В доме Шиллинга

Баронъ Шиллингъ сходилъ уже съ послднихъ ступеней широкой витой лстницы, когда жена его появилась на верху ея.

– Арнольдъ! – закричала она.

– Что теб надо?

Послдовала пауза. Баронесса слышала, какъ ея мужъ сошелъ съ послднихъ ступенекъ, и шаги его уже раздавались по каменному полу.

– Арнольдъ, поди сюда! Я буду доброй, я хочу извиниться! – сказала она вполголоса, и въ этомъ подавленномъ тон слышалась такая страсть, такая любовь, что невольно можно было представить себ эти худыя протянутыя для объятій руки.

– Къ чему это? Я не сержусь! – послышалось въ отвтъ, и при этомъ онъ пошелъ еще быстре. Отворилась дверь, ведущая въ садъ, и баронъ вышелъ на наружную лстницу. Но въ ту же минуту жена его очутилась подл него… Она такъ тихо подкралась къ нему, какъ будто ея длинная тонкая фигура скользила, какъ тнь. Обхвативъ его руку, она заглянула ему въ лицо, и уловила на немъ выраженіе тихаго отчаянія и непреодолимаго отвращенія.

– Арнольдъ, – проговорила она съ угрозой, когда онъ, удивленный ея неожиданнымъ появленіемъ, сдлалъ невольное движеніе, какъ бы желая освободиться отъ тяжелаго сна, – не грши! Подумай о предписаніи докторовъ, которое обязываетъ тебя охранять меня отъ волненій ради моихъ слабыхъ нервъ.

Онъ не отвчалъ. Закусивъ нижнюю губу, онъ медленно спускался съ лстницы.

Его жена слдовала за нимъ. Она шла съ нимъ подъ руку, и для посторонняго наблюдателя эта чета, медленно направлявшаяся въ платановую аллею, могла показаться олицетвореніемъ супружескаго счастія.

– Прости, Арнольдъ! Это было безуміемъ съ моей стороны напомнить теб о правахъ Штейнбрюка, – начала баронесса.

По лицу его пробжало выраженіе отвращенія, когда онъ, отвернувшись отъ нея, скользилъ взорами по втвямъ платановъ.

– Оставь это, Клементина, не порти мн прелестнаго утра невыносимыми толками „о моемъ и твоемъ“.

– Но я хочу теб только сказать, что на самомъ дл я такъ же мало думаю объ этихъ правахъ, какъ и ты, – продолжала она упорно.

– Ты ошибаешься, – я очень часто думаю объ этомъ; всякій разъ, какъ прохожу подъ этими милыми старыми деревьями и когда смотрю на домъ съ колоннами; всякій разъ, когда откладываю новую сумму въ капиталъ, который долженъ освободить у тебя изъ залога по крайней мр это помстье, мой родительскій домъ.

– Какое безуміе! Разв ты не владешь всмъ, что принадлежитъ мн.

– Нтъ. Я разыгрывалъ эту роль только, пока былъ живъ мой отецъ. Ты образцово ведешь свои книги, потому отлично знаешь, что со времени его смерти я не считалъ себя владльцемъ твоей собственности.

При этихъ словахъ его мрачное лицо прояснилось. Это невозмутимое спокойствіе, снова вернувшееся къ нему, было для шедшей подл него женщины ненавистне всякихъ возраженій. Она выдернула у него свою руку и сказала сердито: „очень любезно съ твоей стороны говорить мн прямо въ лицо, что ты во мн не нуждаешься“…

– Въ твоихъ деньгахъ, Клементина…

– Какъ справедливъ былъ инстинктъ, который съ самаго начала нашего супружества заставилъ меня видть въ твоемъ искусств своего смертельнаго врага, – продолжала она съ возрастающей горячностью. – Ты гордишься тмъ, что оно теб приноситъ.

Онъ медленно повернулъ голову и посмотрлъ на женщину, которая теперь безъ его поддержки съ нервной торопливостью шла подл него по сырой еще отъ утренней росы лужайк, согнувшись и съ трудомъ держа обими руками шлейфъ своего пеньюара.

– Мое священное искусство, – сказалъ онъ, и по губамъ его пробжала мягкая нжная улыбка. – Когда я погружаюсь въ него, какъ далеки отъ меня матеріальные интересы!… Но ты права. Одно изъ его благодяній то, что оно даетъ мн возможность не подчиняться женской тираніи, какъ бы ей того хотлось. Впрочемъ, да будетъ теб извстно, Клементина, что, еслибъ я даже не умлъ владть карандашемъ и кистью, ты всетаки никогда не добилась бы той власти, которой такъ жаждешь, такъ какъ я былъ прилежнымъ юристомъ и всегда могъ бы существовать своимъ трудомъ.

При его послднихъ словахъ она остановилась и гордо выпрямилась.

– Пусть будетъ такъ! – проговорила она страннымъ сухимъ тономъ. – Ты нсколько разъ повторилъ и доказалъ, что я въ твоей жизни ничто, и я очень глупа, что слушаю тебя такъ долго. Но я была бы еще глупе, еслибы не дала теб почувствовать свое отсутствіе, – я уду. Ты до сихъ поръ не обращалъ вниманія на мои заботы о теб, о домашнемъ порядк и о твоихъ удобствахъ, какъ будто это все длается само собой. He заслужило также ни малйшаго одобренія и мое умнье быть представительницей нашего рода, между тмъ, какъ высшее общество цнитъ это по достоинству… Такъ хорошо же! Узнай хоть разъ, что значитъ женщина въ дом. Попробуй справиться съ голодной ватагой, которая нахлынетъ въ домъ, съ нашей безтолковой экономкой, у которой нтъ никакого смысла. Я завтра утромъ отправлюсь въ давно предполагаемое путешествіе въ Римъ.

Краска негодованія горла на ея щекахъ. Онъ холодно улыбнулся.

– He длай этого, Клементина, – сказалъ онъ. – Ты сама прекрасно знаешь, что эти путешествія по святымъ мстамъ со своими волненіями настоящій ядъ для тебя! Посл нихъ у тебя всегда бываютъ нервные припадки.

– Ты опять принимаешься за свои богохульства. Что длается во славу Божiю, никогда не можетъ вредить. Больше ни слова. Я узжаю завтра.

– Узжай съ Богомъ! Я и не пытаюсь боле тебя удерживать.

Онъ равнодушно пошелъ дальше, по старой привычк проводя рукой по курчавой бород и устремивъ блестящій взоръ на мастерскую, выступавшую со своими свтлыми окнами изъ темной зелени тисовъ, а она повернула назадъ. Съ минуту она колебалась и нершительно оглянулась какъ бы надясь, что взоръ его съ раскаяніемъ обратится къ ней, но онъ бодро шелъ впередъ, какъ будто бы онъ уже и забылъ совсмъ о ней. Тогда она быстро пошла къ дому… Придя въ уборную, она позвонила горничную и велла ей укладывать дорожные сундуки, a сама отправилась на террасу.

При возвращеніи домой и въ разговор съ горничной она вполн владла собой и была, какъ всегда, вялой и апатичной; но при вид приятельницы гнвъ снова забушевалъ въ ней.

– Сложи свой покровъ, Адельгейда! – сказала она прерывающимся голосомъ. – Твое самое горячее желанiе исполняется: мы демъ завтра въ Римъ.

Канонисса тотчасъ положила работу въ корзинку, закрыла ее крышкой и поднялась съ мста.

Она стояла во всемъ своемъ величіи передъ взволнованной женщиной; глаза ея горли мрачнымъ огнемъ.

– Берегись, Клементина, – предостерегающе погрозила она пальцемъ. – Ты играешь своей душой. Твоя несчастная страсть толкаетъ тебя отъ одного грха къ другому. Ты дешь въ Римъ не по влеченію вры, тебя гонятъ туда гнвъ, упрямство и тайное желаніе своимъ отсутствіемъ возбудить тоску въ сердц твоего холоднаго равнодушнаго мужа.

Баронесса вздрогнула и какъ будто хотла броситься на проницательную неумолимую обличительницу и зажать ей ротъ, но та стояла, какъ вкопанная, и только подняла какъ бы для защиты свою прекрасную блую руку, ея большія черныя брови поднялись и придали ея чертамъ выраженіе желзной строгости.