В дальних плаваниях и полетах

Экспедиция отлично снабжена всем необходимым для научных исследований. Но, пожалуй, лет через 30-40 технические средства и оборудование станции «Северный полюс» покажутся такими же примитивными, какими нам, в середине двадцатого века, представляются сигнальный телеграф наполеоновских времен или воздушный шар.

Самолеты прибыли на остров Рудольфа. Оставался последний, решающий «прыжок» — на лед полюса.

Меня разбудил телефонный звонок: «Водопьянов вылетел». Вскоре я сидел в аппаратной московского радиоцентра Севморпути. Диксон повторял короткие донесения с борта флагманского самолета: «8 часов 4 минуты. Подходим к восемьдесят шестой параллели. Полет над облаками, высота две тысячи метров, температура минус двадцать три… 10 часов 34 минуты. Широта восемьдесят девять…» Еще сто километров, и они будут над «вершиной мира»!

Самолет пробил облачность, снизился до двухсот метров. Водопьянов, Бабушкин и флаг-штурман Спирин высмотрели обширное ледяное поле. Лыжи коснулись его поверхности, самолет побежал по снежному ковру. Моторы заглохли.

— Вот и на полюсе, — сказал Водопьянов начальнику экспедиции Отто Юльевичу Шмидту.

Было это 21 мая 1937 года, в одиннадцать часов тридцать пять минут. На Северном полюсе впервые опустился самолет.

Люди сошли на лед, их было тринадцать. Определили местоположение: двадцать километров по ту сторону полюса, немного западнее меридиана Рудольфа.

Общими усилиями пробили лунку в ледяном поле, Ширшов измерил его толщину: «Три метра — жить можно!» Начали разгружать машину, ставить палатки. В Москву ушла радиограмма № 1.

Прилетели Молоков, Алексеев и Мазурук. В центре Полярного бассейна возник научный городок: палатки, склады, метеорологическая будка, мачты радиостанции, ветродвигатель…

^{Первые дни на дрейфующей станции «Северный полюс» № 1. Строят «снежную кухню» у жилой палатки. Исследователи обживают ледовую территорию.}

Мои товарищи журналисты еще в полете задумывались: как им описать «вершину мира»? Внизу тянулись гигантские белые поля, иные были изуродованы морщинами торосов и черными змейками разводьев. «Я с грустью убедился, что рассказывать читателям нечего», — писал спецкор «Правды» Бронтман. Корреспондент «Известий» Виленский радировал: «Лед местами не отличается от поверхности любого подмосковного пруда зимою, никаких признаков полярной романтики!»

Каждую весточку советских журналистов перепечатывали газеты всех стран. С каким интересом была встречена новость: Ширшов и Федоров видели пуночку! Маленькая птица явилась вестницей жизни на полюсе.

Обитатели «вершины мира» перевозили на нартах грузы, их набралось десять тонн. Добрую половину весил «двухгодичный обед» четырех исследователей; остальной груз состоял из снаряжения, аппаратуры, одежды и обуви, горючего, всевозможных вещей, вплоть до зубных щеток и иголок с нитками. Рассчитывая добывать медведей, полярники взяли с собой винчестеры, а также озорного пса, оправдавшего свою кличку «Веселый».

^{Ученый станции «Северный полюс» № 1 Е. Федоров записывает показания метеоприборов.}

Включив электрическую лампочку, они могли в часы досуга проводить шахматные и шашечные турниры, вести дневники, читать; в их маленькой библиотеке были труды В. И. Ленина, произведения Толстого, Горького, Стендаля, Драйзера.

Воздушная эскадра вскоре вернулась на остров Рудольфа. Отсюда три машины отправились в Москву, а четвертая осталась дежурить на главной базе, чтобы по первому сигналу лететь к исследователям.

Проходили недели и месяцы необычайной дрейфующей экспедиции. Шла к концу полярная ночь. Станция «Северный полюс» приближалась к Гренландскому морю.

«ЕРМАК» СПЕШИТ В ГРЕНЛАНДСКОЕ МОРЕ

Хмурые облака лениво ползут над крышами. Сыплет мокрый, тающий на лету снег. Сыро, слякотно. Неприветлив ленинградский февраль.

Прожекторы выхватывают из мрака фигуры людей. Двумя параллельными цепочками выстроились они на льду. Идет погрузка топлива. Над Финским заливом, заглушая человеческие голоса, стук лебедок и кранов, гремят марши. «Веселее, друзья, дорога каждая минута!» К рассвету бункеры «Ермака» будут заполнены — так обещали военные моряки.

«Ермаку» предстоит далекий путь — в Гренландское море. На десятки миль, от берега к берегу, Финский залив закован в белый панцирь. Старейший арктический корабль, «дедушка русского ледокольного флота», небывало рано откроет навигацию.

Дрейфующая научная станция начала действовать в мае, сейчас — февраль. По прямой льдина прошла за эти месяцы больше двух тысяч километров. Но ветры заставляли ледяное поле совершать зигзаги и замысловатые петли; извилистой ленточкой протяжением около двух с половиной тысяч километров выглядит на карте путь станции «Северный полюс». Дрейф вынес ее в Гренландское море. Почему же так торопятся Отто Юльевич Шмидт, капитан «Ермака» Владимир Иванович Воронин, все сто пятьдесят советских людей на борту линейного ледокола?

Долгие месяцы льдина дрейфовала на юг, и ничто не вызывало сомнений в ее надежности. Правда, в жизнь полярников нередко врывалась тревога. Порою скорость дрейфа превышала две тысячи метров в час, а однажды льдина прошла за сутки сорок три километра. Чем дальше к югу, тем больше возрастала скорость. В Москве решили вывезти полярников самолетом, но они запротестовали: никакая беда пока не угрожает, все идет хорошо.

Не раз в мрачную полярную ночь они ощущали сильные толчки, как при землетрясении, глухой гул прерывал сон. Люди вскакивали, прислушивались минуту-другую и снова засыпали: грозные звуки и толчки стали привычными. Над льдиной бушевали ураганы, палатку заносило снегом. Иногда температура падала ниже сорока четырех градусов, но бывали дни, когда хрустящий белый ковер льдины становился вязким, возникали озерки.

^{Полярное лето в разгаре. На льдине образовались озера.}

В декабре задули сильные ветры. Станцию понесло к Северо-Восточному мысу Гренландии. Столкновение с прибрежными скалами грозило гибелью. Папанин писал в своем дневнике: «Мы уверены в благополучном исходе. Если же уцелеет хотя бы один из нас, он постарается доставить на родину результаты наших трудов. Важнейшее мы уже передали по радио». В любую минуту могло начаться катастрофическое сжатие. У палатки стояли наготове нарты с аварийным имуществом. 22 декабря льдина пересекла широту Северо-Восточного мыса, опасность столкновения с гренландскими утесами миновала, но возникла новая: дрейф резко ускорился. В Москве с беспокойством следили за движением льдины. На разведку южной кромки полярных льдов вышел из Мурманска зверобойный бот «Мурманец».

1 февраля, когда Папанин и Кренкель разыгрывали послеобеденную шахматную партию, за палаткой раздался сильный треск. Хотя было это не в диковину, полярники легли спать одетыми. Сквозь сон Папанин услышал зловещий скрип и поднял товарищей: «Под нами ломается лед». Ширшов выскочил с фонарем и быстро вернулся: «Трещина проходит рядом».

Все вышли из палатки. В нескольких метрах чернела узенькая полоска, края льдины медленно расходились. Завывала пурга, колючий снег бил в лицо.

Опасность нарастала: за полчаса трещина превратилась в широкий канал. Полярники бросились спасать имущество, на середину льдины вывезли самое ценное. У радиомачты зияла новая трещина. Ледяное поле — единственное пристанище четверки — расползалось на куски.