В душной ночи звезда

...Этой ночью Бод остался в лесу. Чистил бока камней, срезал мох, рвал траву вокруг родника, ходил вдоль ручья далеко вниз по овражку, освобождая русло от завалов. А полная луна светила ему с неба.

Утром на рассвете Бод вернулся в корчму. Навгун в конюшне почувствовал хозяина и радостно заржал, будто выговаривал свое имя: "Н-н-нав-вг-г-гун-н!"

Хозяин корчмы поздоровался с Бодом и спросил, хитро жмуря глаза, где был пан?

Бод внимательно глянул на сальное лицо корчмаря, ничего не сказав, осклабился и подмигнул. Корчмарь с готовностью загоготал в ответ, закивал головой, всем своим видом давая понять, что ясно ему, отчего пан провёл эту ночь не в его корчме.

"И когда только успел снюхаться с местной бабёнкой? И с кем?" - думал корчмарь, уходя готовить посетителю снеданне*.

"И зачем тебе, человече, волшебство и чародейство?
– думал Бод, отходя от коня, - Никакого тумана: сам умеешь десять раз на дне придумать, и десять раз поверить в придуманное!"

На завтрак он заказал горячий густой овсяный кисель, что, застывая, становится как студень. Взял бы баранины, но у хозяина была только свинина, а свинину Бод не ел.

Ему подали тёплый, из печи, хлеб и к хлебу чуть подсоленное свежесбитое масло. Хозяин нахваливал пироги: один с капустой и грибами, другой с птичьими потрохами. И Бод не отказался, решил забрать с собой.

Принесли два кухоля пива. Пиво в Тиселе варили плохое, но Бод даже не собирался его пробовать: кружки не открывал, они стояли рядом, потому что так надо было им стоять, соответствуя местным представлениям о приличном завтраке. Пусть люди думают: "Вот сидит проезжий человек, - ест, пьёт по-людски!" И не точат об него ни глаза, ни языки.

В сельской корчме в этот ранний час он был не один.

Трое не местных людей, неряшливых, покрытых пылью дорог, доедали свой хлеб с печеной редькой, прогоняли всё это пивом и, лениво провожая глазами хозяина корчмы, ходившего туда и сюда, вели неспешную беседу ни о чём.

Боду люди не понравились. Эти мужчины пытались завести разговор. Но он, вежливо повернувшись, ответил лишь затем, чтобы глянуть в глаза каждому.

Мужчины действительно забыли о Боде, вскоре потянулись к выходу, даже не попрощавшись, как будто кроме них и не было никого в корчме. Боду только это и надо было, он спокойно принялся за еду. А хозяин, видя такую невежливость, упрекнул гостей:

– Третий день сидят молодцы! И чего сидят? Чего ждут-выжидают? Сказали - идут на заработки, да только, вижу я, поворотившись спиной вперёд идут они!

Бод позавтракал, опустил голову на грудь и, казалось, задремал.

Хозяин, убирая со стола, укоризненно покачал головой: "Ага, умаялся за ночь, старательный. Тьфу!"

А Бод, поворачивая под столом в пальцах обрывок подвернувшейся под руку витой пеньковой верёвки, раскручивая волокна, пытался распутать-раскрутить хитро стягивавшиеся вокруг него узлы.

Эти люди собрались пойти за ним.

Коня Бод оставлял здесь во время прежних посещений лесной избушки. Нагруженный тяжело, даже с помощью заклинаний, он не сможет уйти быстро и незамеченным. Значит, его встретят. Ну, что ж, тогда пусть встреча будет в лесу. Только бы придумать, как успеть отойти вглубь леса, лучше всего - подальше за ручей. Там росли нужные Боду деревья, там уже начиналось особое место, которое и облюбовал когда-то для тайника.

А прохожие, назвавшиеся артельщиками, у коновязи разглядывали коня Бода и негромко переговаривались:

– Спина у коня натружена, вьюки нелегки...

– Шот.

– Не похож, торг не разводит...

– Что не похож? Приглядись - видно пана по халявам*!

– Шутишь?

– Что шутишь? Правду говорю - сапоги его ты видел?

– А я думал, ты смеёшься над его сапогами...

– Какое?! Ты видел, что за кожа пошла на его сапоги? Не смотри, что чёрные, - а крой, а подошва: их может, в самом Вильно шили! Тебе, лапотник, такие сапоги надеть, и перед тобой мужики шапку начнут снимать, а ноги твои сами полетят.

– Ну, пусть же несут его сапоги поскорей, может, мы тогда не догоним!
– засмеялся худой жилистый, как из верёвок свитый, мужик.

– Что делать дальше будем?

– Пора выходить вперёд. Купчишка в сторону Голевиц направится. Может, торг там почнёт, а может, в здешнем лесу у него какая яма*, - то и переймём.

Улучив минуту, один из мужчин зашептал другому с глазу на глаз:

– На тебе что, креста нет, Завьял? Когда таким сделался? Человека порешить тебе - как свинью заколоть? Ведь горлом ответим*, случись что! Ну, сказал ты, что идёшь на трачтво* в Любеч, ну, так и я с тобой, за то мне лишнюю волоку* пан обещал. А ты - что? В бега, значит, подался, и меня свёл? Так у тебя ни жены, ни детей! А у меня трое, да жена, да брат малолетний - пять душ, мне-то как от них оторваться? Зачем этого Домена с нами позвал? Страшный человек! Чует душа, он страшный человек! И откуда? Из непохожих*? Беглый? И тебя подговорил? А ты - меня свёл? Уйду я, Завьял! Уйду! Купец молодой, за что безвинного человека жизни решать?

Подошёл Домен, глянул на Завьяла. Завьял отвёл глаза, отодвинулся...

Домен схватил жилистыми руками Змитра за шею, надавил. У Змитра слёзы выступили на глазах, лицо стало синюшно-багровым. Домен разжал сильные, как клещи, цепкие пальцы.

– Уйдёшь? А мы будем ходить, в затылке чесать: скажешь про нас панским тиунам, не скажешь?

– Я побожусь! Землёй поклянусь: молчать буду, знать вас не знаю! Только отпустите, хлопцы, - не губите душу!

– Землю я и сам тебе на голову положу*, когда час придёт. Нет, хорёк несчастный, не отвертишься!
– Домен отпустил от себя Змитра, помолчал. Тут же, уставившись красными, кровью налитыми глазами в лицо Змитрока, зашипел:

– Про то, что этот шот человек безвинный, откуда ведомо?

Мужчины молчали.

– Завтра у меня на ногах будут такие знатные сапоги, да за спиной короб, и я пойду по дорогам, по вольным городам: продавать бабам иголки и гребни. И ты, Змитрок, пойдёшь, гордо вскинув голову, и ты, Завьял, тож. Вот и весь вам и честный, и безвинный человек кончился! А вы сидите, из нарога* суп варите, лапотники вшивые, как повстречался вам умный человек, да отчаянный, так вы и обоср..! В довершение Домен злобно и грязно выругался, так грязно, что мужчины отпрянули от него, перекрестились и, положа руку на деревянную жердь, что-то прошептали*. Выходивший из корчмы Бод, услышав отборнейшую брань, остолбенел от неожиданности.

"Да знаешь ли ты, человек, что говоришь?!" - возмущённо подумал Бод, поражаясь, откуда эти, хранимые от непосвящённых, древние заклинания проникли в мир? С каждым годом слова тайного языка ведунов всё свободнее слетали с человеческих уст. Да так в мир скоро вырвется столько бесовщины, что не справится с ней никто!

Ругательства твои на самом деле - угрозы. Восславил собственную мощь детородную пред существам Нави*? Что ж, слова эти имеют немалое на них действие. Ты утверждаешь, дремучий человек, насильное обладание Матерью демона большого и малого, полное подчинение и попрание Её. О, это доказательство Явного Превосходства* человека над нечистью". Сильный ведун и тот не всегда решится произнести эти слова. Выгоняя проявившуюся нечисть, знает он, что одновременно открывает врата между Явью и Навью. Отправить обратно одного, не выпустив при этом оттуда семерых нелегко. Ночь уходит на сотворение защитных заклинаний, и только с помощью их делает знающий переход оттуда сюда невозможным. И всё равно рискует. Бесы прорываются через слабых, а прорвавшись, сеют зло. И пример тому - жестокости на полях сражений да ужасы острогов смертников, куда рано или поздно попадают самые падшие из людей, пристрастные к подобным речам.

Кто был тот, выдавший в мир тайные заклинания?

Кем бы он ни был, теперь всё равно.

На деревенском постоялом дворе среди бела дня неразумный человек открыл дорогу запретному.

Из них четверых один Бод, несомненно, имел защиту. Хватило ли мужчинам крестного знамения, чтобы не стать той дырой, сквозь которую ринутся в мир существа низкие, коварные и злобные?

...Ругатель Домен увидел Бода на пороге корчмы. Цепкие пристальные его глаза заметили смятение на лице "купчика". Позлорадствовал: "Испугался! Чует вещее сердце! Значит, так тому и быть: проводим тебя, пёсья морда, в лес, а там заставим показать все тайники и в твой же тайник и захороним!"