Узы крови

– Готовы? – спросил Гарри.

Гермиона секунду поколебалась, затем крепко обхватила Регулуса руками вокруг пояса и прижалась щекой к его щеке. Он засмеялся от неожиданности и тоже обнял ее покрепче. Так Гарри их и сфотографировал.

– Я говорила, что я самая счастливая девушка на свете? – спросила Гермиона, откинув голову и заглядывая ему в лицо.

Регулус несколько мгновений молчал, пристально вглядываясь в ее лицо – была у него такая странная привычка, будто он проверял правдивость ее слов.

– Рад, что я причастен к этому, – прошептал он наконец. – Это делает счастливым и меня.

Гермиона приподнялась на цыпочки и потерлась носом о его нос.

– Люблю тебя, – ухмыльнулся он и, будто угадав ее недавние мысли, сказал: – Помнишь? Ты как радуга в моей жизни, – он подмигнул. – И я в восхищении истерично звеню.

Гермиона засмеялась, уткнувшись лицом ему в грудь.

– Гиневра! – вдруг раздался позади испуганный оклик Талии.

Гермиона поспешно обернулась и увидела, как Северус подхватывает на руки Гиневру, в полуобморочном состоянии вцепившуюся в амулет на шее. Краска схлынула с ее лица, глаза закатывались, а побелевшие губы что-то шептали. Гермиона бросилась к ней.

========== 44. Ловушка ==========

– Поразительно, – как всегда, бесстрастным тоном произнес Северус, пытливо вглядываясь в черты Гиневры. – Но ведь с тобой никогда такого не бывало, – он не спрашивал, а утверждал.

– Не бывало, – согласилась Гиневра. – Всегда чувствовала эту силу в себе. Даже когда долго носила амулеты. Она… теплилась у меня в груди. Искра была всегда.

Гермиона недоумевала. Что произошло? То есть, она догадывалась, почему проклятие, судя по всему, спало, однако… это было бы слишком просто. И как-то стыдно. «Хотя вполне в традициях язычества», – подумала она. Пока Гиневра приходила в чувство, она успела десять раз передумать все возможные причины этого происшествия и, кажется, прозреть. Все было элементарно. Теперь ей казалось смешным, что она в первую очередь подумала о такой дикости, как жертвоприношения. Под «невинной кровью» имелось в виду совсем другое.

– У меня осталось зелье, чтобы проверить… – начал Северус, но умолк.

Гиневра посмотрела на него больным взглядом, словно умоляющим не давать ей ложных надежд.

– Ты, в самом деле, думаешь, что она могла исчезнуть? – глухо прошептала она.

Северус мгновение помолчал.

– Тебе лучше знать, – подумав, ответил он. – Но я считаю, стоит проверить.

Гиневра отвела взгляд и некоторое время разглаживала складочки на одеяле.

– Да, конечно, – после продолжительной паузы кивнула она.

Северус поднялся и поспешно вышел, напоследок бросив на Гермиону подозрительный взгляд. Она сохранила совершенно невинную мину – все равно уличить ее он бы не смог, потому что не знает, в чем именно обвинять и подозревать. Мысль, что Северус Снейп не знает чего-то, что знает она, несказанно тешила ее самолюбие.

Щенок спаниеля засеменил следом за Снейпом – он теперь повсюду следовал за ним, – и едва успел прошмыгнуть в закрывающуюся дверь.

– Никогда не думала, что смогу испытать это ощущение в отсутствие Темного Лорда, – внезапно произнесла Гиневра.

Гермиона непонимающе уставилась на нее.

– Мечтала, но всерьез никогда не верила, – Гиневра уселась в постели и взяла с тумбочки амулет, принявшись вертеть его в руках. – Когда ношу амулет, то просто чувствую упадок сил. Это другое. Я будто потихоньку превращаюсь в сквиба. И это невыносимо, – она смотрела прямо перед собой. – А вблизи Темного Лорда у меня появлялась возможность чувствовать себя волшебницей, но не проклятой. Здоровой, – она встрепенулась и с неловким видом поспешила пояснить: – В нашей семье запрещалось говорить о проклятии, они это называли «болезнью». Они и я, конечно. Правильно бы сказать «мы», но язык не поворачивается. Они… слишком много горя мне принесла именно семья моих родителей.

Гермиона смотрела на нее во все глаза, ловя каждое слово и напряженно замерев.

– Все же, как я ни боялась Темного Лорда – а я боялась его с самого начала, – говорила Гиневра, – но это ощущение, когда моей силы словно нет… поначалу оно мне очень нравилось, – она криво усмехнулась. – Я себе в этом никогда не отдавала отчет, но мне кажется, что именно из-за этого краткого мига ощущения своей нормальности я поначалу уважала его. Представляешь?

Гермиона ничего на это не ответила, но и не почувствовала отвращения, какого, кажется, боялась и ожидала с ее стороны Гиневра. Горько усмехнувшись и потерев лоб, ее мать продолжила:

– Не будь я так восхищена Северусом и его друзьями и, возможно, я стала бы фанатичкой. Я была бы благодарна Темному Лорду безгранично, я бы его боготворила. Но, к счастью, Северуса я встретила раньше, – она опустила глаза и отложила амулет, затем подытожила: – Вот такая я жалкая.

Гермиона отрицательно помотала головой.

– Не жалкая, – с укоризной ответила она.

Гиневра опять горько усмехнулась, но Гермиона не позволила ей заговорить:

– Ты не должна постоянно заниматься самоедством. Это сводит с ума. И не имеет значения, когда твои близкие воспринимают тебя такой, какая ты есть.

Гиневра посмотрела на нее.

– Ты должна быть счастливой, – требовательно добавила Гермиона. – Ради Северуса.

Гиневра отвела взгляд, хмыкнула, продолжая чему-то грустно улыбаться.

– Я все упустила, – наконец, вымолвила она глухим надломленным голосом. – Родить ребенка и не видеть его первых шагов, не слышать его первых слов, не провожать впервые в Хогвартс…

Гермиона бы покривила душой, если бы сказала, что ей тоже жаль, что у них всего этого не было. Все-таки Джин Грейнджер была для нее лучшей мамой, любимой мамой. Она не была сиротой и никогда, ни разу в жизни не чувствовала себя чужим ребенком. Поэтому она сказала другие, но честные слова:

– Если проклятье разрушено, ты могла бы еще родить ребенка. Жизнь волшебницы длиннее, чем у маглов, и молодость тоже. Ты могла бы родить мальчика.

Гиневра вскинула на нее глаза – она казалась изумленной и даже застигнутой врасплох. Должно быть, она ни о чем таком и не помышляла.

В этот миг дверь приоткрылась, и в комнату вошел Северус с флаконом зелья и мисочкой в руках. Гермиона с трудом сдержала смех: щенок скользил за ним по полу, уцепившись зубами за полу длинной черной мантии. Северус при этом оставался непоколебимо суров.

Сделав все необходимые приготовления, он уколол Гиневре палец и стряхнул капельку в зелье. Все трое напряженно уставились в миску, ожидая, когда зелье поменяет цвет. И действительно – оно из почти черного окрасилось в тот же грязно-белый оттенок, что и у Гермионы когда-то. Гиневра испустила взволнованный вздох, вскочив в постели и не отрывая глаз от зелья, словно ожидая, что сейчас оно снова станет черным. Гермиона тоже испытала облегчение, хотя и была практически уверена в результате. Ее накрыла волна торжества. Проклятье снято! И теперь еще есть надежда, что род ее отца не прервется!