В доме на берегу

Брат Котаро сел на скамейку, наслаждаясь живописью сада. Но Котаро, увешанный мечами, затянутый накрест поверх пояса оби поясками юбки-хакамы – шесть складок спереди – по три от центра и «первая справа» – под левосторонними, – хмурился от стояния в центре живописи. Если бы лазутчик (средневековый монах) увидел его неодобрение, наверняка высмеял и его несовершенные рисунки висели бы сейчас в нише-токонома вместо иероглифа. Виртуозно Котаро не выбривал лоб, а убирал не слишком подстриженные волосы в малюсенький хвостик. Упорно носил кожаную обувь вместо гэта. К счастью, ему был всего 21 год.

– Иди погрейся! – велел брат Котаро Праджне. – В доме есть очаг.

У очага в доме «ожидания» [15] грели руки слуги чайного домика.

«Если есть кому работать, зачем им я?» – удивилась Праджня. Когда они приплыли из России, в порту женщины грузили уголь на пароход… Комната была похожа на ту, где она была, и на ту, где жила. Все комнаты с нишей, низенькими решетчатыми окнами с бумажными ставнями или спущенными на ночь бамбуковыми циновками. Почти во всех главный маг, чародей и волшебник – очаг. Вечные татами на полу. Дома очень сложные в мелких деталях, как и японская одежда, а внутри простые.

15

«Дом ожидания» – строение неподалеку от входных ворот, где собираются гости.

Слуги серьезно смотрели на Праджню, но она их не понимала. Терпеливая женщина в безрукавке и нехитром кимоно с укороченными рукавами принесла с улицы метелку из веток, перевязанную молодым бамбуком. Праджня неуверенно приняла из ее рук метелку и тут же выбежала из дома, – не ушли ли ее провожатые? Они ушли. Сад сразу приобрел для нее мрачный оттенок. Она зачем-то вспоминала, как у Котаро на поясе помимо мечей сверкала перламутровая коробочка со сладостями – и он не угощал ее. Вспомнилась матушка Екатерина и Марфа-посадница, и Лидия, отбиравшая конфеты, батюшка Василий… Вспомнились недавние корзины, щедро наполненные монастырской едой, и камелии, которые нельзя срезать для военных. В голове начался кавардак, и она легко побежала по уводящим во вторые ворота летящим камням дорожки-родзи. Выбежав из-за хризантем к чайному домику, она увидела заметно постаревшего Кусуноки Иккю. Его брови были подняты высоко вверх; он почти оправдывался перед Тоётоми Котаро. Ни слова не понимая, она только и услышала: «Госпожа-барышня здесь!» и ласковое:

– Укрась токонома хурмой и кленовой веткой! И обязательно отдай должное изображению Будды Амиды. Затем возвращайся к нам с чистой тряпочкой, чтобы протереть камень, на который самурай положит свое оружие перед входом в чайный домик.

Праджня разомкнула бамбуковую калиточку перед камнем-ступенькой в открывшийся перед ней лаз-надзиригути (высотой в аршин и шириной чуть менее); пока она оставляла кожаные туфли, купленные для нее во Владивостоке, на последней ступени и взбиралась на коленях вовнутрь, ведь неудобный вход был приподнят над землей, – ей вдогонку полетели случайные слова:

– Для всех, кого повстречаешь во времена ученичества, ты – невеста Тоётоми Котаро.

Праджня догадалась – оборачиваться на эти слова не стоит, уточнять детали нельзя.

– Это необходимость! Сейчас в Японии тебе нужен статус и родственник. Это твоя защита в храмах Японии милостью Бога.

Праджня на коленях проскользила по плетеной циновке за угол стены прихожей и заново увидела комнату. Войдя впервые в названное помещение через приемлемый вход рядом с лазом, она и не представляла, что все изнутри соразмерно и многообещающе. Поодаль и справа от нормального входа был по смыслу вход из комнатки для ополаскивания посуды к месту приготовления чая. «Это назову «вход на Путь Чая»!» – подумалось Праджне. Опорные столбы в виде искривленных стволов стояли единственной мебелью, скрадывающей пространство и подчеркивающей в то же время его высоту под многоуровневым потолком. Один из таких столбов остался позади нее, другой перевился с нишей. Место, где готовили возле очага чай, занималось у правой стены, и утварь идеально сложенная там свидетельствовала об этом. По центру левой стены, примыкающей и к прихожей «нормального входа» и к нише, очерчивалось окно. Расположившись лицом к окну в первый приход, она невольно заняла татами хозяина рядом с местом для приготовления чая – под более низкой частью потолка. Тогда она ощутила спиной приятное тепло очага, разливающееся по телу вместе с приятным вживанием в щекочущую работу венчика внутри чаши – резвый звук позади себя. Мысленно она теперь видела, как сидят гости и хозяин. На татами, вытянутом вдоль токонома, боком к ее сакральной левой части и спиной к стене, восседал главный гость. Рядом с ним спиной к окну – на татами, вытянутом вдоль левой стены, скромно выпрямился обычный гость. «Нет! Я не заняла местечко хозяина!» – обрадовалась Праджня, – По центру – между подоконным татами и татами для приготовления чая – остается целых две возможности для отдыха. Я села дальше от очага и ближе к нише, значит, заняла правильную землю!»

Приближаясь с помощью рук, передвигающих за собой легкое тело, к Будде Амиде в нише-токонома, она знала, что должна будет взобраться еще на одну ступеньку – пола ниши. Ее обрадовала трудность и новизна такого приближения. Из «входа на путь чая» рука служанки тянула к ней квадратную корзину с хурмой и трепетной веточкой клена. Служанка не подходила, а протягивала, чтобы ее присутствие не помешало невесте Тоётоми Котаро освоиться в чайном пространстве. Передав подношение Будде, рука тут же исчезла в проеме – а будто никакой руки не было! Осознание трудности задачи – взобраться на коленях с корзиной, вынудило осознать абсурд подобного действия. Спешить все равно было некуда: Праджня поклонилась Будде, а в его лице – всем буддийским наставникам, включая почему-то и Тоётоми Котаро, и встала, чтобы свободно украсить нишу. Простые фрукты драгоценностями легли на пол ниши, кривая ветка украсила вазу. В ладони благодаря той же чуткой служанке уже появилась нужная для вытирания камня тряпочка. Вскоре Праджня была возле каменной емкости с водой и, ухватив черпак за длинную тонкую ручку, окатила указанный Кусуноки Иккю камень ключевой водицей.

– Смейся! Смейся! – внезапно улыбнулся Тоётоми Котаро.

А Праджня рассмеялась и в охотку вытерла камень насухо.

Кусуноки Иккю тоже улыбнулся ей. Старичок вошел в калиточку, раздвинул «нормальный вход» и, склонив голову, пригласил Котаро войти. Тогда самурай развязал закрепляющий главное оружие шнурок, вытащил из-за пояса сначала бесценную катану и бережно положил ее на специальный плоский камень; после этого он более безразлично достал маленький меч и положил рядом. Похожим черпаком он омыл по очереди обе руки, к удивлению Праджни, ополоснул рот и, сняв кожаные туфли, ступил внутрь чайного домика.

Теперь Кусуноки Иккю почтительно задвинул «нормальный вход» и вновь открыл лаз-надзиригути. Праджня поискала взглядом, нет ли вокруг кого, кто полезет перед ней. Кусуноки Иккю делал ей многозначительные взгляды. Она ради наставника повторила водную процедуру Тоётоми Котаро и аккуратно влезла внутрь. Продвинувшись на коленках в комнату, она все-таки встала, оценив, как естественно, без всякого напряжения Котаро рассматривает изображение Будды Амиды. Неожиданно для себя она почувствовала осень – красивое и холодное время, настоянное на предснежном затишье. Мысли успокоились и остыли. Стало слышно, как падают беспокойные листья в саду. Падают листья.

Самурай сел на колени возле токонома. Праджня не осмелилась сесть рядом с ним и упала туда, откуда снова смогла бы любоваться его игрой на сямисэне.

Появился хозяин. Он вызволил из вспомогательной комнатки служанку. – О, сколь странно оказалось ее появление – улыбка Котаро взыграла на его лице – ни тени, ни облачка не могло возникнуть Осенью при произнесении сценического имени девушки с мужской прической, в черно-золотом кимоно с хризантемами. Листья перестали на миг падать в саду.

– Этот мужчина актер театра Но, – представил Кунусоки Иккю жизнерадостную служанку. – Он имеет право так двигаться и ходить, играя женские роли. С недавнего времени он мой ученик. Скоро он оставит театр и…

Котаро улыбнулся:

– Разумеется, оставит, он же – не я. Мой удел – интересы страны. Я самый плохой из ваших учеников, наставник!

– Сегодня у нас неформальное чаепитие, – пояснил Кусоноки Иккю. – Я попробую немного обучить мою новую ученицу готовить бульон и три блюда и, конечно, густой чай. Впрочем, бульон почти готов, и три блюда почти готовы. Подавать все будут ее руки…

Праджня уступила место ученику-актеру и с трепетом пошла узнавать скрытую комнатку, давно занимавшую ее воображение. Готовить ей действительно не пришлось. Без неё исполнилась церемония первого угля. Оставались сложнейшие движения и действия при подаче блюд. Ей пришлось подавать под руководством Кусоноки Иккю бульон с жареным рисом, подогретую рисовую водку, сырую рыбу и квашеные бобы, салат и даже сладости. Непосредственно чашки и чай оказались столь далеки от своего появления, что наставник велел ей отдохнуть и помыть посуду. Мытье посуды стало настоящим отдохновением, ибо тут он дал ей волю мыть и выть и просто мыть без малейших указаний. Наконец дорогие гости должны были отдохнуть, прогуливаясь по саду, а Праджня превратилась в такую служанку, какой не была в монастыре. Она открывала окна, вытряхала, подметала, сворачивала, убирала…