В доме на берегу

Пилигрим

Мои мечты и чувства в сотый разИдут к тебе дорогой пилигрима…У. Шекспир (пер. с англ. С. Я. Маршака)

Мой календарь еще не перелистан —Сон мне не зря обещал,Что возвращусь я на Графскую пристань,Старый дощатый причал.Портик сквозит колоннадой граненой,Бьется о сваи вода.По неизвестным вселенским законамДух мой приписан сюдаИ возвратится тропой пилигримовТысячи, тысячи раз!Млечный прожектор, бессменный Нахимов,Город, где я родилась,Площадь, а рядом шумит неустанно,Горе смывая, прибой,Листья резные теряя, платаныШепчутся между собой,Тени фонарные движутся ломко,И, пробираясь по ним,Плечи ссутулив под ветхой котомкой,Молча бредет пилигрим.

Больница

Это лето в больничной палате мне мешает, как тесное платье,Как матрас, что сползает с кровати, как сигнал задохнувшейся скоройПод окном, капли крови на вате, каждый шаг мой – не так и некстати,И всю ночь молоко по палате льет негаснущий свет коридора.Боль твоя меня режет как нож – и, как печать, проступает сквозь кожу.Ты и я на себя не похожи – этой боли немые озераОтражают не нас, а, быть может, то внутри, что нас мучает тоже,Но безмолвно ничтожит и гложет, – эту вечность пустого раздора,Незажившие старые раны, вой мелодии выцветшей, рваной,Возносимой усталым сопрано к облакам, укрывающим город.Перепутались мысли и планы, за окном отцветают каштаны,А в ушах – дребезжанье стакана и коктейль из чужих разговоров.

Деревянная птица

Птица летит в пространстве и видит свою тень.

Е. Кирьянов

Я тень деревянной птицы, излом горбатого клюваПод струпьями струганых перьев кайма обожженных крыльев,Огонь угасшего взгляда.Тяжелая тень свободы меня отпустить не хочет.А ночью – а ночьюЯ плеск бирюзовой жажды, слеза бездонного моря —Его потаенный голос вплетается в романсероТоски, а подняться к небуНи птица, ни тень не могут,И крылья в бессильной муке дрожат, соприродны небу.А мне – оставаться тенью.Тяжелая тень свободы, излом горбатого клюва…Всей плотью усталой птицы ее древесная памятьПытается вспомнить небо – а тянет, а тянет в море.Нет дна у слезы…И плач деревянной птицы молчит и молчит ночами.Я – тень деревянной птицы.

Льдинка

Ксанф, сын Лагорина, прощай!

Странник, скрываю собою я Ксанфа…

Античная эпитафия (пер. К. М. Колобовой)

Ксанф, сын Лагорина, прощай! Ветер с моря неистов,Треплет окантовку плюща, теребит кипарисы,Вдоль мокрых раскопов бродя, причитает, как нищий,Колеблет покровы дождя над стеной городища.Нить смерти твоей заплелась в буквах древних надгробий,Плач их не смолкает, струясь в каждом выбитом слове.Твой челн в стылых водах скользит, шлем над бровью расколот.Плеск, тьма, переправа в Аид, медный привкус обола.Нет дат, имен и примет, даже памяти боя:Вечность ты в походной суме ныне носишь с собою.Кто ты? Уплываешь куда? Смолкли чаячьи стоны.Смертью отливает вода – мертвым блеском флакона.Глушит свод пещер тишиной, не оставив слезе и Всхлипа.Только рядом со мной плачет камень в музее,Давший мне в детстве урок: мы всегда – над обрывом,Платим тени смертной оброк. Эти долы и нивыЗдесь лишь, припадая к шитью, прикрывают прореху.Ксанф, был ты отважен в бою, как положено греку.Горд, прям, и стоял как стена: эллинское – свободно!Смотрит в пустоту из челна тень – бледна и бесплотна.Песнь – не Гесиод, не Гомер: сирый плач над убитым.Льдинка из летейских пещер, острый скол сталактитаЕсть в сердце – призрачный блеск асфоделей долины.Плачет над тобой Херсонес. Спи, сын Лагорина.

Сергей Еременко США, г. Чикаго

Родился и вырос в Петербурге, по образованию математик (ЛГУ). Получив контракт по специальности, переехал в Чикаго. Стихи и проза публиковались в АЖЛ-10 «Дороги и перекрестки» (2017) и АЖЛ-13 «Голоса в лабиринте» (2019).

Из интервью с автором:

Я хотел бы поделиться одним своим давним впечатлением, которое в какой-то момент оказалось стихотворением в прозе. Ничего серьезного – только немного поэзии, я надеюсь.

Юдифь

Я всегда считал «Юдифь» Джорджоне величайшим творением человечества. Она в Эрмитаже, как и положено, но теперь почему-то хуже висит – и вообще мало кто, кажется, задерживается перед ней.

Ну, враги осадили родной город Юдифи, и город был обречен, но она ночью пробралась к их вождю и утомила его божественной лаской, – а когда он уснул, обезглавила его его же мечом и этим спасла свой город. Легенду все знают, а что Джорджоне делает из этой легенды?

Я всегда утверждал, что ни один художник не был способен так понять женщину, как Джорджоне.

Он строит простую композицию с неподвижной фигурой. Но как только я начинаю рассуждать, она вдруг немного двигается.

Во-первых, с самого начала меня поражала ее ступня. Враг повержен и жалок у ног ее. Но она женщина, и она принадлежала ему. Смотрите внимательно – она ласкает его ногой…

Теперь – кисть левой руки. Она отдергивает руку нервным, брезгливым движением, потому что прикасается к мертвому.

И теперь в центре – ее лицо. Вот тут – точка. Ее лицо совершенно спокойно. Эмоций нет. Всё.

Второй план, конечно – нарушения ритма, тона и детали должны вносить спокойствие или усиливать динамику – ясно. Джорджоне строит второй план вообще на грани грамотности, большое темное дерево справа и светлая пустота слева – воинствующая асимметрия неподвижного пейзажа, которая диктует внутреннюю тревогу…

Еще раз – попробуйте медленно перевести взгляд с ее ступни – на руку – и на лицо. Напряженность, едва заметные жесты, страшный контраст, скрытая буря – и все это полностью поглощается в центре, в ее спокойном лице. Всё!

И все шло хорошо, пока я не решился объяснить это одной женщине, лицо которой казалось мне совершенно особенным. Я волновался и ждал, что она мне ответит.

Она покачала головой и ответила:

– Нет.

Я похолодел.

– Смотрите, – продолжала она спокойно, – Джорджоне строит простую крестообразную композицию со средней линией между кистями рук. Эта линия подчеркивается тяжелыми складками одежды. Значит, надо смотреть на руки. Ну, и – почему вы не смотрите на правую руку? Она хладнокровно постукивает пальцами по оружию!

– Теперь – нога. Ее враг повержен и жалок. Какой высокомерный, какой презрительный жест!

– И теперь, конечно – ее лицо. Ноль эмоций не бывает. Смотрите внимательно. Спокойная, снисходительная усмешка в центре беспощадного мира. Видите?

И она повернулась ко мне со своей чудесной улыбкой.

– Вы неправильно смотрите!

И меня опять поразило ее лицо.

– Нет, – только сумел я пробормотать. – Это Джорджоне. Вы не смеете лишать меня великой иллюзии…

Мы больше не виделись, но я ей, конечно же, благодарен. Потому что, конечно же, у женщин есть секреты, которыми они обычно не делятся.

С тех пор, когда речь заходила о тонкостях композиции, я старался помалкивать. Кто его знает, действительно. Один, видимо знаток, вдруг мне заявил:

– Вы неправильно смотрите на ее правую руку.