В царстве глины и огня

— Вотъ ежели-бы у васъ псни были, то я попросила-бы васъ почитать и сама послушала-бы…

— Авдотья Силантьевна! Я куплю-съ… Въ лучшемъ вид для васъ псенникъ куплю. Это не пиво-съ… встрепенулся обжигало. — Даже два псенника куплю и вамъ въ презентъ… Читайте на здоровье.

— Да сама-то я еле разбираю. Учили меня грамот, но ничего не вышло. А вы купите и сами мн почитайте. Помните, тутъ по весн такой рыжій солдатъ былъ?.. Онъ изъ витебской компаніи, витебскій онъ самъ… Такъ вотъ у него былъ псенникъ, и онъ мн и Матрешк читалъ. Чудесно! И сколько тамъ псенъ! Разныя-преразныя. Также люблю я слушать про житія разныя. Житія святыхъ… Вотъ, напримръ, про Николая угодника. Какъ онъ бднымъ невстамъ помогалъ! Про Варвару великомученицу… Какія ея были страданія-то! Ужасти. Это намъ съ матерью, бывало, урядничиха по вечерамъ читала. Она читаетъ и плачетъ. И мы съ матерью плачемъ. Вотъ намъ не сподобиться такъ, какъ Варвара Великомученица сподобилась! Мы гршницы… вздохнула Дунька и прибавила: — Вотъ и про Варвару Великомученицу хотла-бы я опять послушать.

— И житіе Варвары Великомученицы вамъ куплю. Какъ только въ городъ поду — сейчасъ куплю. Нарочно даже поду и куплю… Въ будущее воскресенье поду… Я, Авдотья Силантьевна, радъ душевно… Я душевно радъ, что вы такъ со мной разговариваете. Вотъ этотъ разговоръ я люблю. Обжигало говорилъ восторженно.

— Ну, купите. Спасибо вамъ, сказала Дунька, посмотрла по сторонамъ и опять схватилась о Матрешк. — Куда-же это Матрешка-то запропастилась? Пойти поискать ее.

— Посидите еще, Дунечка, упрашивалъ обжигало.

— Нтъ, нтъ… Еще ежели-бы пиво было, а то что такъ на сухую! Да и пора… Смотрите, ужъ стемнло. Вонъ ужъ и танцы кончились. Вс расходятся. Отыщу Матрешку и пойдемъ спать. Пора спать ложиться. Завтра надо рано вставать и за работу… Хочется мн къ сред пять тысячъ кирпичей окончить.

Дунька встала.

— Еще пару словъ, Дунечка…

Обжигало схватилъ ее за руку.

— Посл завтра, посл завтра, выдернула она свою руку и ударила по рук обжигалу. — Вдь ужъ посл завтра будемъ угощаться, такъ въ волю наговоритесь! улыбнулась она и быстро прибавила:- Прощайте, Глбъ Кирилычъ! До посл завтра.

Она захватила тюрюки съ гостинцами, прижала ихъ къ груди, ухарски повернулась на каблукахъ и шмыгнула въ ворота.

Обжигало долго стоялъ передъ воротами и смотрлъ ей вслдъ. Наконецъ покрутилъ въ раздумьи головой и поплелся въ квартиру прикащика ужинать, у котораго онъ столовался.

Стемнло. Выплывалъ на небо блдный рогъ новаго мсяца. Съ рки тянуло сыростью. Отъ воды поднимался густой паръ. Гулко было въ воздух. Съ берега уже почти вс перебрались на дворъ. Тамъ еще гудла какая-то одинокая гармонія. Какой-то пьяный голосъ кричалъ со двора: «Не подходи! Зашибу! Заржу!» — Вяжите его, братцы, вяжите! командовалъ кто-то.

— Караулъ!

VI

Въ понедльникъ, въ 4 часа утра, на Кирпичномъ завод раздался звонокъ, возвщающій рабочимъ, что пора вставать. Поднялись посл звонка, впрочемъ, очень немногіе, и по большей части женщины. Первыми вскочили матки или стряпухи, одлись и, почесываясь и позвывая, направились на рку умываться, перекинувъ черезъ шею полотенца съ красными шитыми концами. Выйдя изъ женской казармы, он по дорог будили мужчинъ, которые заночевали просто на двор, на трав, около казармъ. Эти мужчины были изъ тхъ пьяницъ, которые вчера, возвращаясь изъ трактира, не могли дотащиться даже до своихъ коекъ въ казарм и свалились гд попало. Такіе мужчины по большей части только мычали въ отвтъ или отругивались и, повернувшись, вновь засыпали. Другіе, хоть и поднимались, но уходили досыпать въ казарму. Какой-то лысый мужикъ, поднявшись и сидя на земл, держался за свою всклокоченную голову и посоловлыми безсмысленными глазами смотрлъ на свои грязныя ноги.

— Ты, что-ли, сняла съ меня сапоги? спрашивалъ онъ матку.

— Ну, вотъ… Велика мн нужда снимать съ тебя сапоги!

— Фу, ты пропасть! Такъ гд-же они?

— Гд посялъ, тамъ и лежатъ.

— Вотъ дьявольщина-то! Да неужто я ихъ пропилъ? И шапки нтъ.

— А ужъ это ты товарищевъ спроси. Я съ тобой въ трактир не гуляла, отвчала баба, направляясь на рку.

По дорог она пихнула ногой молодаго парня, валявшагося совсмъ около калитки, такъ что идущимъ на рку пришлось обходить его тло.

— Чего на дорог-то разлегся! Вставай! Звонокъ былъ. На работу надо готовиться.

Парень открылъ красные мутные глаза и пробормоталъ:

— Не могу. Башка трещитъ. Мн и на ногахъ не выстоять.

— Такъ лягъ, лшій, къ сторонк. Чего ты калитку-то загородилъ.

Парень отползъ нсколько шаговъ и опять упалъ.

— Грхъ да и только! покачала головой баба. — Сегодня пропонедльничаютъ и опохмеляться станутъ, а завтра во вторникъ опять праздникъ, въ среду, значитъ, опять похмелье. Разопьются такъ, что и не удержишь.

Черезъ пять минутъ на рчк, на плоту, плескались съ десятокъ бабъ, умывая себ лицо и руки. Нкоторыя утирались полотенцами, нкоторыя, уже умывшіяся, стояли обернувшись на востокъ и, позвывая, крестились, другія, выйдя изъ воротъ завода, только еще подходили къ плоту. Выли среди умывающихся и мужики. Одинъ рослый черный мужикъ, засучивъ штанины, вошелъ у берега по колно въ воду, наклонился и, черпая изъ рки шапкой воду, обливалъ себ голову.

На берегу, уперевъ руки въ бока, стояла жена его, тощая, босая баба, чуть не въ рубищ, смотрла на эту операцію и говорила:

— Да ужъ въ трактиръ-то сегодня не ходи. Лучше я тебя дома поправлю. Припасла я теб стаканчикъ. Выпьешь, напьешся чайку и иди на работу…

— Ладно!.. фыркалъ мужикъ и, обливъ голову, принялся утираться полотенцемъ. — Ну, иди и припасай стаканчикъ-то.

— Нтъ, нтъ… Я отъ тебя не отойду… Я за тобой слдомъ.

— Да не убгу я, не убгу…

— Врешь. Пока не выходишься, все буду при теб. Ну, идемъ, по дорог вытрешься. Сейчасъ матка вскипятитъ воду и чай пить будемъ.

Мужикъ поднялся на берегъ и поплелся во дворъ завода. Жена пропустила его впередъ и шла сзади.

Вскор задымилисъ трубы въ казармахъ. Матки затопили печи. Дабы кипятокъ былъ готовъ скоре, бабы помогали маткамъ носить воду съ рки. На двор, около прикащицкаго флигелька, гд жилъ также и обжигало Глбъ Кириловичъ, работница ставила самоваръ.

Въ конц пятаго часа утра, на двор около казармъ, на бревнахъ, можно было видть десятка два женщинъ и мужчинъ, пившихъ чай. Стояли закоптлые металлическіе чайники. Нкоторыя женщины пили и кофе. Въ числ послднихъ были и Дунька съ Матрешкой. Около нихъ блестлъ мдный кофейникъ. Дунька и Матрешка готовились на работу. Он были босыя и об были въ линючихъ ситцевыхъ платьяхъ и пестрядинныхъ передникахъ. Въ волосахъ Дуньки, однако, красовалась по вчерашнему красная ленточка. Матрешкина голова была повязана какой-то тряпицей. Тутъ-же пищали и дти семейныхъ. Какая-то женщина съ подбитымъ глазомъ, сидя на ступеньк крыльца, кормила ребенка грудью.

Изъ мужской казармы выходили мужики и направлялись пить чай въ трактиръ, хотя чаепитіе можно-бы было совершить и на двор завода. Какой-то рыжеватый парень подмигнулъ Дуньк и крикнулъ:

— Дуняшка! Чего кофей-то распиваешь, словно барышня! Пойдемъ съ нами въ трактиръ — похмелю рюмочкой.

— Ну-тя къ водяному въ болото! отвчала Дунька. — Что я пьяница, что-ли? Побаловала вчера, да и довольно.

— Я-бы и вамъ-то, лшимъ, не совтовала сегодня въ трактиръ ходить, чтобы не запутаться спозаранку, сказала мужикамъ женщина, кормившая ребенка грудью.