В дальних плаваниях и полетах

— Вот положение нашей флотилии нынче в полдень, — сказал Еремеев. — Голубые флажки — ледоколы, красные — транспорты, синие — гидрографические суда, а черные — угольщики.

Преобладали, конечно, красные флажки. Транспорты везли муку, машины, продовольствие, книги, медикаменты, ткани, обувь — все необходимое для населения Якутии, Крайнего Севера и дальневосточных окраин.

— Вы когда-нибудь подсчитывали, насколько арктическая магистраль сокращает путь судов из антлантических портов на Дальний Восток? — спросил Еремеев. — Не зря наши предки увлекались мыслью о Северо-восточном проходе! Смотрите: от Мурманска или Архангельска до Владивостока Северным морским путем одиннадцать тысяч километров, а через Средиземное море и Суэцкий канал — в два с лишним раза больше. Ну, а путь в обход Африки, мимо мыса Доброй Надежды, еще намного длиннее.

— К тому же северная трасса проходит в отечественных водах, — заметил молодой гидролог Михаил Михайлович Сомов.

— Да, это очень важно, — поддержал Еремеев. — Но вернемся к нашим исчислениям. Предположим, нужно завезти в Заполярье полтораста тысяч тонн грузов. Для отправки их по железной дороге потребовалось бы не менее сотни составов. А сколько автомашин и вездеходов заняла бы доставка этих грузов за тысячи километров от железной дороги! Притом, заметьте, часть наших грузов идет на Чукотку и Камчатку, а до бухты Провидения из Архангельска или Мурманска Северным морским путем только шесть с половиной тысяч километров. Вот выигрыш в расстоянии!

— Как же будет проходить навигация?

— По всей трассе расставлены ледоколы. В Карском море караваны пойдут под лидерством «Ленина» и «Ермака», в море Лаптевых транспорты поведет «Литке».

— А наш ледокол?

— Мы двинемся с караванами через пролив Вилькицкого и морем Лаптевых в Тикси. Поможем всем, кому придется трудно. Работы ледоколам хватит: транспорты идут на Колыму, к устью Лены, в Нордвик, на Яну, к полярным станциям.

Радист принес телеграмму. Начальник штаба пробежал ее глазами и омрачился:

— Сейчас в Арктике — как на новоселье в недостроенной квартире… Представьте себе: семья перебралась, свалила в комнатах вещи, а тут еще вставляют вторые рамы и стекла, по углам мусор. Пока родители наводят порядок, ребенок упал и ушибся… Оказывается, нужен глаз да глаз! Вот он — ребенок, — помахал Еремеев радиограммой.

В дверях появился Папанин:

— Есть новости, Николай Александрович?

— «Ненца» едва не затерло…

Произошло это в восточной части Арктики. Навигация там была в разгаре, многие тихоокеанские транспорты прошли Берингов пролив и разгружались на побережье. Операциями руководил бывалый полярный моряк Афанасий Павлович Мелехов. С борта ледокола он указывал капитанам транспортов, какого направления им держаться. Судно «Ненец» получило совет обойти льды. Но его капитана, впервые попавшего в Арктику, предложение Мелехова удивило: «К чему нам обход, если в этом битом льду можно отлично пройти по прямой!» И новичок повел судно прямым курсом. Однако в ледовом плавании, вопреки элементарной геометрии, прямая далеко не всегда кратчайшее расстояние между двумя точками: «Ненец» очутился в восьмибалльном льду — восемь десятых поверхности моря были покрыты белыми полями. Капитан струхнул, что судно затрет, и сообщил о трудном положении. Подоспевший ледокол выручил «Ненца» из беды.

— Словом, отделались легким испугом, — заключил Еремеев.

В каюте было душно, Папанин открыл иллюминатор.

— Видно, человеческая память недолговечна, — сказал он. — Лишь пять лет миновало после гибели «Челюскина», и словно уже позабыты все опасности ледовых морей. Вот попадает в Арктику самонадеянный, беспечный человек вроде капитана «Ненца» и для пущей важности прикидывается специалистом по льдам, хотя на деле знаком с ними разве только по зимним каткам и разбирается в ледовой обстановке, как петух в футболе… Такой капитан способен завести судно в ловушку, из которой его не вытащить…

Донесся глухой шум, скрежет, удары в корпус; можно было подумать, что корабль задевает морское дно.

— Первый лед, — сказал Папанин, переводя стрелку настольного телефона. — Михаил Прокофьевич, с почином вас!.. Входим в Юшар?.. Да-да, на полярной станции обязательно побываем.

Подступы к проливу Югорский Шар были забиты льдом.

Справа тянулись отлогие берега материка, по другую сторону зеленели холмы острова Вайгач. Ледокол остановился у рубежа Баренцева и Карского морей. Моторный бот доставил нас на полярную станцию, одну из старейших в Арктике. Чистые бревенчатые домики, похожие на дачи, мачты радиостанции, ветряной двигатель, маяк… Навстречу бежали полярники:

— Вот радость-то! Милости просим, товарищи!

Девушка-метеоролог познакомила гостей с лабораториями. Полярники наблюдали за режимом льдов и течениями в проливе, изучали климат, жизнь моря, каждые шесть часов передавали в Москву метеорологические сводки.

Вернулись на ледокол. Мы двинулись к востоку, но через четверть часа пришлось остановиться: лавируя между льдинами, к нам спешил катер; там были инженеры, возвращавшиеся из бухты Варнек к себе в Амдерму. Продрогшие и посиневшие, обжигаясь чаем, они рассказывали в кают-компании амдермские новости. Позднее по трапу поднялся молодой атлет в зюйдвестке и глянцевитом черном плаще, из-под которого виднелась меховая безрукавка.

— Куда прошли наши инженеры? — спросил он.

Я сразу узнал гостя, хотя он заметно возмужал и его молодой басок звучал довольно внушительно.

— Локтев!.. Какими ветрами принесло сюда, Вася?

— А я в Амдерме радистом.

— Значит, добились своего?

В глазах Васи забегали веселые искорки.

— Не совсем! Амдерма все же на материке — Большая земля, а мне желательно на Рудольф или Новосибирские острова. Обещают в будущую навигацию перевести…

Вот и Карское море! Издавна славилось оно как «ледовый мешок», опаснейшее место Северного морского пути. Бывает, в течение двух-трех суток обстановка здесь меняется неузнаваемо: мощные белые поля спускаются к материку, образуя неприступные барьеры, но подуют иные ветры, и льды постепенно уносит.

Из репродуктора в штабной каюте послышался голос капитана Белоусова:

— В миле по курсу дрейфуют два иностранца-лесовоза, будем их выводить.

Английские суда «Скрин» и «Севенчур» шли из Гулля на Игарку. Незначительные для нашего корабля льды были опасны лесовозам, и капитаны их предпочли задержаться в ожидании выручки. Наш ледокол проложил широкий канал, по нему за лидером двинулись иностранцы и к утру вышли на чистую воду. Англичане поблагодарили Белоусова за помощь и повели суда к Енисейскому заливу. То была наша первая ледовая проводка. Корабль пошел на северо-восток, к рубежу Карского моря и моря Лаптевых — проливу Вилькицкого. Курс лежал через архипелаг Норденшельда.

В штабе совещались. Прилетели Илья Павлович Мазурук, начальник полярной авиации, и Ареф Иванович Минеев, руководивший морскими операциями в западной части Арктики. Грузы, воздушная ледовая разведка, уголь, строительство портов, флот сибирских рек, ледоколы и караваны, события навигации — обо всем этом говорили на совещании. То, что со стороны выглядело второстепенным делом, здесь оказывалось важным и неотложным: постройка школы в Тикси и гаража для вездеходов на Диксоне, закладка парников, установка маяков открытие поликлиники… Все это требовало людей — инженеров, плотников, педагогов, штукатуров, врачей, агрономов. Денег хватало, материалы были подвезены, но люди?! Без них самые превосходные замыслы остаются на бумаге. С запада на «Русанове» шли сто двенадцать строителей, с востока на «Анадыре» — сто десять. «Капля в море!» — хмурился Еремеев.

Ледокол вклинился в стену тумана, до того плотного, что, казалось, его можно черпать ведрами, словно сметану, и даже резать ножом, как студень. Ветер рвал серовато-белые полосы, открывая безжизненные острова архипелага Норденшельда. На расстоянии трех корпусов позади двигался «Сакко», пристроившийся к лидеру в районе Диксона; пароходу предстоял далекий путь, его трюмы были заполнены грузами для колымских новостроек.

Суда вступили в зону девятибалльного льда. Проносились обломки самых причудливых форм и массивные поля, будто обсыпанные ослепительно белым кристаллическим порошком. Ударяясь в обшивку судна, льдины с грохотом отваливались. Для «Сакко» такие удары были небезопасны; пароход часто останавливался и, словно жалуясь, подавал гудки. Мы возвращались и вновь прокладывали дорогу.