В движении вечном

Вот так это виделось в ежедневных воображаемых представлениях. Виделось просто, естественно, прочно и так до конца... Как наяву сладостно представало в глазах изумление Гурова, звучали в награду слова. И, как желанный итог уже слова собственные где-то там внутри на победных волнах: как оно!
– -- знай наших, Олег Витальевич...

Все ли вопросы виделись полностью ясными?

Нет, были в общей массе и вопросы скользкие, неприятные, что ли. Но таковых в относительной массе было очень немного. И потому он верил в удачу, и потому далее он рассуждал: "Ну и сколько их всего? Раз-два и обчелся, на пальцах руки. А коли пресловутый закон очередную подлянку выкинет... Ну и ладно, была не была, и тогда посражаемся!"

А довершал ежедневные рассуждения решающий аргумент: на трояк я и спросонья отвечу, прибавляем то самое "правило", и!

– -- нормалюк полюбому.

Практическое же осуществление задуманной идеи требовало некоторых специфических особенностей. Во-первых, заходить необходимо было в первой пятерке, тянуть билет первым, иначе как-то не соответствовало масштабу предстоящего "вызова". Все-таки, дело было задумано особое, это был действительно вызов, вызов "самому Гурычу", и заявить его виделось необходимым прямо сходу.

Во-вторых (и эта деталь нынче виделась не менее существенной) надо было привести в порядок свой внешний вид. Здесь, прежде всего, имелась в виду прическа, хотя с точки зрения самого Игната прическа у него была самая подходящая.

6

Прическа

Это был 1976-год, время заката одной из самых примечательных исторических эпох в мировой молодежной культуре. Эпохи подлинно бунтарской, однако по широкому взгляду на мировую цивилизацию эпохи откатной.

Ведь что есть мировая цивилизация по широкому взгляду?

Это есть некий единый общечеловеческий дух, "социум", направляющая действенная сила над слепыми материальными законами. Эта сила стремится обуздать грубые, жесткие законы, повернуть осознанно в необходимое "цивилизованное" русло. Как следствие, неуклонный уход от первобытной дикости, грязи, неряшливости, а вот тут-то, как раз, и наметился некий откат.

Грянула эпоха "хиппи" в мировой молодежной культуре, эпоха длинных волос и молодых бунтарей-оборванцев, "уже своим внешним видом бросивших презрительный вызов респектабельному буржуазному обществу". Так об этом писалось в тогдашней советской прессе, но в чем же еще состоял этот вызов, помимо "длинных волос и неряшливости"?

Откуда это было знать здесь в советской стране за железным занавесом? Впрочем, этот вызов своей внешней неряшливой атрибутикой наверняка не нравился и здешнему народу постарше, народу в любой стране властвующему. Возможно, поэтому говорилось и писалось в Союзе о глубинной сути движения "хиппи" крайне мало. Мол, протестует молодежь столь вызывающе против общества капитала, но это и естественно, это и надо, коли общество это в тупике, тупике, "загнивающем" безнадежно и прочно.

В общем, идейная подоплека (если она и была) так и осталось в стране невостребованной, а сюда докатилась лишь чисто внешняя атрибутика в виде длинных волос у парней, распущенной джинсовой бахромы, да некоторых собственных доморощенных импровизаций в виде подвешенных живых кур на ручных металлических цепях и т.п.

Впрочем, сама легенда о происхождении, а вернее о возвращении в очередной раз длинноволосой моды была хорошо известна Игнату. Оказывается, один из четверки битлов как-то так захворал, что было не до стрижки, а когда болезнь отступила... Это был тот облик, о котором уже успело позабыть человечество за несколько промелькнувших десятилетий, это было, опять же, одновременно и новое, и хорошо забытое старое. Но друзья подхватили с восторгом, а дальше кумиры, кумиры, миллионы кумиров, цепная реакция -- и снова новый старый имидж вечно юной планеты на целые десятилетия.

Игнат также отпустил длинные волосы, потому что было модно, и потому казалось единственно приемлемым. И само словечко "хиппово" было тогда модным. Так говорили не обязательно в случае характерной неряшливой атрибутики, так говорили тогда, когда теперь говорят "клёво".

Хиппово, а значит и клёво; ты молодой, ты бунтуешь, и какие сомнения! -- да вот только народу постарше это виделось совершенно иначе. Так было и будет, и потому вечно зреет конфликт. Однако на сей раз конфликт разгорелся всерьез, полыхая огнем неустанно. Молодость стремилась изо всех сил отпустить волосы длиннее, переплюнув даже битлов, а вот те, кто постарше любыми учительско-родительскими страшилками пытались хоть как-то свою юную поросль постричь.

Власть коса серьезная, а в иные времена на наших просторах и ломовая, когда на любые приемы статья. Но времена-то теперь были другие. На сей раз коса нашла на кремень в монолит сплоченный, причем сплоченный на некоем бессознательном уровне. Ведь не собирались же вместе, не создавали союз, не произносили пространных речей, мол: "Надо держатся ребята! А то дашь слабину ты да он, облапошат машинкой, а тогда и до всех доберутся".

Таких собраний не было, об этом даже не говорили между собой много. Зато каждый в отдельности в своем кружке старших держал оборону железную. И, как итог, несмотря на любые страшилки, через несколько лет даже в самой захолустной деревеньке местные парни говорили с гордостью городскому залетному моднику:

– - Думаешь, один такой делавой будешь?.. У нас тут тоже хипаки есть!

Молодость победила в итоге, и как казалось тогда навсегда. Но... нынче моды другие, и где, где вы теперь "хипаки"?

Длинноволосая мода пришла в поселок, когда Игнат в восьмом был. Как и обычно, первым "напустил на уши" здешний всегдашний зачинатель моды Генка-Артист, и тотчас подхватили другие. И сходу старшие начали бой; с первых мгновений и все последующие годы каждый юный житель поселка ощущал незримо этот бой, это постоянное давление старших. С самого начала было видно, что длинные волосы в представлении старших есть очевидное внешнее доказательство глупой желторотости юной: ага, мозгов еще нет, ничего и придумать умнее не могут, как только волосы на уши напустить. Но ведь и молодость видит себя наверху, потому как оценки с грядущих высот, и каждый отыщет в два счета, что и конкретно своим "старичкам" предъявить. Вот если ты умный, положим, тогда почему... в дурачках? Кто ты и что ты, и где твои башли, машины, дома?

Молодость смотрит грядущим, потому что в руках ее время, и много, так много еще предстоит! А, значит, есть шанс сделать лучше, умнее, есть верный шанс превзойти далеко этих ныне таких деловых старичков. Молодость верит, и молодость знает -- мы сделаем лучше, так было и будет, нам видятся сути в делах поважнее, но только не в волосах.

С самого начала этой моды Игнат чувствовал постоянное давление взрослой половины поселка. Косые взгляды на улице, в школе, и дома, и "беседы, беседы"... Начиналось всякий раз, опять же, со взглядов, более пристальных, потом мать молвила, как бы, между прочим:

– - Вчера на собрании школьном. Кто в классе волосатик первейший?.. Горанский! Игнат, ну сколько?.. Сколько можно твердить?

А дальше снова угрозы, вздохи, и просьбы до слез.

И точно так у каждого дома, также каждый у себя дома был "волосатик первейший", и ребята назавтра, посмеиваясь, говорили об этом друг дружке. Казалось, старшие на все готовы, только достичь, словно это и впрямь было в наиглавнейшем ряду. Однако... оставалось по-прежнему.

В университет Игнат также явился в числе самых заметных волосатиков. Здесь чисто внешне атмосфера предстала иной, однако именно чисто внешне. Школьных учителей и родителей рядом не было, что же касается преподавателей... Чувствовалось, чувствовалось однозначно по их взглядам, да и на том же бессознательном уровне, что их мнение относительно нынешней "волосатой" моды вполне совпадает с мнением поселковых старших. Однако говорить об этом напрямую здесь было не принято. Все-таки, студент это не школьник, студент в глазах старших есть человек уже взрослый, пускай и на первоначальной ступени, а указывать напрямую в лицо взрослому человеку на его прическу... Впрочем, людские взаимоотношения представляют из себя сферу весьма специфическую, когда можно ничего не говорить, но при этом очень много сделать, особенно если ощущаешь почти полное всевластие.