В движении вечном

В движении вечном нужна твоя сила, об этом ты помни всегда.

Рай на земле... и Бельчик-наркот.

В данном случае действо уже совершилось. Переход состоялся, и вопрос самый главный решен. По сути, судьбе осталось лишь оформить порядок, доиграть для приличия правил сделавшийся совершенно бессмысленным жизненный матч.

Однако, несмотря на нынешнее обличие, былое чемпионство дает бывшему "Академику" превосходство, и превосходство в его глазах абсолютно бесспорное над всеми нами его окружающими. Дает превосходство как человеку хоть и безвозвратно погрязшему нынче на самых житейских низах, однако который сполна изведал многое из того, о чем здесь в этом магазинном мирке лишь безнадежно мечтают. Он ведь действительно был мировой чемпион, он ведь действительно был на заглавных планетных вершинах триумфа, прибавьте Канаду, Австралию, Швецию! Он ведь действительно "там" и не раз побывал, и названия эти сегодня так манят, звучат, словно подлинный рай на земле... Вот был Союз и был "железный занавес", а нынче завесы упали, езжай хоть куда, да только куда ты заедешь на тридцать зеленых. Дотянуться до рая здесь только мечтают, и когда кто-нибудь из молоденьких девчушек, продавщиц в торговом зале снова кидает восторги о летних приключениях на наших родимых "югах" -- наркот-Бельчик только в ответ ухмыляется, бросает в растяжку небрежно, но слышимо, с чувством полной собственной недосягаемости:

– - Эх, торгашня, торгашка несчастная. "Там" на твои юга и нищету не затащишь.

2

Пан

Так что где-где, да только и не здесь на этом мизерном магазинном дворике мне похвастать дипломом. Дипломом университетским вкупе с былым инженерством, хоть и на славном НПО "Интегратор". Трое нас здесь грузчиков ныне значится в производственном табеле, вон и третий по фамилии Васюков, а по здешнему прозвищу "Пан" также с этим самым "верхним, значицца". После политехнического он, инженер-путеец по предыдущей записи в трудовой книжке.

Есть, есть и ему чем похвастать помимо диплома. Фамилия "Васюков" отнюдь не рядовая среди многих тысяч фамилий в двухмиллионом городе, потому как один из его микрорайонов не иначе как "Васюковщиной" назван. Большое людное село на том месте некогда было с таким же названием, оттого и название оставили в память. Дело обычное в подобных случаях, но вот какой замечательный факт в дополнение следует. Село это, навсегда с лица земли ушедшее, оказывается его "родовое поместье"!

Родовое поместье его именно Васюкова Сереги, нынче штатного грузчика в продовольственном магазине и коллеги-напарника моего нынешнего. По крайней мере сам Серега (оттого-то и Пан прозвище!) утверждает сей значимый факт со всегдашней безаппеляционностью, хоть и единственно на основании факта своей собственной фамилии. Он ведь Васюков по паспорту, и село такое некогда было под названием Васюковщина вместо теперешней городской окраины, вам это известно? .. Известно каждому в городе с маленьких лет, а далее дело ваше: спорить или нет.

Но вот как раз по этому поводу здесь с Паном-Серегой никто и не спорит. Да и обстоятельство столь звучное наверняка никем из здешней публики никогда не проверялось на соответствие факту. Смысл-то нынче какой?
– - того что было нет уж давно, а ведь жизнь нам дано продолжать обстоятельствами нынешними. Пускай оно в прошлом и было в действительности, пускай ты и ныне персону ля гранде из славного прошлого мнишь, но ведь кто ты и что ты теперь --- говорит настоящее. Это, именно это обстоятельство представляется в нашем магазинном мирке наиважнейшим по отношению к "бывшим", представляется наперечет каждому, начиная от Мамы-директорши и мясника-Папы, личностей здесь наивысших, и заканчивая неряшливой, толстой, всегда грубоватой сердито Анюткой-уборщицей.

– - Где Васюков, а где Бельчик?!
– - разрывается частенько на весь двор грубым криком директорша-Мама без церемоний к деталям из славного прошлого.
– - Где Васюков, а где Бельчик, машина с мясного стоит. Где эта банда болтается, работнички, дослужатся-таки у меня, выгоню...

Тогда кто-нибудь скоренько обегает отдаленные, тихие закутки во дворе, находит, например, Пана-Серегу где-нибудь на покосившейся лавочке. Пан любит кимарнуть покойно, сладко, положив пухлую бурую руку под голову.

– - Подъем, ваша светлость!

– - ... ?

– - Колбаса приехала.

Нет, нет, на прошлых фанфарных триумфах никак не протянешь всю долгую жизнь. Может ты в прошлом и был на вершинах, с золота ел, и вся планета тобой восхищалась, но ведь нынче ты здесь среди мерзости здешней. Может ты в прошлом в крахмальном костюме на службу ходил, в интеллигенции чистенькой с гонором значился, но ведь нынче ты здесь среди мерзости здешней.

Это, это обстоятельство представляется нынче здесь каждому наперечет по отношению к "бывшим", однако воздушных иллюзий никак у натуры людской не отнять. И потому, несмотря на нынешнее обличие наркот-Бельчик и ныне глядит на других с превосходством, под не меньшую стать ему "Пан". Пускай лишь словесный, но горячо утверждаемый факт родового поместья из далекого прошлого придает ему форсу ничуть не менее, чем былое чемпионство коллеги.

И в самом-то деле, куда там медали и гимны, фанфары победные, куда там Канада, Австралия, Швеция! Ведь если бы не "большевики эти" он был бы теперь родовой дворянин и помещик, он бы теперь и в Париж на курорты наяривал:

– - О-от, большевики, большевики!
– - восклицает Пан частенько раскатисто, утверждающе бухнув ботинком по железным дверям черного входа.
– - Большевики эт-ти, подложили свинищу в семнадцатом.

За сорок ему. Ветеран он, старейшина здесь на затерянном крохотном дворике. Десять лет с гаком он числится в этой "обители", временной промежуток бесспорно на грани здешних рекордов при понятном наличии немалой кадровой текучки. Десять лет с гаком он в хэбэшном кургузом халате, в кирзовых тяжелых ботинках, с кривым остроносым железным дрючком. Десять лет с гаком он на подсобном рабочем двору посреди омерзительных видов "последней инстанции", но... пан! Пан, пан тот час издали с первого взгляда коллега мой нынешний, вылитый пан.

Чуприна густая, чернявая с резкой отметиной седой белизны, жестяной волной непокорной навесом спадает на лоб. Усы видные, "панские", обложной подковой в полкруга, осанка и гонор. Животик? Заметный животик как раз даже в тему к солидности панской, в особенности, если представить хозяина в нарядах по статусу прежних времен. Пан, пан тот час же издали с первого взгляда коллега мой нынешний, и Паном не зря его издавна кличут на дворике.

Мешки с сахаром, фруктовые ящики, мерзлые свиные туши из рефрижератора-фуры таскает он валко, неспешно, как бы раздумьем свой каждый шажок предваряя. И даже коротенький ржавый остроносый дрючок он держит в руках с какой-то аристократической легкостью, иногда помахивая им, как камышовой изысканной тросточкой, будто в его руках не для труда приспособление примитивное, а некий необходимый атрибут его дворянского достоинства. Пан, пан!
– - тот час издали мой коллега нынешний, ну вылитый пан, однако это, опять же, если издалека посмотреть. А вот когда поближе подступишься --- тот же наркот.

Но вот чтобы услышать, обычно и расстояний близких не требуется. Голос у Пана зычный, раскатистый. Даже в простом разговоре гуляет прилично за дружеский круг, когда же хозяин отвесит раскаты на полную силу... Частенько коллеге-напарнику просто в отраду пустить от души голосину могучую, пустить на всю ширь да на вольную волюшку, горлануть просто так без какой-то причины, вроде внезапной разрядки на случай особого настроения:

– - От, большевики, большевики!
– - гремит снова Пан раскатисто, зычно за фасадные дали.
– - Подложили свинищу в семнадцатом...

Вот вернись, прокрути на обратку каких-то десяток годков и за "словечки" такие... Но перестройка проехала валко былые каноны, сегодня волна толкований истории переменила полярно симметрию. Сегодня словечки такие звучат отовсюду, сегодня словечки подобные, словно эпиграфом времени нынешнему, времени вспять на все сто поворотному. Вчера ведь громко кричали, что выбрали истинно правильный путь, сейчас еще громче кричат, что свернули в трясину.

Большевиков сейчас все ругают.

– - О-от, большевики, большевики!
– - гремит в продолжение Пан еще громче, зычнее.
– - Довели вы Россию...

Иногда он заканчивает гневно и коротко. Но тут уж лучше не повторять, не выводить ярый гнев на деликатную публику единственно из соображений цензурных. Впрочем, чаше всего на слове "д-до... " -- Пан и спотыкается резким обрывом, чернявой чуприной в отдышку покручивая. Глядит долго вниз, не моргая, глядит тяжким взглядом растерянно, будто и впрямь ну никак не понять ему в точности, а до чего?

До чего же, все-таки, нынче страну "довели"?

ГЛАВА ВТОРАЯ