В доме Шиллинга

Донна Мерседесъ остановилась на порог.

– Что ты здсь длаешь, Люсиль? – спросила она съ неудовольствіемъ.

– Боже мой! я развлекаюсь – разв ты имешь что-нибудь противъ этого? – язвительно возразила маленькая женщина и наклонилась, чтобы поднять альбомъ, лежавшій на мокромъ полу. – Старые монахи при постройк шиллингова дома, должно быть положили въ фундаментъ маковыхъ смянъ [26] – такая страшная скука лзетъ изо всхъ угловъ… Я не имю ни малйшаго желанія спокойно сидть на мст, какъ дремлющій котенокъ и растолстть прежде времени, – мн съ моей горячей кровью, это совсмъ не нравится! Я забавляюсь, какъ могу!

[26] Вероятно, связано со сном. Древние греки посвящали мак богам сна и сновидений – Гипносу и Морфею, поэтому цветок мака являлся непременным атрибутом этих богов. Мак был также атрибутом и бога смерти – Танатоса. Его изображали в виде юноши с венком из цветков мака, но с чёрными крыльями и в чёрном одеянии, гасящего опрокинутый горящий факел как символ угасания жизни.

Она раскрыла альбомъ и вытирала носовымъ платкомъ листы, въ которые успла проникнуть вода.

– Вотъ бда-то! здсь стерся цлый уголъ сдланнаго тушью ландшафта, и бумага совершенно размякла! Несносное животное этотъ Пиратъ! За эту штуку я готова задушить его собственными руками. Что теперь длать?… – Она со смхомъ и досадой пожала плечами. – Да, впрочемъ твой „съ рыбьей кровью нмецъ“ мой другъ, мой добрый старый другъ еще того блаженнаго времени, когда я была enfant gat'e [27] въ маминомъ салон и не имла никакого понятія о тюкахъ хлопчатой бумаги и ни о чемъ подобномъ. Онъ не будетъ сердиться, что я немного порылась въ его медвжьей берлог во время его отсутствія. – Съ этими словами она закрыла альбомъ и пошла въ сосднюю комнату.

[27] Избалованный ребенок; баловень судьбы (франц.)

Сначала, казалось, Мерседесъ хотла вернуться въ садъ, но теперь она стояла, какъ вкопанная, и смотрла въ мастерскую, которая отдлялась стеклянной стной отъ зимняго сада. Зеленая бархатная занавска, раздвинутая на дв стороны, висла за стеклами и служила темнымъ фономъ пестрой оригинальной обстановк. Мастерская была очень высока. Наверху по противуположной стн шла галлерея, въ которую вела дверь на половину закрытая тяжелой пестрой гобеленовой гардиной, передвигавшейся на кольцахъ; въ сверозападномъ углу этой галлереи поднималась узкая, великолпно сдланная витая лстница. Черезъ темныя деревянныя перилы былъ перекинутъ коверъ, вытканный въ древне-византійскомъ стил, который представлялъ чрезвычайное разнообразіе красокъ подъ лучами солнца, падавшими сверху и отражавшимися то на блестящихъ панцыряхъ рыцарскаго вооруженія, то на древне-греческихъ металлическихъ зеркалахъ, то на венеціанскихъ стеклянныхъ сосудахъ. Въ царившемъ здсь хаотическомъ безпорядк видна была дятельная рука собирателя древности. Межъ деревянныхъ разрисованныхъ дощечекъ, остатковъ древняго алтаря, обломками изящной ршетки городскаго фонтана на полу громоздились гигантскіе фоліанты, возвышались граціозныя статуетки новйшаго происхожденія. Шкафы и буфеты съ драгоцнной рзьбой стояли по стнамъ или посреди комнаты въ вид кулисъ и были заставлены помпейскими сосудами, мдными кружками, хрустальными и серебряными бокалами; сверху карниза, замняя драпировку двери, спускалась парчевая постельная занавсь какого-нибудь набоба прошлаго столтія, а рядомъ на прочномъ каменномъ консол возвышался колоссальный бюстъ древне-римскаго императора, свтлый профиль котораго, какъ живой выдлялся на пестрыхъ складкахъ. Надъ чернымъ съ золотыми полосами китайскимъ экраномъ между помпейскими вазами изъ терракоты стояло опахало изъ павлиньихъ перьевъ; чучела птицъ – блоснжные ибисы и розовые фламинги выступали изъ полумрака угловъ или были разставлены на деревянныхъ капителяхъ ивскихъ колоннъ возл каменныхъ сфинксовъ и нагроможденныхъ обломковъ рельефовъ, изъ среды которыхъ пробивались свжіе зеленые верообразные листья папортниковъ и колючихъ кактусовъ. Въ этомъ собраніи драгоцннаго матеріала, гармонировавшаго въ формахъ и краскахъ, выражался вкусъ художника.

Донна Мерседесъ невольно послдовала за Люсилью до узкой двери ведшей въ мастерскую.

Маленькая женщина старалась спрятать альбомъ съ испорченными листами между лежавшими на стол папками, бумагами и книгами.

– Ну что ты скажешь о медвжьей берлог? – спросила она ее черезъ плечо? – Вдь мой другъ славно устроился?

– Да, на деньги своей жены, – сказала донна Мерседесъ съ холоднымъ презрніемъ и небрежно подошла къ мольберту, который стоялъ среди мастерской задомъ къ стеклянной стн зимняго сада.

На губахъ ея замерло уже готовое сорваться какое-то очевидно рзкое замчаніе, и она невольно въ ужас отступила, – можетъ быть ей, пораженной изумленіемъ, показалось, что свтъ факеловъ, изображенный на картин, падалъ также и на нее, какъ онъ предательски падалъ на группу женщинъ, спасшихся бгствомъ и спрятавшихся въ кустахъ. Во дворц, откуда только что въ страх бжали эти четыре женщины, разбуженныя среди ночи, ихъ разыскивали убійцы. Покровительственный мракъ аллеи, темнота, царившая подъ высокими тисами, не укрыли ихъ, а у маленькой садовой калитки въ каменной стн не было ключа. Одна изъ женщинъ очень сильная, повидимому служанка, ломая ногти въ смертельномъ страх пыталась сломать крпкую обитую желзомъ дверь. Ее такъ же, какъ и стоявшую на колняхъ прекрасную молодую женщиину, умолявшую о пощад не столько себ, сколько ребенку, котораго она держала на рукахъ, еще окружалъ полумракъ; дв же другія фигуры, находившіяся на среднемъ план были вполн освщены яркимъ красноватымъ свтомъ, падавшимъ отъ факела одного изъ солдатъ, бжавшаго впереди другихъ по алле. Съ достоинствомъ хотла умереть эта гугенотка, владлица древняго французскаго замка, женщина съ блыми, какъ снгъ, волосами, на которые она во время бгства накинула черную вуаль. Она знала, что фанатическіе кровожадные слуги королевы [28] не пощадятъ никого изъ укрывшихся здсь, – она не смотрла боле на обреченнаго на смерть внука, прижавшагося къ груди матери, она только сдернула часть своей вуали и накинула ее на прекрасную обнаженную грудь молодой двушки въ безпорядочномъ ночномъ туалет, которая какъ бы ища защиты прижималась къ ней и съ ужасомъ смотрла на своихъ преслдователей, – пока она жива, дерзкій взоръ этихъ чудовищъ не долженъ коснуться ея любимаго дтища, зеницы ея ока, послдняго цвтка вымирающаго рода.

[28] Вероятнее всего, речь идет об избиении гугенотов в Варфоломеевскую ночь. Принято считать, что ее спровоцировала Мария Медичи.

– Фу, посл такой картины могутъ присниться страшные сны, – вскричала Люсиль, сидя у стола, посл минутнаго глубокаго молчанья. Ея голосъ нарушилъ очарованіе, навянное картиной. – Поэтому то я и ушла сюда въ зимній садъ и принесла съ собой альбомъ, который хотла посмотрть… Въ картин очень много жизни, даже страшно длается, по-моему, при взгляд на нее. Трудно предположить, что у живописца „рыбья кровь“ – ты положительно ошибаешься, Мерседесъ и…

– Этотъ человкъ продалъ себя, – прервала ее молодая дама, презрительно пожимая плечами, и отвернулась отъ мольберта. Она открыла одинъ изъ cтарыхъ фоліантовъ, лежавшихъ кругомъ на столахъ и стульяхъ, съ минуту машинально посмотрла на него, потомъ взглянула на грубую деревянную рзьбу, потомъ опять на заплсневлыя страницы; взоръ ея мечтательно блуждалъ съ предмета на предметъ, безпрестанно возвращаясь къ картин, стоявшей на мольберт, и вдругъ остановился на галлере, откуда витая лстница вела прямо въ мастерскую, – тамъ стоялъ самъ художникъ, – еще шевелились драпировки на двери, изъ которой онъ появился, очевидно, онъ только что вошелъ на галлерею, но по выраженію его лица Мерседесъ видла, что онъ слышалъ ея жесткое замчаніе.

Холодная улыбка скользнула по ея губамъ. Она, очевидно, не привыкла отказываться отъ своихъ словъ, какъ бы безпощадны они ни были. Разв не сказалъ Феликсъ, что его другъ женился на фамильныхъ помстьяхъ Шиллинговъ, женившись на нелюбимой „длинной кузин“? Ну такъ пусть же узнаетъ, что этимъ онъ уничтожилъ въ другихъ вру въ свое незапятнанное идеальное направленіе. Ея глаза твердо, безжалостно, съ жестокимъ удовольствіемъ встртили устремленный на нее негодующій взглядъ… Но вдругъ лицо ея вспыхнуло, и гордая женщина, торопливо подобравъ свой шлейфъ, пошла изъ мастерской, въ которую она пришла безъ приглашенія, но прежде чмъ уйти, она должна была извиниться.

Онъ сошелъ съ лстницы, и она, сдлавъ ему навстрчу нсколько шаговъ, указала на дверь зимняго сада и сказала, слегка кивнувъ головой: „Пиратъ натворилъ здсь бдъ. Я услыхала изъ аллеи шумъ и пришла сюда, опасаясь, что перепортятъ ваши вещи“.

– Ваше присутствіе въ мастерской не нуждается въ извиненіи, сударыня, – возразилъ онъ. – Она всегда открыта для городскихъ и дальнихъ постителей. Мастерская не спальня и не будуаръ, – прибавилъ онъ, холодно улыбаясь. Посл того онъ прошелъ мимо нея, какъ длалъ обыкновенно съ постителями, прізжавшими смотрть его знаменитыя произведенія.

Онъ вошелъ въ зимній садъ, поднялъ изъ бассейна намокшее драконовое дерево и поставилъ его такъ же, какъ и вс другіе упавшіе горшки, на мсто. Мрачно сдвинувъ брови осматривался онъ кругомъ. Изъ всхъ угловъ поднимались струи воды, причемъ одн изъ нихъ поднявшись высоко въ воздух, падали въ свои отдльные маленькіе бассейны, скрывавшіеся въ зелени, другіе, напротивъ, взвивались тонкими серебряными дугами изъ чащи растеній и собирались въ большомъ среднемъ бассейн. Это было очень красиво, но баронъ Шиллингъ обошелъ кругомъ зимній садъ, и подъ его рукой вс фонтаны замолкли одинъ за другимъ.

– Я не понимаю, что сдлалось съ садовникомъ, – онъ всегда остерегается излишней влаги, вредной для растеній, – сказалъ онъ съ неудовольствіемъ.

– Ахъ, ch`er baron, это я сдлала, – воскликнула Люсиль, послдовавшая за нимъ. – Это открытіе было для меня неоцненно!… Фонтаны такъ восхитительно журчали, что у меня духъ захватывало отъ удовольствія. Тогда я протянулась на подушкахъ скамьи, жевала опавшіе апельсинные цвты и лниво смотрла на вершины пальмъ, передъ тмъ еще порылась немного въ мастерской – однимъ словомъ, вела себя, какъ глупый шаловливый ребенокъ, который на нсколько минутъ вырвался изъ-подъ строгаго надзора… Кстати, какое преступленіе совершила несчастная, которой вы замазали глаза? – вдругъ прервала она себя на полуслов и побжала въ мастерскую. Она вернулась съ полотномъ, натянутымъ на рамку, какихъ у него было много прислонено къ стн.

„Несчастная“ былъ эскизъ головки, женское личико съ волнистыми темными волосами, еще не совсмъ конченными. Черты напротивъ были тщательно отдланы, но широкая темная полоса была проведена по глазамъ, такъ что верхняя половина бархатистаго лба и тонкій носъ съ прелестными пухлыми губками выглядывали точно изъ-подъ полумаски. Полоса доходила до волосъ, – казалось, художникъ въ гнв схватилъ первую попавшуюся кисть и однимъ взмахомъ уничтожилъ глаза.

– Да будетъ вамъ извстно, что эта бдняжка, лишенная зрнія, возбуждаетъ во мн баснословное любопытство, – сказала маленькая женщина. – Неужели это вы сами были такъ безчеловчны, ch`er baron? И почему, можно спросить?