В душной ночи звезда

Навьюченный мешком и коробом, Бод ушёл незамеченным на закате дня. Оставил позади поля, вошёл в лес, ступая по наезженной колее: сельские люди вывозили этой дорогой поваленные деревья и сушняк себе на дрова. Спустившись к ручью, остановился, опустился на корточки, зачерпнул воду двумя руками, всмотрелся в неё, как в зеркало. В сумерках в ладонях слабо мерцала чистая вода. Он медленно смочил лоб, дав воде стечь по лицу, спросил совет и получил ответ, который его не обрадовал. Посидел, размышляя: за что ему выпало такое испытание? Почему он должен?.. Вздохнул, подхватил оставленный здесь прошлой ночью бурдюк, и выбрался из оврага.

Идти пришлось недолго.

Бод, видевший в темноте, как видит любой ночной зверь, вскоре заметил далеко впереди под деревьями троих из корчмы.

Кроме топоров за поясом, у мужчин в руках

ничего не было. Жестокой решимостью, холодно, как из склепа, повеяло с их стороны.

"Эх!
– с горечью подумал Бод, догадываясь о тайных причинах встречи с этими людьми.
– Эх! Аукнулась тебе, чародей, тёмная магия! Доигрался! Не дразнил бы рысь - были б пальцы целы".

Обдумав, что сделает и как поступит, сбросив на землю поклажу, Бод стал продвигаться вперёд. Он был далеко от незнакомцев, да и ночь, и лесные заросли мешали прицелиться взглядом: "туманить" не удастся. К тому же их трое, и злая воля всегда сильна, противостоять ей трудно.

Чародей прикинул расстояние до подходящего дерева и рванулся вперёд.

– Ты меня видишь?
– зычно закричал на бегу.

Люди резко, испуганно повернулись на голос, завертели головами, вглядываясь в ночь, - они плохо видели в темноте, луну закрыло облако. Руки потянулись к топорам.

– Ты меня видишь? "Видишь меня? Видишь меня? Видишь меня! Меня! Меня! Меня!.." Сильное эхо, слишком чёткое для лесного эха, раскатилось, долго-долго повторяя вопрос. Бод стоял, приложив руку к старому ясеню.

Перебежал ближе к разбойникам, прикоснулся к осине:

– Иди же ко мне! "Иди же ко мне! Ко мне! Мне! Мне!" - теперь залопотало-заблеяло эхо.

Бод в три прыжка отскочил в сторону, к дубу, к которому и примерялся, ухватился за низкие сучья, быстро подтянулся, сел на крепкую ветку невысоко, так, что подошвы его великолепных сапог болтались в сажени от земли.

Теперь можно было начинать самое главное.

Незнакомцы за это время успели только оглянуться вокруг.

Когда Бод, навьюченный, ломился по лесу, они не столько видели его, сколько угадывали по шагу на лесной дороге. А теперь купчишка, заставивший их ждать в лесу до наступления ночи, пропал. И эхо - откуда?

– Завьял, куда делся шот?

– Кто это сейчас звал?

– Смотри, смотри, смотри!!!
– вместе, каждый на свой лад, закричали мужики, у каждого из них лица приобрели отдельное выражение, а пальцем они, как по команде, показывали в одну сторону: на чародея, сидевшего на дереве.

А эхо страшно повторяло и повторяло крик мужчин низким тяжким басом...

...Завьял увидел покойного своего подельника.

Тот жутким упырём торчал на ветке, разложив шестипалые длинные ладони по бокам от себя, заглядывал ему в глаза:

– Я знаю, где ты живёшь, Завьял! Где ты ходишь, Завьял, знаю я!
– вкрадчиво проговорила нежить, перебирая пальцами, как по свирели, по дереву.

– Ты спишь всегда скрутившись, Завьял, на правом боку спишь, и накрываешься кожухом с головой!

У упыря яркие губы на синюшном лице, а язык - острый, как змеиное жало, мелькал меж длинных зубов, и всё в сторону Завьяла. Упырь качал ногами, на каждой ноге - по шесть костлявых длинных пальцев, и пальцы эти шевелились, потрескивая суставами.

– Ты умер! Я слышал, ты умер! Ты повесился в остроге!
– заверещал Завьял, не обращая внимания на бесновавшихся рядом товарищей, видевших в это время каждый свое.

Бод услышал о повешенном.

"Ага, значит, выморочил упыря? Будет тебе упырь!" - Бод поклацал зубами, вытянул губы трубочкой, стал причмокивать, жмуря глаза.

Завьял облился холодным потом, сердце его заколотило об рёбра. Показалось - упырь дотянулся губами и сосёт тёплую кровь из груди.

Обмирая, он побежал из страшного места. А упырь, неведомо как, маленьким комочком прильнул к груди, под сорочкой, и сосал его кровь. Завьял на ходу стал распоясываться, рвал ворот, пытаясь добраться под одежду, оторвать от себя нечистого... Завьял после этой ночи вернулся в село весь седой и скоро скончался от внезапного сердечного приступа.

...Змитрок упал на колени, сжался, закрывая голову руками, а на него, доставая головой луну, шёл Лесовик.

Огромный Лесовик высмотрел Змитра, и теперь шагал напролом через лес, с каждым шагом становясь всё ниже и ниже ростом. Он тяжким кошмаром надвигался на одной ноге, размахивая одной-единственной рукой. Его лицо, белее бересты, было плоским, как лист, и длинным-длинным. Век и бровей не было на этом плоском лице, а угли-глаза горели адским огнём, уставившись прямо на Змитрока.

Холодея от неотвратимости страшной встречи, Змитрок стал стягивать с себя кафтанишко, надеясь успеть вывернуть его и надеть снова.

– Попробуй только!
– загремел Лесовик, поднеся к нему плоское лицо, - Врастёшь в землю!

Змитрок, накинув всё же одежду навыворот, обмирая от ужаса, медленно, как во сне, попытался повернуться, отползти, но почувствовал, как из рук и ног прорастают корни, намертво связывая его с землёй. За всё время Змитрок так и не поднял глаза, он представлял свой ужас так ярко и подробно, что Боду даже не пришлось ничего делать.

"Ну и человек!" - удивился Бод, справедливо считая, что Змитрок схоронил в себе склонность к чародейству: его страшный образ не требовал подкрепления в виде формы. Что напредставлял Змитрок - Бод так и не узнал никогда. Но, судя по тому, как селянин в ужасе корчился на земле, как снимал одежду, выворачивая её наизнанку, пытаясь укрыться, это был или Лесовик, или дикая ведьма Карга.

...Змитрок с болью, казалось, с мясом, оторвав от земли тело, проросшее корнями, бросился, куда глаза глядят, ломая сухой валежник, спотыкаясь и падая. Расцарапав лицо, чуть не выколов глаза, всю ночь прокружившись на одном месте у окраины леса, Змитрок только под утро выбрался на дорогу...

Лютый Домен, - это от него веяло холодом могилы, - оскалившийся, злобный, увидел на дубе Русалку.

Русалка сидела на низкой ветви, свесив мокрый рыбий хвост. Её прекрасное гладкое тело блеснуло под луной. Выше невиданно широких круглых бёдер, не давая разглядеть, где межа кожи и чешуи, дрожало узким пояском прозрачное марево.