В душной ночи звезда

Тут, на восходних окраинах литовских земель, две царственные реки встречали и вбирали в себя изобильные притоки: светлоструйную Березину и задумчивый просторный Сож. Великое множество малых ручьёв и речушек льнули к матерям-рекам, вынося по весне болотную стоячую водицу. И воды их кишели рыбой, в месяце соковику шедшей так густо, что, стеснившись в устье притоков, рыба стояла сплошной шевелящейся массой, и её просто черпали и грузили на десятки возов.

В обширных полесских болотах жило птиц без счёта: утки, дикие гуси, лебеди, цапли прятали в камышах свои гнёзда. Воздух звенел от птичьих крыльев: это перепела, жаворонки, выпь, канюки и кулики летали, сновали туда-сюда. Лесные дрозды, зяблики, соловьи, иволги оглашали окрестности неумолчным щебетанием, теньканьем, клёкотом. Орлы и соколы парили на широких крыльях, неся свой дозор в вышине. А в заваленных буреломами чащобах таилось дикое зверьё.

Говорили, что туров и зубров, стадами ходивших по сухим лесам на возвышенностях во времена дедов и прадедов, теперь нечасто встретишь в этих местах: они отошли дальше на закат - за Пинск, к Берестью и в ляшские* пущи. Здесь же, как и прежде, водились лоси, олени, лани и серны, медведи, дикие кабаны, волки, лисицы, барсуки, бобры. Рыси, соболя, белки, куницы и прочая проворная мелочь делили с ними эти леса. А на просторных полянах, на приречных травянистых лугах паслись на воле дикие кони.

И всем бескрайним лесам хозяин был пан-боярин, а у хозяина несли службу лесники из крепостных, наблюдая за порубкой древес, за расчисткой земель под новые пахоты. Следили за сохранностью бобровых ставов; отлавливали, сколько могли, волков и лис, немало беспокоящих местное население.

Но не везде ходили лесники.

Дикие непролазные чащобы, окружённые непроходимыми болотами, были так обширны, что во многие заповедные места нога человека не ступала, может, от самого сотворения мира.

В эти земли в неурожайные годы, спасаясь от голода, нередко уходили целыми семьями селяне Могилёвского и далёкого Ршанского* края. Даже если не уродила полесская земля, или град побил посевы, - леса и реки кормили людей.

Всего несколько наезженных дорог прорезали эту дикую часть литовских земель. От крепости Речица в разные стороны вели три дороги*.

На закат, по гатям через болота, тянулся неверный, грязный путь на Каленковичи и дальше - к славному ремесленному Мозырю на крутых холмах. На полночь путь вел в Горваль, там возились паромом через Березину и направлялись в сердце Великого княжества Литовского. На полдень от Речицы, в паре-тройке вёрст от днепровского берега, шёл хороший прямой гостинец*, соединяя между собой богатые сёла: Бронное, Заспу, Левашевичи, Михальки, Холмечь и малую крепостцу Лоеву Гору, стоявшую на высоте, у слияния Днепра и Сожа, рядом с Татарским бродом - единственным бродом, где, вплавь, или по холку в воде, конники всех мастей переходили на другой берег необъятно широкой реки. Дальше подорожников ждал путь в тридцать вёрст до бойкого торгового Любеча. В Любече через реку бодро сновали паромы, здесь пересекались предвечный водный путь по Днепру и не менее давний сухопутный: через Берестье, через Пинск, и Туров, и Мозырь, и на Чернигов. А оттуда - дальше на восход, в земли великой Московии.

Бод ехал в сторону Лоевой Горы.

Его Навгун, - потомок крупного сильного жеребца и дикой кобылы, - был на редкость вынослив. Но Бод взвалил на коня не только своё добро, но и кое-что на продажу*: давно обещал одному человеку. Теперь, хоть с опозданием, но должно выполнить уговор. Так что ехал медленно: приходилось всю дорогу сосредоточенно произносить заклинания, облегчавшие коню его ношу. Бод не стал укладывать поклажу в возок, всё равно перед лесом пришлось бы расстаться с колёсами, а обратно он поедет налегке.

Проехав двадцать вёрст от Речицы по гостинцу, да ещё полями вёрст пять, он остановился в многолюдной деревне Тисель. Спешившись, провёл Навгуна по единственной деревенской улице и ввёл во двор местной корчмы, поручив коня заботам хозяина. Дал знать, кому предназначена поклажа, - пусть приходит человек, забирает доставленное.

Сразу, несмотря на усталость и голод, ушёл за село, через вспаханные крестьянские наделы, в старый лес, - туда, где по дну сырого оврага тёк узкий ручей с прозрачной водой. Это место он нашёл когда-то, странствуя по здешней земле в холодную пору года.

Даже зимой ручей не замерзал. Он вытекал из незаметного родника, выложенного невесть откуда взявшимися валунами. Такие большие камни в этих местах редкость, им неоткуда взяться на здешней песчаной земле. Бод когда-то приложился к этим камням, приник лицом, обхватив руками, и был удивлён необычайной их силой. В стародавние времена это место было капищем, алтарём дикой веры. Камни кто-то навещал и после того, как во всём Полесье вот уже сто с лишним лет назад люди отреклись от древних идолов. Место не успело задеревенеть, погрузиться в почву, но заросло мхом и цепкой порослью молодых растений. Бод в прошлые приезды пытался найти того, кто ухаживал за алтарём - вдруг человек ещё жив? Но следов ведуна не было... Может, он, как и Бод, приходил к роднику издалека?

Вода родника таинственными путями нашла себе дорогу из таких глубин земли, что Боду казалось чудом её явление. Вода несла память древнейших времён, тех времён, когда ещё не был сотворён человек. Не замутнённая горестями этого мира, незнакомая с тёмными, жестокими, бессердечными мыслями, - порождениями людской жизни, отравляющими, словно ядом, всё сущее, - вода эта была первозданно чиста и невинна. Она могла излечить, она могла подарить забвение, она укрепляла силы и была воистину святой и чудесной.

Бод умылся этой водой. Подождал, пока набралась полной одна, затем другая его фляжка, и небольшой кожаный бурдюк. Затем разделся донага и, подрагивая от земляной сырости и осенней прохлады, омыл всё тело, чувствуя, как укрепляются силы, отступает голод и усталость, голова становится лёгкой, сочнее предзакатные краски, гуще запахи, плотнее редкие звуки засыпающего леса.... Оглянулся на источник - скоро ли попадёт сюда снова?
– и задумался...

А что, если больше никогда не объявится человек, ухаживавший за чудесным ключом?

Водица тихо, толчками, вытекала меж камней. Что за чудо?

Бод, не мигая, смотрел на ключ. Взгляд его стал неподвижен, удары сердца точно совпадали с биением пульса источника. Запахи изменились, стали сладкими, терпкими, такими, какие бывают жарким летом после благодатного щедрого дождя. Воздух сделался густой, плотный, влажный. Над самой землёй стлались лёгким туманом приторно-пряные испарения. Звуки чуждой незнакомой растительной и животной жизни наполнили пространство вокруг, и ветви с крупными перистыми листьями, истекая соком ли, смолой, заколыхались перед глазами.

Огромная летучая тварь, бесшумно скользнув сверху, закрыла перепончатыми, как у кожана*, крыльями половину вечернего неба. Бод невольно шарахнулся в сторону: бесплотной тенью тварь пролетела сквозь него. Протянул руку к листьям - рука прошла сквозь, не коснувшись ничего...

Стали исчезать, растворяться ядовитые запахи чужого мира. Бортник вдохнул полной грудью. Лес, - холодный, притихший осенний лес, - снова окружал Бода. Он по-прежнему смотрел в источник, только сердце, пережившее нежданное потрясение, теперь стучало быстро, совсем не попадая в ритм выходящей из-под земли прозрачной воды...