы, тянула на себя, заставляя его вылизывать тщательней, методичней, откровенней, добавляя пальцы и совсем неожиданные ласки попки. Катерина взвилась в оргазме, но ей было мало, она снова притянула голову Марка, не давая ему отпрянуть. Снова и снова. Он был уверен, что её чувствительность уже должна перейти в болезненность, было похоже, что именно это Катерину и заводит почти до безумства. Марк резко перевернул Катеринку, как тряпичную куклу, устроив её сверху, во всем известной позе шестьдесят девять, лаская языком под другим углом,

раньше не испробованном Катериной, и ей нравилось. Ей нравилось! Она упиралась на коленки и руки, виляла попкой, сама регулировала нажатие и место, а потом Марк едва не лишился чувств, потому что головку его члена захватил в плен горячий рот Кати. Только головку, она продвинулась дальше совсем немного и стала посасывать, мягко обволакивая губами и языком, проводя рукой по стволу.

Может, не очень умело, Марк бы не разобрался сейчас в умениях и практике. Он только и успевал проводить языком по набухшему клитору, надавливая сильнее и отпуская совсем, толкаясь при этом членом в рот Катерины, и не забывать дышать,

чтобы не умереть от асфиксии или восторга, или того и другого, вместе взятого.

Неужели это его Катерина? С ума сойти! А может, он уже сошёл, и ему чудится?

Фантастика, космоопера, квинтэссенция восторга. Нечто за горизонтом событий.

После оргазма Катерины, он опустил её вдоль себя, почти ватную, безвольную,

спиной к своей груди, присел с ней вместе - она упёрлась половыми губками в его член, - и насадил на него, начав медленно двигаться. Она не помогала, только позволяла, без сил откинув голову, хватаясь за его шею руками, закинув их назад.

Он двигался всё быстрее, Катерина дышала чаще, громче, стонала, упиралась коленками или пятками, откидывалась спиной ему на грудь и начинала двигаться сама. Пот катился по груди Марка, по спине Кати, смешивался в дурманящий коктейль из страсти, похоти, секса и любви. В глазах потемнело, оргазм подходил почти болезненно, Катерина двигалась синхронно, пока он не схватил её за талию,

прижав к себе, и резкими фрикциями не отправил себя за край своего сознания и вселенной. Резкий свет в глазах сначала ослепил, а потом лишил дара речи. Что было немудрено. В дверях стояла Лопоушка, держась одной рукой за выключатель,

а другой за свой рот, который так же держал Бронислав, как и саму Лопоушку, весь вид которой говорил о скором обмороке.

Глава 12. Часть 3. Прошлое

Катя так и сидела, застыв, просто окаменев, превратившись в сталагмит. Марку не надо было видеть её лица, чтобы знать, какой ужас отображается сейчас на нём. Он медленно снял с себя Катерину и дёрнул одно из одеял, укрыв её от глаз.
– Может,

дадите одеться, или так и будете глазеть? - нервно бросил отцу, который, после слов

Марка, не нашёл ничего другого, кроме как отволочь сопротивляющуюся

Лопоушку от двери вглубь дома. Катерина мелко вздрагивала, губы посинели, она судорожно хваталась за одеяло и раскрывала рот, как рыба, выброшенная на воздух,

жмуря при этом глаза, словно от того, что она не видит окружающее, окружающие не видят её.
– Катюшка, - Марк успел надеть брюки, рубашкой пренебрёг.
– Катя,

посмотри на меня, девочка, ничего страшного не случилось, я поговорю с ними,

обещаю, поговорю, - он не мог найти правильные слова, да и были ли они?

Ситуация была аховая, пиздец, а не ситуация, апокалипсис во всей красе, но очевидно, не Катерине отвечать за весь этот беспредел, а Марку, и ему же предстоит заступиться, как-то объяснить... найти слова, которых он попросту не знал, не мог придумать на ходу, не был готов. Он двинулся в комнату Катерины,

нашёл там пижаму с зайцем на груди, принёс её, пройдя боком мимо Лопоушки и

Бронислава, который стоял посредине комнаты и разглядывал следы «вечера при свечах» - бутылку шампанского, фрукты, да что там, сама Катерина, когда они зашли, сидящая на Марке, лицом к двери, с самого «удачного» ракурса в этой ситуации - говорила красноречивей любых слов и объяснений. -Паршивец, - отец глянул на Марка, - неймётся тебе? - Это не...
– Конечно, это не то, - раздался возмущённый голос Лопоушки, которая, кажется, уже пришла в себя, и даже цвет лица стал не иссиня-бледный, а розовый, правда, какой-то болезненно розовый, но в обморок она падать точно не собиралась. - Катенька, Марк изнасиловал тебя? -