В дальних плаваниях и полетах

Они вернулись в свое жилище, завели патефон. «Музыка отвлекает от печальных размышлений», — заметил Кренкель. Вскипятили чай. Не успели наполнить кружки, как льдина с гулом треснула буквально под ногами. Выбежали стремглав, неподалеку установили маленькие запасные палатки. Ширшов подготовил байдарку. В обычный срок передали на остров Рудольфа метеорологическую сводку. Дежурили попарно.

Непрестанно возникали и ширились черные пасти трещин. От мощного ледяного поля, на котором опустились в прошлом году четыре воздушных корабля, остался торосистый обломок величиной в половину футбольной площадки; станция «Северный полюс» не могла бы теперь принять даже маленькую амфибию. Но научные наблюдения не прекращались, и сигналы УПОЛ появлялись, как и прежде, точно в срок.

3 февраля сквозь туман выглянул ободок алого диска. Солнце! Четыре человека щурились на горизонт, откуда появилось дневное светило, с бледными улыбками разглядывали друг друга, дивясь, какими они стали грязными, обросшими.

Разразился шторм. Опять задвигались льды, разрозненные части лагеря то отдалялись друг от друга, то вновь сближались. Веселый внезапно перескочил на соседний обломок льдины, и четвероногого друга полярников понесло; едва удалось его спасти… Когда ураган утих, посветлело. «Земля!» — прозвучал возбужденный голос Ширшова. Вдали маячили острые шпили Гренландских гор.

Навстречу станции «Северный полюс» спешили корабли. Небольшой «Мурманец» смело пробивался во льдах севернее норвежского острова Ян-Майен. Преодолевая жестокий шторм, приближались ледокольные пароходы «Таймыр» и «Мурман», вышедшие из Мурманска. Ленинградские судостроители сказочно быстрыми темпами отремонтировали «Ермака», и ледокол встал под срочную бункеровку в Кронштадте.

Береговые прожекторы уперлись в корабль. Взлетели сигнальные флаги. Капитан Воронин вышел на мостик. Поход в Гренландское море начался. Около двух тысяч миль отделяло нас от дрейфующей станции.

Как четыре года назад на «Сталинграде», дни и ночи проводил я в радиорубке. Здесь можно было узнать новости о полярниках и движении мурманских кораблей. Радист «Ермака» перехватил телеграмму УПОЛ: «Сегодняшний день полон событий: шторм утих, мы построили снежный дом, убили трех медведей».

За двое суток дрейфующая станция переместилась к югу на целый градус! Чем южнее спускалась ледяная площадка, тем больше тревожились мы за судьбу славной четверки. Надо было спешить и спешить; на ледоколе это понимали все — от капитана до кочегара, и старик «Ермак», ходивший в арктических морях почти сорок лет, делал чудеса. Могучий «дедушка» с ходу взбирался на ледяные поля, давил и крушил их своей тяжестью; льдины переворачивались, вставали ребром, наползали одна на другую, царапая обшивку. Гул, скрежет, грохот, всплески сопровождали наш путь.

Горизонт впереди потемнел. Воронин пригляделся и сказал повеселевшим голосом:

— Водяное небо.

Облака, как зеркало, отражали темную поверхность воды. Льды кончились.

— Полный вперед!

Ледокол шел по Балтийскому морю на запад. Встречные суда салютовали знаменитому кораблю.

Впервые довелось мне идти на судне под командованием прославленного капитана «Сибирякова» и «Челюскина». Со времени нашего совместного путешествия из бухты Провидения в Москву Воронин внешне почти не изменился, только казался еще строже и серьезнее. Дружно, слаженно работала команда — Владимир Иванович был требователен и справедлив; лодыри и болтуны у него на судне не задерживались, а старательные, добросовестные моряки всегда могли рассчитывать на поддержку своего капитана.

Владимир Иванович вышел из рода потомственных поморов, русских людей, издавна населяющих Северное побережье нашей страны. Моряками были их отцы, деды и отдаленные предки; еще сотни лет назад отважные поморы ходили на деревянных судах за морским зверем. В семье Ворониных было шесть братьев, шесть мореходов. Самым известным стал Владимир Иванович. Он сроднился с Арктикой, полюбил суровые полярные моря. Год за годом прокладывал Воронин пути во льдах. В Советской Арктике нет, кажется, места, где бы он не проходил. Воронин — один из зачинателей карских экспедиций в устье Енисея. Он обошел вокруг Северной Земли, провел «Сибирякова» за девять недель по Северному морскому пути, а годом позже повторил этот поход на «Челюскине». На карте Карского моря за семьдесят восьмой параллелью обозначен остров Воронина. Он открыт в 1930 году экспедицией ледокольного парохода «Георгий Седов», которым тогда командовал Владимир Иванович. Еще мальчонкой, «зуйком», вышел он на рыбацком боте в первое плавание. Четыре десятилетия он совершенствовал свои знания, воспитывал новые поколения полярных мореплавателей; многих учеников Владимира Ивановича встречал я в капитанских рубках, на штурманских вахтах.

Вот он стоит на мостике «Ермака», слегка приподняв плечи, высокий, кряжистый, с пышными усами; вглядывается полярный капитан в синеющую даль, и в уголках глаз появляются сеточки морщин. Страстно привязан он к просторам родного Севера. «Тут и доживать буду», — говорит Владимир Иванович.

Миновав шведский остров Готланд, наш ледокол вышел проливами в Северное море и двенадцатимильным ходом устремился на северо-запад. Слева остались Шетландские и Фарерские острова. Все реже встречались суда. Похолодало.

— Ночью увидим льды, — сказал капитан.

Журналисты не покидали радиорубку. За семидесятой параллелью, восточнее Гренландии, происходили большие события: «Таймыр» и «Мурман» вошли в гущу льдов, вновь сплотившихся вокруг станции «Северный полюс». Ни одно судно в это время года не рисковало забраться в ледяной массив Гренландского моря.

В радиорубке слышались сигналы УПОЛ: «Заметили на горизонте силуэты парохода. «Таймыр» это или «Мурман»? Зажигаем костер. Следите».

Минут через пять застучал вахтенный радист «Таймыра»: «Видим дым. Надеемся скоро выйти на чистую воду. Ошвартуемся у кромки льда. Далеко ли она от вас?»

Кренкель ответил: «Немногим больше мили. Следите — зажигаем факел».

Не убавляя хода, «Ермак» продвигался в битом льду Гренландского моря. Каждые четыре часа расстояние до станции «Северный полюс» сокращалось на полсотни миль. Льдина тоже дрейфовала к югу и за сутки приблизилась к нам на семь миль.

«Хорошо видим ваш факел», — передали с «Таймыра».

«А мы — ваши прожекторы», — откликнулся Кренкель.

В Москве давно уже отзвучали двенадцать ударов кремлевских курантов, когда УПОЛ и радист «Таймыра» обменялись пожеланиями спокойной ночи.

Полярникам не спится; дважды разводили они огромный костер, и к небу взвивались языки пламени.

Ровно в шесть утра, как всегда, в эфире появилась УПОЛ, вызывающая остров Рудольфа. Федоров передал координаты станции; и сводку погоды. Полярники позавтракали. 19 февраля началось буднично, как и предыдущие двести семьдесят три дня.

«Давайте огни, факелы, мы подходим… Больше огней!» — требовали «Таймыр» и «Мурман».

Миновал еще час.

«Стоим у кромки, ясно видим станцию… Наши люди отправляются к вам… Привет героической четверке!» — весело отстукивали судовые радисты.

До чего хотелось нам присоединиться к морякам «Таймыра» и «Мурмана»! Они быстро двигались по сплотившимся льдам к поселку… А «Ермаку» оставалось пройти каких-нибудь сто миль — две вахты…

Звонок созвал нас к обеду. В кают-компанию вошел Шмидт.

— Я рад сообщить вам прекрасные вести, — торжественно начал Отто Юльевич. — Станция «Северный полюс» успешно выполнила задание. Только что полярники передали рапорт партии и правительству, затем последнюю радиограмму — «Всем, всем, всем!». Сейчас наши товарищи находятся на «Таймыре» и «Мурмане». Мы идем на соединение с ними.