В чужих морях

Грохот и вопли перекрывают лязг насосов. Паскуаль воет, колотя по прутьям решетки.

Добежав до лестницы, я на секунду оборачиваюсь: куча-мала катается по полу, мелькают руки, ноги, колени, все орут от боли и ярости.

Не останавливаясь, я взлетаю на пушечную палубу, перебирая ступеньки руками и ногами, несусь сквозь темные пещеры трюмов. Мимо кладовой, куриного загона, пушек – к столбу света, указывающему путь к ступеням. Через арсенал и дальше наверх, к свету и воздуху носовой палубы. Я мчусь быстрее, чем сам дух ветра.

8

Низкое небо. Рокочет гром. Яростно клубятся черные тучи. Крупный дождь барабанит по палубе. С небес льет, налетая полосами со всех сторон. Частые капли отскакивают от досок. Вода стекает по палубе то в одну, то в другую сторону, когда корабль ныряет носом или взбирается на волну. Если бы я свалилась в море, и то бы меньше промокла.

Что я наделала? Я как кролик в захлопнувшейся ловушке. Она повсюду – и внутри этого корабля, и снаружи, ведь, без всякого сомнения, теперь испанцы начнут против нас боевые действия – а я всего лишь беглая рабыня. И помимо прочего, теперь я уверена, что в животе у меня растет ребенок, которому англичане так же мало обрадуются, как и дон Франсиско.

Тошнота скручивает желудок, вызывает головокружение. Я не понимаю, куда мы плывем, где море, где небо. И у меня в голове, и в окружающем мире все перемешалось.

Скоро сядет солнце и уведет за собой жалкие остатки дневного света. Но я не могу себя заставить спуститься в трюм. Сколько времени мы будем добираться до Англии? Как долго я смогу выжить в таких условиях?

Сквозь проливной дождь кто-то движется к лестнице, ведущей на оружейный склад. Люк поднимается. Я натягиваю промокшую мантилью на голову и щурюсь. Он машет рукой. Лицо бледным пятном светится во мраке. Нетерпеливо мотнув головой, он машет мне снова.

Я подползаю ближе. Это тощий мальчишка, который помог мне в трюме.

– Идем, – зовет он сквозь барабанный бой дождя. – Тебя смоет за борт.

– Лучше сунуться в пасть к волкам?

Мальчишка морщит нос.

– Пойдем. В оружейную. Хотя бы спрятаться от дождя. Там капеллан. – Он кивает в сторону кают-компании. – Они прячутся, едва завидев его или услышав голос, так что никто тебя не тронет.

Чем черт не шутит. Малолетние подмастерья первым делом выучивают все безопасные места на судне. Я бреду к лестнице и промокшей кучей сваливаюсь в арсенал.

Не могу сказать, что здесь сухо. Вода проникает во все щели. Деревянные доски под ногами хлюпают от сырости. К счастью, на голову больше не льет. Теперь дождь трещит над нашими головами сухими выстрелами. Я выжимаю воду из волос и одежды.

– Который из них капеллан? – спрашиваю я мальчишку, подглядывающего в щель приоткрытой двери кают-компании.

Он указывает на человека в черном, любителя читать на ходу.

– Этот, с кислой рожей, будто съел лимон.

Впервые с тех пор, как я оказалась на английском корабле, мне хочется засмеяться. Капеллан сидит на жестком стуле в углу, подальше от остальных. С лица его не сходит хмурое выражение, на кого бы он ни посмотрел. Джентльмены, похоже, вызывают в нем в равной мере раздражение и разочарование.

– Ты откуда? – интересуется мальчик. Моего имени он не спрашивает.

– Отовсюду и ниоткуда.

– А я Томас, – представляется он. – Подмастерье плотника.

Я киваю.

– В такой ливень нельзя спать на палубе, – он смотрит на люк.

– А я не могу спать в трюме, – огрызаюсь я.

– Это возможно, – застенчиво кивает он. – Просто держись ко мне поближе.

– И ты сумеешь от них отбиться? – Я многозначительно смотрю на его тонкие руки.

– До сих пор неплохо справлялся.

Верится с трудом, потому что из-под коротких рукавов на запястьях у него выглядывают синяки.

– Пойдем, я покажу укромное место. – Он идет к лестнице, ведущей на ярус ниже.

– Ты же сказал оставаться рядом с капелланом… – беспокоюсь я.

– Успокойся, мы не пойдем далеко.

Макушка мальчишки исчезает в люке. Оглянувшись на дверь кают-компании, я спускаюсь за ним.

– Во-первых, – Томас поднимает вверх бледный палец, – дальше никуда идти не надо. Ночью джентльмены спят наверху, так что оставайся тут, рядом со мной. – Он показывает мне циновку за лестницей, в закутке, подпертом бизань-мачтой и забаррикадированном со всех сторон сломанными реями, которые он натащил сюда, как сорока.

– Во-вторых, – говорит он, дергая за мою промокшую юбку, – избавься от нее. Лучше переделай в бриджи, их невозможно задрать. У меня есть иголка и нитки. А на ночь завязываешь пояс морским узлом.

Я смотрю на него.

– И как, помогает?

Он пожимает плечами.

– Это дает больше времени.

Я тяну его за локоть и разворачиваю лицом к себе.

– Тебя так используют? – Этому ребенку на вид не больше десяти лет. Хотя, судя по запавшим усталым глазам, возможно, он и старше.

Он отстраняется от меня и садится на подстилку. Я опускаюсь рядом.

– Испанцы вздергивают человека на дыбу за такой грех. Пока не сломают каждую кость в теле, а затем выбрасывают за борт. Ты должен рассказать генералу.

– Тот мальчик, что был до меня, рассказал, – горько усмехается он. – Вот только в море бросили его. – Он смотрит на меня и кажется совсем ребенком. – Сплетни злят мужчин. А мне, как-никак, еще с ними жить.

– У тебя нет ни друга, ни защитника?

– Только Бог на небесах. Которому нет дела до таких, как я.

Он шарит под циновкой и достает маленькую птичку, наполовину вырезанную из куска дерева, и намечает ножом перья.

– Почему ты помог мне в трюме?

Томас делает в заготовке глубокий надрез, чтобы обозначить край крыла.

– Мне это не понравилось. – Он стряхивает стружку на пол. – Я думал, может, понравится, но нет.

Я сижу с ним, он молча вырезает птицу. Мальчишка прав. Место хорошее. Полный обзор палубы вплоть до носа корабля. Над нами лестница, за нами бизань-мачта. Джентльмены наверху, как он выразился, на расстоянии плевка. Правда, толку нам от этого никакого, но все же.

Мы прячемся вдвоем в тени укрытия, когда колокол сзывает матросов на вечернюю молитву на верхнюю палубу. Дождь прекратился, корабль идет ровным ходом. Матросы с грохотом взбегают по лестнице у нас над головами, совершенно не замечая нас в темноте. Сто с лишним ног, обутых или босых, в зависимости от ранга их хозяина, выбивают пыль из деревянных ступеней. Когда все проходят, становится тихо, как в могиле. Слышен только скрип обшивки, царапанье крыс да шорох ножа Томаса, обтачивающего деревяшку.