Узники вдохновения

Бульвар остался позади вместе с кладбищенской темой. Случайно она возникла и быстро убралась, потому что мысли Прохорова уже давно не были столь земными и приятными. Хотя тело и устало от напряженной ходьбы, в голове ощущалось просветление, как будто воспоминания возвратили ему легкость молодых лет. А может, это дух театра, не терпящий дряхлости, еще не выветрился и дисциплинировал сознание.

— Что значит театр в вашей жизни? — спросили его в одном интервью.

Прохоров улыбнулся стандартной наивности вопроса. Театр ничего не мог значить в его жизни, потому что театр и был его жизнь. Он не любил и не пел концертов, очень редко — отделение, чаще — две-три вещи: романсик для распевки и пару популярных арий с эффектной верхней нотой, а со временем и вовсе забросил концертную деятельность. Сокурсник Бадейкин, с которым Костю объединял острый интерес к профессии, а если шире — талант натуры, пытался вовлечь приятеля в круг известных композиторов, сочиняющих циклы романсов, но Прохоров в этой среде не прижился. От него требовали тончайших нюансов камерного исполнения, а он заботился только о силе и красоте звука. Молодые сочинители сами домогались внимания прекрасного тенора, однако Прохоров новомодной музыкой тем более не соблазнился — с него довольно и классики. Впрочем, скорее всего, дело упиралось в одно — на эстраде он чувствовал себя в одиночестве. Ему важны были декорации, глаза и голоса партнеров, их жесты и интонации. Актерский ансамбль придавал условностям театра ощущение реальности, а чужой талант выбивал в нем ответную искру.

Прохоров это понял еще в консерватории на дипломном спектакле. Шел показ финальной сцены из «Кармен». Как всегда, певиц было много, а тенор один, и у Прохорова оказалось три партнерши. С первой — толстой, голосистой, но вялой, как вареная рыба, он спел и сыграл посредственно. Вторая обладала средними вокальными данными, но использовала их на двести процентов, кроме того, имела сильный характер, который заменял ей темперамент, что немного расшевелило заскучавшего было Хозе. Последней на сцену выбежала самая сексуальная студентка консерватории, тряхнула длинными иссиня-черными волосами, сверкнула горящими глазищами и запела небольшим, но очень выразительным голосом. Прохоров воодушевился и развернулся на полную мощь, а когда Кармен правдоподобно упала вниз головой на ступени, то в ужасе отбросил бутафорский нож и чуть взаправду не зарыдал над жертвой своей ревности. Экзаменационная комиссия обоим поставила пять с плюсом.

И наоборот, как-то, уже работая в театре, во время исполнения длиннющей баллады Финна, Прохоров сдуру заглянул в пустые глаза Руслана — Батурина и… забыл слова. Пришлось нести абракадабру до самой ферматы. Голос у Батурина был красивый и пел он замечательно, но нервной системой обладал уникальной для вокалиста: мог в антракте лечь спать, на сцене его интересовала только собственная партия, и он задумчиво ожидал взмаха палочки дирижера, показывающего ему вступление.

Начиная театральную жизнь, Прохоров предполагал, что она будет трудной, но не представлял насколько, а то бы испугался. Хотя вряд ли у него был другой путь, талант всегда давит на человека. Вот Геннадий, после окончания университета дослужившийся до советника посольства по культуре, имел красивый лирический тенор. После училища они вместе поступили в консерваторию, только Гену вскоре отчислили: безбожно фальшивил из-за отсутствия координации голоса со слухом. Его дипломатическая карьера сложилась удачно, но до сих пор он и дня не может прожить без музыки, собрал уникальную коллекцию записей лучших теноров мира и часами их слушает, женился на оркестрантке только для того, чтобы вечно толкаться в театре, а вот на спектакли Прохорова не приходил ни разу.

Генкина жена, некрасивая дылда своеобразного телосложения, которое справедливее было бы назвать теловычитанием, замаскированным парижским гардеробом, просила Костю:

— Не рассказывай моему о своих успехах. Он так завидует, что спать не может.

Дылда — человек исключительно театральный, и в определенном смысле Прохоров был ей ближе, чем муж, поэтому она говорила без обиняков. Недостатки Геннадия неглупая жена видела отчетливо, но они ее не смущали: владение бесхарактерным, денежным и хозяйственным супругом имело свои преимущества.

До Прохорова доходили слухи, что за глаза приятель частенько отзывается о нем плохо, но не верил этому, меряя по себе, тем более не допускал мысли о нечестных поступках, а зря: страшнее зависти только зависть.

Прохоров искренне считал, что Генке повезло: всего четыре года на юрфаке, вербовка в КГБ, и в результате перманентное заграничное житье, непыльная работенка — знай стучи на соотечественников. Зарплата и возможности намного больше, чем в театре, и здоровье в сохранности.

А сколько он, Прохоров, учился пению? Двенадцать лет и всю жизнь. Консерватория запомнилась постоянным преодолением: на первых курсах — солдатской серости и недостатка среднего и музыкального образования, ведь ни нормальной школы, ни музучилища, которых в его биографии было целых два, он, по сути, так и не закончил. Потом начались вокальные проблемы. С педагогом ему, как и многим другим, не повезло, ибо преподают вокал сотни, а умеют это делать лишь единицы. Хороших педагогов на несколько порядков меньше, чем хороших певцов. Поэтому в любое музыкальное заведение поступает больше хороших голосов, чем оканчивает. Иван Иванович Ручьев, тенор и народный артист, сам пел, как с костью в горле, и ученикам портил даже то, что хорошо поставлено от природы. К удаче Прохорова, если так позволительно выразиться, Ручьев заболел и вскоре умер, а не окончившему курс студенту продлили обучение еще на год, теперь у Сергея Петровича Юдина.

Крепкий яркий тенор, Юдин в молодые годы числом поклонниц соперничал с Шаляпиным, с которым нередко выступал в одних спектаклях. Он славился огромным сценическим обаянием, неуемным темпераментом, умением фехтовать, к тому же профессионально владел кистью художника. Этот человек освободил Константину искусственно подавленное дыхание, научил правильно продувать воздух через связки, убрал из его пения излишний инстинкт и вселил уверенность в собственных силах.

Потом, по жизни, были и другие педагоги, у каждого Прохоров что-то нужное взял, но Юдин занимал в его сердце особое место. От него он ушел в театр, и первая же крупная партия — Пьер Безухов — в один день сделала его знаменитостью в музыкальном мире. Одновременно жена кинорежиссера Ромма Вера Строева предложила восходящей звезде сняться в цветном фильме-опере «Хованщина», где Прохоров опять блеснул и вокальным мастерством, и актерскими способностями, и внешностью. Фильм демонстрировали по всей стране, как говорили тогда, широким экраном, и глупышка Нана так влюбилась в своего киношного мужа, что ежедневно ездила на площадь Революции, где на фасаде станции метро целый месяц красовалась огромная рисованная цветная заставка к фильму — обольстительный Голицын, прикрывая крутыми ресницами блеск искушенных глаз, читает письмо царственной любовницы.

— Боже, и этот оперный красавец — мой муж? — то ли в шутку, то ли всерьез спрашивала Костю Нана. — И я еще хочу, чтобы к тебе не липли бабы!

После этого успеха режиссеру, снимающему кинофильм «Война и мира» настоятельно рекомендовали пригласить Прохорова на роль Пьера, но тот пожадничал и снялся в своей картине сам, что, по расхожему мнению, ее не украсило, да и молодой тенор много потерял. Образ ложился на его внешность и характер идеально и, несомненно, способствовал бы популярности. Однако перо жар-птицы пролетело мимо, возглавив череду грядущих неудач. Пока они еще очень далеко, а фильм «Хованщина» положил начало популярности Прохорова не только узко оперной. Поклонниц прибавилось, ему это нравилось, и он злился, когда Нана отвечала на звонки по телефону:

— Мадам, у него жена и трое детей. Вы не знали? Сочувствую.

Насчет детей Константин в свое время, кажется, сглупил. Манана объявила, что беременна, и он в ужасе замахал руками:

— Ни-ни-ни, для детей еще рано.

— А когда?

— Не знаю. Позже. Эта проблема меня не занимает. Вообще, лучше без них. Ребенок будет плакать по ночам, а мне нужно высыпаться. Очень хочешь? Тогда — сама. Я сбегу, пока этот червяк не достигнет возраста, интересного для общения. И то — если будет мальчик. Девочку можешь подкинуть бабушке.

Нана размышляла слишком долго, а когда все-таки сделала аборт, то навсегда лишилась возможности рожать.

Узнав о такой оказии, Костя покачал головой:

— А вот это жаль. Теперь ты как бы неполноценная женщина.

— У тебя странная логика и фантастическая способность все переворачивать. Ты ни разу не был виноват, только я.

— Но ведь это правда, — сказал Прохоров с обескураживающей простотой.

Манана отвернулась, зная, что он не любит выражения протеста или обиды на ее лице, однако возразила:

— Тебе же не нужны дети.

— А вдруг захочется?

И действительно, потом он жалел, что не стал отцом, но жалел абстрактно: он не понимал детей и сторонился неудобств, которые их сопровождают. С детьми придется считаться, под них надо подлаживаться — ситуация для Прохорова невозможная.

Результатом первых сценических успехов стала стажировка в театре «Ла Скала». Через этот проект культурного обмена прошли все многообещающие вокалисты шестидесятых. В Милан отправлялись певцы, в Москву приезжали балерины.

Ах, Италия, хрустальная мечта певцов и художников! Прохоров прилетел в страну грез зимой, к открытию тамошнего оперного сезона, и попал в компанию уже командированных ранее Бадейкина — прекрасного характерного баса, с которым приятельствовал еще в Москве, баритона Покатило, консерваторского однокурсника, и нескольких сопрано. Одна обладала чистой, звучной, но небольшой колоратурой и впоследствии сделала неплохую карьеру филармонической певицы. Симпатичная на мордашку, но низкорослая, с короткими кривыми ногами, она перемещалась в пространстве, причем на высоченных каблуках, со скоростью таракана. От гостиницы до театра, где проходили занятия, стажеры обычно добирались пешком, экономя на трамвайных билетах, и никто не мог ее не только перегнать, но хотя бы догнать. Костя с Бадейкиным пытались певичку обмануть: якобы задерживались у журнального киоска, а сами садились в трамвай. Все напрасно! Когда через десять минут шутники выходили на площади Скала, быстроногая колоратура уже ждала их напротив памятника великому Леонардо. Другая стажерка, Марусина, обладала замечательной красоты и выразительности лирико-драматическим сопрано, огромным самомнением и необычайной целеустремленностью. Особенно хороша она была в вердиевском репертуаре, итальянцы любовно звали ее umbriaca, пьяная, поскольку во время пения она характерно раскачивалась.