В движении вечном

Так, в одной из доверительных бесед, описанных в предыдущей книге, в которых Круглова Людмила Петровна "представала совершенно с другой стороны", она вдруг спросила очень вежливо, вкрадчиво, но как об обстоятельстве чрезвычайно важном:

– - И вот что, давно хотела спросить. Когда же вы, наконец, пострижетесь?

Конечно, здесь речь не идет о глубинной первопричине. Глубинная первопричина "избрания" таилась в другом, и мы об этом говорили в предыдущей книге. Но ведь любая реальная житейская основа не состоит из единственно глобального фактора, она имеет устойчивость, прочность только вследствие наличия определенного числа более мелких соединительных сопутствующих деталей.

– - Когда же вы, наконец, пострижетесь? -- спросила тогда вдруг очень вежливо Круглова, но спросила как об обстоятельстве чрезвычайно важном.

И мгновенно охватила значимость, и тут же явились, как следствие, паникерские мыслишки. Но даже тогда, скользя стремительно в пропасть, находясь, по сути, в критическом положении, Игнат устоял. Тем более просто это ему было сделать впоследствии, когда на "механике" добрейший Валентин Дмитриевич, изумленный его прекрасным ответом (после каникул сдает, считай, пересдача та самая!), уже выставив в зачетку хорошую оценку, как бы в припадке деликатного любопытства спросил:

– - А скажите-ка, молодой человек. И впрямь интересно! Когда, ну когда же вы, наконец, пострижетесь?

Тогда это было уже и вовсе плевое дело пропустить мимо ушей. Сорвавшись вниз, но, уцепившись попутно за тоненький кустик отчаянной хваткой, он выкарабкался, и жертвовать столь значимым уже не имело никакого смысла. Игнат продолжал "хипповать", но вот незаметно подкатило время очередной сессии, время первого экзамена.

Предстоял экзамен самому Гурову, экзамен, решавший нынче в глазах Игната так много. Ему, "дуалисту" душевному сейчас виделось просто необходимым добиться желаемого, заполучить прямо сходу победный кураж, заполучить как отдачу за труд и упорство завидный, вдохновляющий заряд. Теперь в глазах Игната представлялась важнейшей любая деталь, теперь необходимым виделось положить на алтарь будущей победы абсолютно все.

Г ЛАВА П Я ТАЯ

АВАНТЮРА

В юные годы события происходят впервые, происх о дят впервые на этом некоем базисном уровне глобального Бытия. Потому они и кажутся нам совершенно случайн ы ми, происх о дящими как бы вне какой-либо внятно осязаемой системы. Однако с годами, хорошенько осмотревшись в этом изначальном "незнакомом лесу", а впоследствии и о с новательно его позна в ши, мы начинаем отчетливо видеть во множестве, казалось бы, совершенно разноплановых с о бытий некое принципиальное еди н ство.

Игнат принял решение, и полетел как на лыжах с горы. Это случилось точь-в-точь, как тогда в школьные годы впервые с Лысой, наивысшей горы в старом помещичьем замке. Он грянул вниз без оглядки, зажмурив глаза, грянул отчаянно в неизвестность.

Что будет?

В тот зимний лыжный чудный день он этого не знал, и знать не мог, но иначе было нельзя. Мотивы предстали мгновенно в жестких бесповоротных рамках: вот он, дружок Витька замахнулся, не сдрейфил, и он победил! А ты? Вот ты повернулся, положим, спиной, и что?... Что говорить, что здесь могут слова? -- здесь слова только звуки, младенческий лепет, насмешки во взглядах исподтишка, любые слова только жалкий постыдный итог.

Теперь Игнат также принял решение, и далее так же был прыжок в неизвестность. Мотив был схож, мотивом был взлет, пускай в данном случае и почти наверняка предсказуемый, когда в любом случае рисовался на выходе вполне приемлемый результат. Но, несмотря на видимую предсказуемость, в обоих случаях это была авантюра подлинно, полет во что-то неизведанное, и, как следствие, с совершенно непредсказуемым результатом.

Тогда в чудный зимний день результат вышел в самую точку. Теперь же... и как оценить? -- оценки того, что случилось впоследствии, разительно менялись со временем, парадоксально менялись чуть не в самую противоположную сторону. И потому уместнее всего назвать итоговый результат именно так, как прозвучит сейчас название следующей статьи романа:

1

Относительный конфуз

– - Я буду отвечать без подготовки! -- заявил Игнат твердо, лишь взглянув мельком на только что открытый билет.

Вот он!

Вот он и грянул "час пик". Билет на ладони, и что? Что теперь впереди?

Однако Игнат произнес свои слова твердо и внешне уверенно, хоть слегка и вздрогнув при этом внутренне. Все-таки, первый вопрос был не из самых приятных. Кольнуло тревожно опять, но теперь и это было из разряда обстоятельств незначащих, позади давно принятого решения. Ноги были уже полусогнуты, глаза сожмурены в невидь, лыжи соскользнули безвозвратно вниз.

Гуров ответил не сразу. Его большие, увеличенные за овалами очковых линз глаза моргнули несколько раз и, как показалось Игнату даже не столь удивленно, сколь вызывающе:

"Как без подготовки?.. Мне?!. погоди-ка, дружок, погоди".

Впрочем, возможно это лишь показалось Игнату, потому как вслед за этим экзаменатор улыбнулся деликатно, едва заметно, проговорил негромко своим приятнейшим мягким баритоном:

– - Что ж, решение весьма ответственное. Однако, ваше право. Прошу.

И он не лишенным радушия жестом указал Игнату на место напротив.

И началось..., началось.

О, сколько раз он прокручивал это мысленно, и как это было! Всякий раз это было едино настолько, что всякий раз в его мысленных представлениях происходило даже некое своеобразное раздвоение личности. Один Игнат говорил без малейшей запиночки на едином дыхании гладко, а второй при этом, восторженно слушая, от души восхищался:

– - Во парень дает, классно! Без листка перед собой, а как по писаному.

Так было неизменно в его мысленных представлениях. Однако в реальности дело с первой же секунды двинулось совершенно не так.

"Дуализм!"

Дуализм душевный, неподвластный, волнительный тотчас сокрушительно двинул наружу. Дуализм этот и прежде не давал покоя, а в последние дни перед экзаменом превратился и вовсе в великий неуправляемый мандраж. Причем этот мандраж тоже имел ярко выраженный волновой характер, временами снисходя куда-то на задворки сознания, как бы позволяя чуток перевести дух, но затем внезапно вновь воспаляясь до бессонницы ночью и непрестанных дневных дум.

И вновь более всего на свете Игнат желал забыться, избавиться, приказать себе настрого думать лишь о легком и воздушном, но это было явно вне зоны его доступа. Это было явственное воздействие сил "призрачных", сил Мира иного.

Сил Мира того,что за гранью.

Жуткий неистовый мандраж властвовал целую ночь и перед экзаменом, не давая толком уснуть. Мандраж этот властвовал и с самого утра перед экзаменом, и только когда Игнат мельком взглянул на открытые вопросы билета, несколько схлынуло.

Ушла окончательно неопределенность, определилось то, что виделось наиважнейшим, и он почувствовал себя несколько увереннее. Но лишь несколько, волнение и впрямь стало менее осязаемым, но, будучи и ныне действенным, именно оно не позволяло сейчас отвечать так, как это виделось в прежних мысленных представлениях. Не позволяло отвечать бойко, четко, уверенно, на едином дыхании.