Узоры на коже

Чёрт с ней, с тётей Зиной. И с Машей тоже — потом разберусь. Открываю свою дверь, вваливаюсь в квартиру, захлопываю замок и иду в сторону кухни, скидывая по дороге шмотки. Когда остаюсь абсолютно голым, а сквозняк приятно холодит разгорячённую кожу, вспоминаю, что Полина так и не позвонила мне. Возвращаюсь к месту, где бросил штаны, нахожу в кармане телефон и набираю несколько раз номер той, кого хотел бы видеть сейчас рядом.

— Паша? Я закрутилась, извини. — Её голос медовой рекой растекается по моим венам, а я чувствую облегчение. Почему-то боялся, что когда поедет к отцу, больше не вернётся.

Такой глупый страх, но мириться с ним невозможно. От одной мысли, что Полины не будет в моей жизни хочется проломить кому-нибудь череп, разрушить целый мир до основания, но сделать всё, чтобы это оказалось лишь дурным сном.

— Всё нормально?

— Да, на удивление, — тихо смеётся, а я представляю, какая она, должно быть, красивая в этот момент. — Кстати, у меня для тебя кое-какие новости… Но это при личной встрече.

— Извини, Поля, я немного выпил, не смогу забрать тебя. Такси вызвать?

Это сам я могу пьяным в хламину рассекать по переполненным машинами дорогам, с ней не могу себе такого позволить.

— Нет-нет, не переживай, я сама приеду. Сейчас только кое-какие дела закончу и сразу приеду.

В итоге прощаемся, а я бросаю телефон на кухонный столик и иду в ванную. Нужно принять душ, чтобы смыть с себя все дурные мысли, прочистить голову. Тёплые струи щекочут кожу, а я опираюсь лбом о стенку душевой кабины и закрываю глаза, позволяя каплям стекать по спине и плечам. Сейчас мне хорошо и спокойно, а на всё остальное плевать с высокой горы.

Вдруг на спину ложатся чьи-то ладони, а я резко разворачиваюсь, чуть не падая. За шумом воды и своими размышлениями даже не заметил, как кто-то вошёл в ванную и открыл дверь душевой кабины.

— Мать твою! — выдыхаю и зажмуриваюсь. В тайне надеюсь, что это дурной сон. Вот открою сейчас глаза, а передо мной окажется хотя бы Полина.

— Ой…

Маша смотрит на меня, вытаращив глаза и стремительно краснеет и отводит взгляд, будто это я в её дом голым припёрся. Выключаю воду, чтобы не раздражала шумом своим.

— Какого хрена ты здесь делаешь?

Чеканю каждое слово, а Маша вздрагивает, будто хлыстом рядом с её лицом воздух рассекаю.

— Я…

— Что "я"? Ты вообще как сюда попала?

Делаю шаг на пол, не заботясь тем, что мокрый и не одет. Мне надоел этот фарс, Маша эта придурочная в печени сидит, что кричать готов.

— Я… — снова блеет и глаза отводит, рукава до кончиков пальцев натягивает. — Там открыто было.

— Хрен тебе, я запирал, — рявкаю и хватаю её за руку. Сейчас узнаю, какого чёрта она кутается в своё шмотьё. — Не дёргайся, поняла?

Маша икает и замирает истуканом. К чёрту порядочность, на хрен воспитание. Когда завалилась к чужому мужику в ванную, должна была башкой своей тупой думать, что делала.

Резко задираю рукав серой водолазки, и в глазах темнеет от увиденного. Мать их!

— Это что такое? — касаюсь большим пальцем белых рубцов на бледной коже предплечья. Тех здесь херова туча: давно заживших, побледневших, но много и свежих. — Говори!

Маша вжимает голову в плечи, пытается руку вырвать, но фиг у неё выйдет. Я намерен расставить все точки над I, или вот прямо здесь в дугу её сверну.

— Паша, Пашенька, — всхлипывает, а карие глаза слезами наполняются. — Я люблю тебя, я всю жизнь тебя люблю.

— Ты в своём уме? Кого ты там любишь?

Чувствую, что сатанею. Надо успокоиться, а то долбану эту пришибленную головой о стену.

— Тебя! С двенадцати лет!

До последнего надеялся, что показалось, что на самом деле не она это, но дерьмовый сериал со мной в главной роли продолжается.

Маша вскрикивает, когда неосознанно сильнее руку её сжимаю. Наверное, завтра синяки останутся, да только как-то плевать.

— Ты поэтому всюду на глаза попадаешься? — спрашиваю, хотя сам давно уже знаю ответ. В тот момент всё понял, когда юный гений мне её фотку показал.

— Да.

— Почему сразу не сказала, кто ты?

— Мне хотелось, чтобы ты сам меня вспомнил, — снова всхлипывает и обнимает руками дрожащие плечи. В этот момент она ещё более жалкая, чем всегда.

Наверное, по законам жанра сейчас я должен расчувствоваться, прижать горемыку к своей груди и дать выплакаться, а потом мы закружимся в свадебном танце, да только делать мне больше нечего. Карл прав был, когда сказал, что такие фокусы нужно на корню обрубать, пока только хуже не стало. Чёрт, вспомни я её раньше, давно бы уже отделался, а сейчас она торчит в моей ванной, в которую хрен пойми как пробралась, а я, мать их, всё ещё голый.

Протягиваю руку, снимаю с сушилки полотенце и обматываю вокруг бёдер. Хватит стриптиза, только не перед Машей.

— Пошли, — говорю, выходя из ванной.

Прохожу на кухню, достаю из шкафчика бутылку виски, стакан и наливаю себе щедрую порцию. По звукам за спиной понимаю, что Маша мнётся у порога, топчется, но не проходит.

— Садись, — указываю рукой на стул, но сам так и остаюсь стоять, разглядывая что-то за окном. Очередной обжигающий гортань глоток теплом разливается по венам. Мать их, я же хотел протрезветь, но, наверное, не в этой ситуации.

— Павлик… я… извини меня, пожалуйста. Я не хотела тебя пугать.

«Пугать». Какое странное слово, неудобоваримое для моей психики.

— Как в квартиру попала?

— Я у тёти Зины ключи украла, — пищит и всхлипывает. Клептоманка чёртова, но хоть не юлит.

— Воровать не хорошо, но ладно. Ключи на стол.

Я не смотрю на неё, потому что не хочу провоцировать её на какие-то решительные действия. С такими, как она нужно резко и быстро рвать всё, что ещё даже не успело зародиться, потому что только хуже будет.

— Павлик, может, сама тёте Зине отдам?

Она ещё изо всех сил цепляется за какие-то возможности, варианты просчитывает, но делает только хуже.

— Ключи положи на стол.

Вздыхает, но слушается. Молодец, Маша.

— Теперь рассказывай, какого хрена у меня в квартире делала.

— Я хотела поговорить. Поняла, что ты не помнишь меня, рассказать хотела, напомнить.

Это почти смешно, если бы не было так глупо. Будто мест других нет в этом мире, кроме моей ванны, где мне что-то напомнить можно.