Узкие улочки жизни

— Немного.

— Если у вас есть какие-то вопросы или сомнения, скажите, и я постараюсь их развеять.

— Мне нужно подумать.

Я на минуту замолчал, а потом, словно осененный внезапно пришедшей в голову мыслью, воскликнул:

— Знаю! Знаю, почему вы никак не можете решиться!

Матиас от всплеска моих эмоций едва не отпрянул назад:

— Почему?

— О, люди искусства, ваши струны так тонки и капризны… Вам нужно настроиться, верно? Вам нужна муза… Но я и об этом позаботился! Хотя каких трудов мне это стоило… А скольких денег… Впрочем, не буду хвалить себя, это невежливо. Пойдемте!

Я подхватил его под руку и потянул за собой в проулок, выходящий на Альтербрауерштрассе аккурат рядом с домом номер 26.

К сожалению, мне было никак не заглянуть в глаза парня, когда мы остановились перед дверью бывшего прибежища Доры Лойфель, но судя по резко начавшим замедляться шагам, мои действия возымели нужный эффект. Нервничает? Замечательно! А теперь я устрою ему очную ставку с местом преступления. Если все пойдет так, как задумано, твоя смерть, До, будет отомщена уже сегодня.

— По очень-очень большому секрету хочу вам сообщить: вчера в этом доме произошло убийство. Самое настоящее! — Заговорщицки зашептал я на ухо Матиасу. — Полиция это не афиширует, но у меня есть друзья, которые… Ах, опять я отвлекаюсь! Ну, проходите же!

Пришлось чуть ли не вталкивать герра Холле в подъезд. Упирается? Отличный признак.

— Надо немного подняться… Нет, не слишком высоко, всего лишь на второй этаж. Вот, сюда. Осторожнее, не зацепите ковер… О, как вы ловко обошли эту складку! Как будто знали, что она есть. А я вот споткнулся, сами видите… Да-да, именно здесь она и умерла! Ну как, чувствуете что-нибудь?

Парень остановился на краю площадки. В нарочито искусственном свете лестничной лампы и без того не слишком богатое мимикой лицо казалось и вовсе посмертной маской. Матиас спрятал кисти рук в складках мешковатого плаща и уставился ничего не выражающим взглядом в точку чуть дальше того места, где вчера сидела До.

— Чувствуете?

Он не ответил. Но что было еще опаснее, в его сознании царило точно такое же безмолвие. Если правильно помню теорию, именно состояние, характеризующееся полным отсутствием регистрируемой мыслительной деятельности, предшествует кульминационной фазе, но оно очень скоротечно, и если не подтолкнуть действие искусственно, все может закончиться, не начавшись, а значит, мои усилия пропадут зря. Нет, этого я позволить не могу. Ни себе, ни ему.

— Она стояла прямо здесь. Стояла, безвольно опустив руки, потому что устала бороться. Она знала, что умрет, знала заранее, задолго до урочного дня, но не боялась смерти. В последние минуты ее согревала всего лишь одна мысль…

Внизу раздался тихий щелчок, словно кто-то осторожно открыл входную дверь, и снова наступила тишина. Сообщник? Просто прохожий? Посетитель офиса? Кем бы ни был тот человек внизу, я уже не могу остановиться. За полшага до победы? Ни за что!

— Мысль об отмщении, пусть и запоздалом, но неотвратимом. Господний суд не дремлет, он отыщет убийцу и вынесет приговор. А несчастная женщина, лишенная жизни по чьей-то нелепой прихоти, посмотрит на землю с небес и…

— Прихоти? — полупрокаркал, полупрокашлял Матиас. — Она была виновна. Все они были!

Его лицо так и не выразило эмоций, но в каждой черточке теперь чувствовалось напряжение, настолько сильное, что невольно возникал вопрос: почему кожа все еще остается целой, а не прорвется острыми краями граненых мышц?

— Все они…

Резчик был довольно сильным парнем, но, как и большинство людей, приближенных к искусству, видимо, брезговал спортом, а точнее, его видами, предполагающими контактный поединок двух противников. Я тоже в последние годы не уделял боксу слишком много времени, зато память освежал, что называется, регулярно, каждое утро проводя серию ударов по воздуху. С передвижениями дело обстояло тяжелее, но тело вспомнило все само, и когда правая нога герра Холле начала выполнение широкого шага в мою сторону, я бессознательно поступил так, как меня учил тренер.

От прямого удара в туловище можно уйти по-разному. Например, сделать шаг в сторону, крутануться на правом носке, оказываясь сбоку от проскочившего вперед противника. А дальше все просто, потому что подставленная скула так и просится под удар, причем единственно эффективный и уместный в данной позиции. Боковой. Хук.

Я не чрезмерно упитан для своего роста и костяка, но мяса на мне много, а если все эти килограммы привести в движение, да еще подвесить на костяшки кулака, поставленная цель, то бишь, нокаут, достигается просто и быстро. Правда, для пущей надежности, когда Матиас после удара изменил направление движения, отлетая к стене, я не удержался еще от одной встречи моей руки с челюстью резчика. Скорее всего, добавка была уже лишней, но явно не смертельной, а допустить, чтобы парень очухался раньше приезда полиции, я не мог.

Выроненный штихель подмигнул мне с ковра тусклым блеском. Думаю, именно этой штуковиной и были заколоты все женщины. Или ее братишкой-сестренкой из набора соответствующих инструментов. При обыске все подтвердится, на стали отыщутся следы крови, и наконец-то будет вынесено официальное обвинение неуловимому убийце. Что ж, как любят повторять итальянцы? Финита ля комедия. А я могу сказать проще: вот все и закончилось.

Закончилось.

Все.

Ничего не осталось…

Картинка в глазах вдруг поплыла, словно я сам только что получил ощутимый удар в голову. Резкость стала стремительно убывать, очертания предметов потекли, как будто кто-то залил водой еще невысохшую акварель, краски начали смешиваться в грязно-серый туман, а потом вокруг и вовсе стемнело.

Стемнело? Разве сейчас ночь? Но на лестнице должен гореть свет. На лестнице… На лестнице? Какой? Где? Зачем?

Я бы решил, что внезапно ослеп, если бы перед глазами не плавали кисельно-густые, темные, но все же отделимые от фона тени. В ушах постепенно нарастал гул, похожий на звук самолетных турбин. Я куда-то лечу? Быть того не может! По крайней мере, потому что я… Стою на ногах. Да, стою. Но это единственное, в чем я могу быть уверен!

Вокруг нет ровным счетом ничего. Пустота. Рука, вытянутая вперед, не встречает ни малейшего сопротивления. Туман. Очень плотный, но он только кажется осязаемым: я ничего не могу нащупать. А если сделать шаг… Но куда? Есть ли что-то кроме пятачка тверди под моими ногами?

Пальцы судорожно сжимаются, пытаясь схватиться за воздух. Что со мной? Я умираю? И словно в подтверждение последней мысли грудь резануло болью, но не снаружи, а внутри. Сердечный приступ? А где находится оно, это самое сердце? Слева? Нет, кажется, справа… Или вообще внизу и сзади? Не помню. Ничего не помню!

Кто я?

Ворсистая толстая ткань. Она на мне сверху. Кажется, это называется «пальто», хотя поручиться уже не могу. А что находится под ним? Как попасть внутрь? Не помню. Ладони беспорядочно шарят везде, куда могут дотянуться.

Какие-то кругляшки спереди, пять штук, один под другим. Понятия не имею, зачем они нужны. Ощутимые рубцы, пересекающие ткань… Нет, они не вскрываются. Неужели больше ничего нет?! Еще один рубец, сбоку, толще предыдущих, попавшихся под руку. И кажется, слой ткани в этом месте отходит в сторону… Дырка? Может быть, в ней я нащупаю хоть что-то?

Тонкие, твердые, скрученные… в кольцо? Или как это называется? Гладкие, но неровные. Прикосновение холодит пальцы. А что дальше? Ничего, тупик. Больше ничего нет, только два странных предмета, вокруг которых сжимается моя ладонь. Ни-че-го…