В царстве глины и огня

— Ну, вы не очень… Здсь такое обыкновеніе. Ужъ кто на заводъ въ заводскую жизнь пошелъ, тотъ по заводски и живетъ, сказала Дунька. — Да и что такое бутылка пива?

— Ежели парнишка въ такое положеніе сталъ, то отъ бутылки пива и до сороковки водки не далеко, пояснилъ обжигало.

— Какъ я не люблю такихъ вашихъ разсужденій! нахмурилась Дунька. — И все одно, одно. Заладитъ синица Якова и зоветъ имъ всякаго. То мн наставленія читаете, то теперь на Тереньку накинулись.

— Ежели я вамъ, Дунечка, что-либо такое, то это любя васъ, врьте совсти! глубоко вздохнулъ обжигало.

— Подите вы! Ежели-бы любили меня, такъ на пиво-бы мн не жалли, а то вонъ какія слова: «я пива не пью». Вонъ Леонтій любитъ меня, такъ скажи я ему, чтобъ онъ дюжину пива выставилъ — онъ и насчетъ дюжины не постоитъ. Вотъ это любовь!

Обжигало не находилъ словъ для отвта и только тяжело вздохнулъ, горько улыбнулся и махнулъ рукой.

— Нечего рукой-то махать! Я правду говорю, продолжала Дунька. — Вы на угощеніе жадный.

— Да конечно-же правду, поддакнула Матрешка. — Вотъ я всегда съ ней, а хоть-бы вы разъ ее опотчивали.

— Насчетъ гостинцевъ — сдлайте одолженіе, хоть сейчасъ, предложилъ обжигало. — А когда вы Дунечка, пиво или вино пьете, у меня сердце кровью обливается.

— Ну, пошли, похали! Старая псня! отмахнулась Дунька.

— Такая вы молоденькая двушка, такой, можно сказать, бутонъ прекрасной красоты — и вдругъ…

— Ежели вы не бросите вашихъ глупыхъ разговоровъ, то мы попросимъ, чтобъ наши порядовщики отогнали васъ отъ насъ, строго замтила Дунька. — Что это такое въ самомъ дл! Любовью хвалитесь, а сами, какъ ржа желзо, точите меня.

— Хорошо, молчу-съ, покорился обжигало и прибавилъ:- но когда-нибудь у меня съ вами обширный разговоръ насчетъ этого будетъ.

— Никогда не будетъ, потому я слушать не стану.

— Мн хочется, Дунечка, чтобъ вы при вашей красот были скромная двица… Вы будете скромная двица и тогда я…

— Пойдемъ, Матрешка, отъ него прочь. Хуже горькой рдьки онъ мн надолъ, произнесла Дунька и, взявъ подругу за руку, сдлала нсколько шаговъ.

— Постой, Дуня, постой! остановила ее та и, обратясь къ обжигал, прибавила:- Вы вотъ давеча насчетъ гостинцевъ говорили, такъ ужъ попотчуйте насъ хоть гостинцами сейчасъ, что-ли.

— Въ лучшемъ вид!.. встрепенулся обжигало и ползъ въ карманъ за деньгами. — Чего прикажете: пряниковъ, орховъ, подсолнуховъ или карамелекъ?

— Пряники у насъ есть, а принесите изъ лавочки орховъ и карамелекъ, отвчала Матрешка. — Кедровыхъ орховъ и карамелекъ, Дуня?

— Ничего не надо. Чортъ съ нимъ. Найдутся и другіе, которые купятъ.

— Зачмъ-же такія слова, Дунечка? Насчетъ нехмельныхъ угощеній я со всмъ сердцемъ и въ лучшемъ вид… заговорилъ обжигало, вынимая деньги.

— Ну, бгите скорй за орхами и за карамельками, посылала его Матрешка — Дуня будетъ сть ваше угощеніе. Я уговорю ее.

— Зачмъ-же самому бжать? Я пошлю кого-нибудь изъ мальчишекъ, онъ и принесетъ, а самъ побуду около васъ и Дунечки. Васютка! Вотъ теб деньги. Бги въ лавочку къ Гусакову и купи фунтъ кедровыхъ орховъ и полфунта карамелекъ. Да живо! Чтобы одна нога здсь, а другая тамъ. За работу пятачокъ получишь. Поворачивайся! командовалъ обжигало.

Мальчишка взялъ деньги и побжалъ.

— Присядемте, Дунечка, на скамеечку. Вотъ скамеечка за воротами есть свободная, предложилъ обжигало.

— Ну, вотъ еще, сидть! Я и въ трактир въ лучшемъ вид насидлась. Я теперь танцовать буду. Гвоздь! обратилась она къ мужику съ гармоніей. — Чего ты зря на гармоніи-то ноешь! Сдлай намъ псню для кадрильки. Двушки! Чего вы стали? Давайте танцовать кадриль. Матрешка! Пойдемъ! Я съ тобой буду танцовать.

— Да я по кадрильному-то не умю, отвчала Матрешка.

— Научимъ. Не мудрость какая. Ходи да вертись, вертись да ходи — вотъ и вся недолга.

— Дунечка! Позвольте, я съ вами… Я французскую кадриль въ лучшемъ вид… предложилъ обжигало.

— Не требуется. Я съ Матрешкой… Становись, Матрешка. Музыкантъ, играй!

Раздались звуки «Чижика» и пары завертлись… Дунька подпихивала Матрешку я командовала ей: «прямо и назадъ! Вправо, влво… Опять назадъ» Грузная, неповоротливая Матрешка толкалась и вертлась среди танцующихъ, какъ пестъ въ ступ.. Обжигало стоялъ сзади Дуньки, слдилъ за ея движеніями и тяжело вздыхалъ.

«Эдакая прекрасная двушка! Красота неописанная! думалъ онъ про нее. Кабы эта двушка выбросила блажь изъ головы, перестала-бы съ пьяницами якшаться, да соблюдала себя въ порядк тихо и скромно, то за нее въ огонь и въ воду-бы можно, всю жизнь отдать-бы можно».

Въ глазахъ у обжигалы зарябило, онъ чуть не плакалъ.

Дунька дйствительно была хороша. Разгоряченная и безъ того въ трактир пивомъ, во время танцевъ она еще боле раскраснлась. Лицо ея пылало. Прелестные глаза, хоть и съ нсколько опустившимися отъ хмеля вками, подернулись влагой и блестли страстью. Выплясывая передъ Матрешкой соло, Дунька взглянула на обжигалу и крикнула ему:

— Чмъ такъ зря-то стоять, да глаза пучить, сбгали-бы лучше въ заведеніе, покуда мы танцуемъ, да принесли-бы парочку пивка, — вотъ тогда-бы вы были настоящій учтивый кавалеръ. Посл танцевъ-то куда чудесно выпить холодненькаго! У меня вся глотка пересохла.

Обжигало не шевелился. При словахъ Дуньки о пив сердце его болзненно сжалось.

«Какъ къ стн горохъ, такъ къ ней и мои слова. Одно только и на ум у ней: пиво, пиво и пиво», подумалъ онъ и опять тяжело вздохнулъ.

V

Когда Дунька кончила танцовать, посланный обжигалой въ мелочную лавочку за гостинцами мальчишка-погонщикъ Васютка вернулся уже съ кедровыми орхами и карамельками. Обжигало сунулъ Васютк въ вознагражденіе за труды пятакъ, взялъ отъ него тюрюки съ угощеніемъ и передалъ ихъ Дуньк. Та была запыхавшись отъ танцевъ.

— А гд-же пиво? спросила она, тяжело дыша. — Я вдь пива просила.

Обжигало молчалъ.

— И это называется кавалеръ! продолжала она. — Вотъ жадный-то! Двушка проситъ угостить пивкомъ, а онъ и ухомъ не ведетъ. А еще съ любовью пристаете…

— Васютка былъ уже ушедши за гостинцами, Дунечка, когда вы пива потребовали, оправдывался обжигало.

— А сами-то вы что-жъ?.. Сходили-бы сами. Экъ, у васъ ступня-то золотая! Далеко-ли тутъ до заведенія!

— Не могъ оторвать глазъ отъ вашей личности. Все глядлъ на васъ и любовался.

— Просто отъ жадности. Куда вы деньги-то копите? Получаете больше всхъ, а сами какъ кикимора какая-то жадная. Ухъ, устала! Ноги словно подломились.

Дунька начала переступать съ ноги на ногу, покачиваясь изъ стороны въ сторону и улыбаясь.